В Мультимедиа Арт Музее Леонид Тишков показывает "Машину желаний"

Выставка Леонида Тишкова "Выше Луны только звезды" в московском Мультимедиа Арт Музее открыта в рамках "Фотобиеннале-2022". Она выстроена как разговор с поэтами о Луне и Земле, о хлебе и соли, о звездах, которые падают, и о людях, которые превращаются в звезды. Поэты, с которыми ведет разговор Тишков, - Антуан де Сент-Экзюпери и Всеволод Некрасов.

Кажется, трудно найти более "несовместных" поэтов. С одной стороны - автор "Маленького принца" и "Ночного полета", военный летчик и французский неоромантик, происходящий из древнего рода. С другой - человек конкретной поэзии, у которого слова обретали зримость, фраза могла стать картиной (например, картиной Эрика Булатова "Живу - вижу"), а речь, в которой было много пауз, но не было знаков препинания, напоминала татлиновский Летатлин, что для полета требовал разбега и пространства воображения. Но для обоих слово было тем крылом, на которое можно опереться над бездной времени. И еще их объединяло умение смотреть на звезды, Луну и находить с ними общий язык. И похоже, именно этим их умением Тишков, обладающий таким же талантом, готов поделиться со зрителем.

Фраза из "Маленького принца": "Когда вам случится проезжать тут, заклинаю вас, не спешите, помедлите немного под этой звездой" - первой встречает вас у инсталляции "Машина желаний" (2010). Звезда - огромная, светящаяся, тут же висит в углу стены под самым потолком. И смахивает на декорацию к спектаклю. Ничто не обещает, что слова художника не розыгрыш: "И тогда эта звезда упадет прямо к вашим ногам, а вы загадаете желание". Вы плюхаетесь на скамейку перед пустынной сценой, над которой светит одинокая звезда, потому что нельзя же, не останавливаясь, бродить по выставке. И только собираетесь перевести дух, как звезда-таки с грохотом падает. Вы изумляетесь, понимая, что с желанием не поспели. И смотрите, как звезда медленно ползет вверх. И замирает наверху. Да, в этом спектакле зритель и есть главное действующее лицо. Звезда, зритель и его мечты. Становится неловко. В самом деле, ну не сидеть же ждать, когда она упадет снова. Это же не детский театр, а вы не ребенок, а большой и взрослый. Вы уходите, и за спиной - звук падающей звезды раздается, как звук падающей гильотины. Никто не виноват, что вы даже не попытались мечтать.

Очевидно, что космос и человека Тишков рассматривает через оптику лирической поэзии

Собственно, инсталляция "Машина желаний", с названием, отсылающим то ли к книге Стругацких и фильму "Сталкер", то ли к теории Делеза и Гваттари, предлагает тот самый алгоритм, который смешивает условность театра, игру с отточенным концептуальным замыслом, за которым оказываются пласты традиций и теории, древних суеверий и инженерного расчета. Иногда, кажется, что побеждает условность театра, как в инсталляции "Дома-скитальцы" (2008), похожей на макет декорации фильма о строителях "города-сада". Разумеется, на севере. Там, где растут сады, не мечтают о городе-саде, в них просто живут. Города нет, но есть времянки. Похожие на вагончики, они сделаны из буханок черного хлеба. Люди слеплены из мякиша, взятого из буханок. Вместо снега - соль. В полярной ночи особо не погуляешь просто так. И если кто-то сидит на крыше вагончика, то не для того, чтобы глазеть на звезды, а чтобы лучше наблюдать "мужской разговор", где три фигуры группируются вокруг одной.

Этот брутальный черно-белый мир, в котором голод не тетка, а хлеб-соль - те же земля и люди, зависает между условностью графики, смутной памятью поколений и реальностью "стройплощадки". В отличие от "Красного вагона" Ильи Кабакова "Дома-скитальцы" Тишкова лишены явных примет времени, не похожи на тотальную инсталляцию - скорее, на ее эскиз, модель. Да, вновь почти детский театр. Но аскетизм пространства, строгость материала, пластика фигур не оставляют сомнений, что нам просто позволяют взглянуть на этот недетский мир с высоты всезнающего нездешнего взгляда.

"Дома-скитальцы" и "Машина желаний" выглядят противоположностью друг друга. Они разнятся, как лед и пламень или как самовоспроизводящаяся структура социума и летучие грезы "одинокого человека". Их примирением выглядит еще один "скитальческий" проект "Переселение людей в космос" (2012). Проекции лиц со старых фотографий поднимаются вверх, словно в звездное небо. Музыка Александроса Миариса звучит, как хорал. Инсталляция, созданная когда-то в память о Верхнетуринском коньковом заводе и его людях, в Москве отсылает не к гению места, а к мечтам русских космистов и футуристов. Утопия космизма выглядит тут освобождением от драмы земной. И в этом работа Тишкова опосредованно перекликается с инсталляцией Кабакова "Человек, который улетел в космос".

Но очевидно, что космос и человека Тишков рассматривает через оптику лирической поэзии. Той, где "месяц ясный" - спутник влюбленных и королевича Елисей, где можно "достать Луну с неба" и где поэты запросто приглашают на чай светило. Именно поэтому проект "Частная луна", впервые показанный в МДФ-МАММ в 2005 году, несет все черты лирического жанра: перед нами дневник путешествия мечтателя, фотографии встреч наедине с Луной и альбом зарисовок. Там в разделе "Деловые встречи" на клетчатом листке появляется рисунок альтер эго художника: он выловил сетью звезду, и тащит ее на спине, как мешок картошки. Вообще-то главный сюжет в этом путешествии - это именно встречи. Не так уж важно, где они происходят - на крыше заснеженного дома в Чертаново, на чердаке дачного дома, на ступенях старого храма в Тайване, где вольготно отдыхают кошки, или на пустынном арктическом острове. Главная черта этой встречи - неожиданность. И еще - ощущение чуда.

Оборотная сторона встречи - "приземление" Луны, введение космического спутника в круг земных чаяний и желаний. И - диалога с поэзией Всеволода Некрасова. Прежде всего - с ранним его стихотворением "И я про космическое":

"Полечу или нет не знаю / До Луны или до звезды / Но Луну я пробовал на язык / В сорок первом году в Казани". Белая Луна манит как "белый хлеб, которого нет". Она остается напоминанием о голоде: "А на вид луна была вкусная // А на вкус луна была белая". И эта конкретная поэзия Всеволода Некрасова создает то измерение, в котором мечта о хлебе, свете и Луне становятся почти синонимами.