Полярник Владимир Евсеев: В войну я много раз мог погибнуть еще ребенком

Владимиру Евсееву 90 лет. Всю жизнь один из старейших полярников страны посвятил изучению Арктики и Антарктики. Участвовал в 18 экспедициях. Дрейфовал на станции "Северный полюс-8". Он и сейчас работает - главным специалистом Арктического и Антарктического НИИ. А в полярники его, бывшего детдомовца, потерявшего в блокаду родителей, привел не "зов Севера", а случай. Но сначала он должен был выжить. Став взрослым, Владимир Евсеев поверил, что у него есть ангел-хранитель.

Говорят, что вы много раз могли погибнуть еще ребенком в войну.

Владимир Евсеев: Да. Я коренной ленинградец. Жили мы на 10-й Красноармейской улице, на пятом этаже. Родители работали на Кировском заводе, отец - начальником отдела сбыта. Через него все вооружение шло. Мама работала весовщицей. К началу войны мне десятый год пошел.

Первый случай относится к концу лета 1941 года, когда еще кинотеатры работали. Пошли мы с отцом на фильм "Пётр I" в кинотеатр "Олимпия". И вдруг во время сеанса зажегся свет, и по сигналу "Воздушная тревога" всех попросили покинуть здание. Мы забежали в подворотню. Уже было темно. Видим, как немецкие самолеты трассирующими зарядами по аэростатам бьют. И вдруг слышим свист бомбы. Кто-то пробегает по улице мимо и кричит: "Олимпию" разбомбили".

Второй случай: когда началась бомбежка, я оказался у Казанского собора. И всех, кто был на улице, "эмпэвэошники" (так называли дружинников "Местной противовоздушной обороны") загнали в здание по соседству. Понимая, что налеты могут длиться часами, сбегаю и несусь домой. Вдруг мужчина из МПВО хвать меня за руку, да так крепко: "Куда, мол, бежишь во время налета?". Стоим с ним в подворотне какого-то дома. Как только он ослабил хватку, я рванул со всей скоростью. Влетаю в другую подворотню. Взрыв. Выглядываю на улицу: дымящиеся развалины одни вместо дома, где я только что стоял.

Я так понимаю, был и третий случай?

Владимир Евсеев: Был. В ночь на 1 января 1942 года. Папа на работе, а я с мамой дома. Часа в три ночи страшный стук в дверь: "Что вы спите? Скоро рухнете, под вами всё горит".

Мама судорожно ищет продовольственные карточки (их в случае утери нельзя было восстановить). Я успеваю сделать два рейса с найденными документами к тете, которая живет через дом. В последний момент мама кидает из окна диван (ковровая часть до сих пор у меня на даче к стенке прибита - как памятка о войне). Как нам потом говорили, дом подожгли диверсанты.

А потом вы остались без родителей…

Владимир Евсеев: Девятого февраля умирает от голода мама. И, чтоб ее продовольственную карточку не отобрали, мы в квартире держали ее до конца месяца. В начале марта отвезли на Волковское кладбище. Туда по Расстанной улице целая "саночная процессия" шла. Восемьдесят лет прошло, а эта страшная картина перед глазами стоит до сих пор.

Переехал жить на Кировский завод - к папе на работу. Отец, сам едва держащийся на ногах, очевидно осознавая, что скоро умрет от голода, видя, что и я на грани гибели, делает отчаянную попытку спасти мне жизнь. Посылает в приемник-распределитель на проспекте Стачек. Я не предполагал, что расстаюсь с ним навечно.

Из приемника вас отправили в детский дом?

Владимир Евсеев: Да. Однажды во время обстрела снаряд попал в детдом: повар и несколько ребят погибли. Это уже четвертый случай, когда меня судьба уберегла. Оставшихся в живых ребят отвезли на Финляндский вокзал.

Ехали в поезде с выбитыми окнами. Снова бомбежка и артобстрел одновременно: и нам велели лечь на пол вагона, головы не поднимать. Снова смерть обошла стороной. Привезли нас на берег Ладоги, в Осиновец, ставший легендой. Первую партию ребят посадили на судно, отправили в Кобону, на другой берег. Откуда уже ленинградцев отправляли вглубь страны.

Судно не возвращается и не возвращается. Потом узнали, что не дошло оно: разбомбили, дети погибли. Нас в конце концов посадили на катер. Отошли от берега - два немецких самолета уже подлетают. Но чудом одного немца с катера (там был пулемет) удается подбить. Оба самолета исчезают из поля зрения.

И вот - Кобона. На причале мешки с мукой и кто-то из ребят пытается мешок проковырнуть и засунуть горсть муки в карман. Я не стал. Я уже и есть не мог: рот болел, от цинги зубы шатались. Посадили нас в поезд - и в Ярославскую область. Нас поселили на окраине села Бараново. Там не бомбили хотя бы. Там и об окончании войны узнал.