25 лет назад ушел из жизни Булат Окуджава

Некоторое время назад Пётр Вайль написал замечательную книжку, которая называлась "Стихи про меня". Там было что-то около шестидесяти стихотворений двадцати поэтов. Интересно при этом то, что из этих двадцати Вайль был знаком лично только с пятью: Бродским, Уфляндом, Гандлевским, Рейном и Лосевым. Остальных он не знал, да и они, остальные, его не знали тоже. По естественным причинам. Среди остальных, написавших стихи про Вайля, числились, к примеру, Пастернак и Анненский, Блок и Северянин, Есенин и Мандельштам...

Как это возможно: поэты не знали Вайля, однако написали о нем стихи? Правда, это утверждал сам Вайль. Может быть, он ошибся или что-то преувеличил?

Ты — и радость моя, и моя беда". Фото: Юрий Лепский

Возьму на себя ответственность утверждать, что замечательный эссеист ничего не преувеличил и ни в чем не ошибся: он написал то, что знал наверняка. Стихи, которые он отобрал, действительно были про него, даже если родились задолго до появления на свет его самого. Потому что настоящий поэт умеет услышать и высказать то, что чувствует совсем незнакомый ему человек. Чувствует, да сказать не может. Вайль в своей книжке вновь подтвердил предназначение великой поэзии - преодолеть душевную немоту читателя, сказать публично то, что составляет переживание обычного человека, не отягощенного поэтическим даром.

Ах, Арбат, мой Арбат, ты — мое призвание. Фото: Юрий Лепский

Вот, к примеру, он пишет об "Арбатском романсе" Булата Окуджавы. Почему эти стихи про него, да и про меня тоже? Потому, что в них точно передано мироощущение моей и его юности, полной надежд и добрых предчувствий. "Из каждого окошка, где музыка слышна,/какие мне удачи открывались!" "Мало поэтических строк, которые я повторяю чаще", - пишет Вайль. Потому что музыка из окна в юности всегда манит к себе, как горизонт, увиденный с горы.

Фото: Юрий Лепский

Однажды со мной случилось то же самое. Студентом я был сокрушительно влюблен в девушку, которая некоторое время спустя стала моей женой. И вот, находясь в этом коматозном состоянии, я слышу песню Окуджавы о московском муравье. Понятно, что ни муравьем, ни тем более московским я в ту пору не был. Так, обычный влюбленный студент в городе Свердловске. И что же я слышу? "И в день седьмой в какое-то мгновенье/она возникла из ночных огней/без всякого небесного знаменья.../Пальтишко было легкое на ней./ Всё позабыв - и радости, и муки,/он двери распахнул в своё жильё/и целовал обветренные руки/и старенькие туфельки её". Это были стихи про меня. И я слушал их, потрясенный и счастливый. С тех пор прошло много-много лет. Но когда речь заходит о любви - я верю не романтическим байкам о красивых закатах и лунной дорожке на южном море, не поцелуям на яхте под парусом, не соблазнительным абрисам девичьих прелестей, не белоснежным многообещающим улыбкам, не загадочным и тонким ароматам ухоженных женщин - я верю только в "обветренные руки и старенькие туфельки её". И по сию пору для меня это и есть любовь. Спасибо Булату Шалвовичу Окуджаве. Он помог мне запомнить это ощущение.

"Ты течешь, как река. Странное название! И прозрачен асфальт, как в реке вода. Фото: Юрий Лепский

С тех пор я слышал многие из его песен, некоторые пел сам с удовольствием, потому что они тоже были про меня. И вот теперь, когда минуло четверть века после его ухода, я понимаю, что его песни для типичного советского атеиста стали, говоря современным языком, саунд-треком Нового Завета. Это был наш храм и наша молитва. Слава богу, что они живут и сегодня. Я надеюсь, будут жить и еще много-много лет. Вот лишь несколько строк Евангелия от Окуджавы, которым мое поколение пользовалось каждый день несколько десятилетий подряд.

"Когда метель кричит, как зверь -/Протяжно и сердито,/Не запирайте вашу дверь,/Пусть будет дверь открыта..."

"Видно так, генерал: чужой промахнётся,/А уж свой в своего всегда попадет..."

"Но из грехов своей родины вечной/Не сотворить бы кумира себе..."

"Спите себе, братцы, - всё начнется вновь,/Всё должно в природе повториться:/И слова, и пули, и любовь, и кровь.../Времени не будет помириться..."

"Возьмемся за руки, друзья/Чтоб не пропасть поодиночке..."

"Так природа захотела,/Почему - не наше дело,/Для чего - не нам судить..."

"И друзей созову, на любовь своё сердце настрою,/ А иначе зачем на земле этой вечной живу..."

"Ах, ничего, что всегда, как известно,/наша судьба то гульба, то пальба.../Не оставляйте стараний, маэстро,/не убирайте ладони со лба..."

"Вселенский опыт говорит,/Что умирают царства/не от того, что тяжек быт/или страшны мытарства./А умирают от того/(и тем больней, чем дольше),/что люди царства своего/не уважают больше..."

"Давно в обиходе у нас ярлыки/по фунту на грошик на медный./И умным кричат: "Дураки! Дураки!"/А вот дураки незаметны..."

"А всё-таки жаль, что кумиры нам снятся по-прежнему/и мы до сих пор всё холопами числим себя..."

"Как много, представьте себе, доброты/в молчанье, в молчанье..."

"И вот тогда-то одинокий,/как в зоне вечной мерзлоты,/поймешь, что все, как ты, двуноги,/и все изранены, как ты..."

"Не везет мне в смерти,/повезет в любви..."

"Все слабее запах очага и дыма,/молока и хлеба./Где-то под ногами и над головами/лишь земля и небо..."