Поделиться
В отличие от знаменитой работы Джозефа Кошута "Один и три стула", где для художника важны отношения между вещью, ее изображением и словом, то есть отношения между языком и искусством, в проекте "Стул"Я" в фокусе - уникальность каждого конкретного стула и истории, что с ним связана. Собственно само название превращает стул в персонаж, обладающий собственным "Я". Тут что ни стул, то история. Чего стоят одни бальные стулья и ампирные кресла начала XIX-го! Свидетели мазурок, шума и блеска балов, куртуазных поклонов и отменно тонких bon mots александровского века, французской речи и пушкинских стихов… На выставке в компании атласных бальных платьев, фраков, хрустальных люстр со свечами они выглядят истинными героями романа. То ли пушкинского - в стихах, то ли толстовской эпопеи "Война и мир".
Более того, этот герой получает на выставке если не слово, то голос. Благодаря композитору Ольге Бочихиной скрип старых стульев, стук ножек, шелест ткани и тяжелые вздохи кресел, принимавших в объятия людей не один год, звучат, как музыкальный привет старых мебельных служак своим вертлявым офисным собратьям новой эпохи.
Эти театральные метаморфозы, в ходе которых незаметный персонаж на заднем плане вдруг выходит на авансцену в бальном или царском наряде, возвращает нас не столько к мотивам "Золушки", сколько к детскому стихотворению Маршака "Приключения стола и стула". Там стул, забыв о летах, пускался во все тяжкие. Да что там стул! Тут и зритель временами начинает чувствовать себя чеховским Гаевым, который, помнится, прочувствованно обращался к книжному шкафу: "Дорогой, многоуважаемый шкаф! Приветствую твое существование, которое вот уже больше ста лет было направлено к светлым идеалам добра и справедливости…". Не то, чтобы тут вдруг тянет поговорить с тем или иным стулом иль ломберным столом о вещах возвышенных, вроде карточной игры иль секретов "Пиковой дамы", но к стульям из коллекции музея-заповедника "Коломенское" начинаешь испытывать нешуточный пиетет.
Леонид Андреевич Гаев, разумеется, изящный шарж на "лишнего человека", превратившегося в новом веке из романтического героя в персонажа комедии. Но на этой выставке закрадываются подозрения, что Чехов рисовал в его лице не только карикатуру, но - самую малость - и лирического героя. Как раз эту двойственность жанра, балансирующего между возвышенной романтической поэмой и низкой прозой комедии, проект "Стул"Я" замечательно сохраняет. Не случайно декорациями или задником этого захватывающего выставочного спектакля оказываются увеличенные рисунки комикса Даниила Еремина.
Нота музейной меланхолии сдабривает гротеск, когда на сцене-подиуме появляются стулья, которые играют… другие стулья. Речь, разумеется, о театральных декорациях. Тут есть кресло, которое исполняло роль царственного трона в давней постановке "Бориса Годунова" в Большом. Оно создано в мастерских ГАБТа из фанеры, папье-маше, веревок и бархата, но золотая краска блистала со сцены, как истинное золото. Есть кресла, которые выступали на сцене Большого в опере "Евгений Онегин" и балете "Дон Кихот". Наконец, о роли стульев на сцене заставляют размышлять макеты декораций к спектаклям, созданные великими театральными художниками Валерием Левенталем, Эдуардом Кочергиным, Сергеем Бархиным. Хрупкий стеклянный мир "Гедды Габлер" - спектакля Камы Гинкаса в Александринском театре…Серый, как утро в пещере, мир "Господ Головлевых", поставленных Львом Додиным во МХАТе им. Горького… Втягивающее, вовлекающее в себя пространство дома трех сестер Прозоровых, созданное на сцене Театра на Малой Бронной для легендарной постановки Анатолия Эфроса.
Но какой спектакль без пьесы? Стул как литературный герой, кажется, стал любимцем публики после "12 стульев" Ильфа и Петрова. Реже вспоминают таинственное "Посвящение стулу" Иосифа Бродского. И его же - "Сначала в бездну свалился стул". Любовная драма переживается поэтом как распад мира, который начинается с исчезновения опоры - "в бездну свалился стул". За ним весь мир летит в тартарары. Неудивительно, что литературная история стула становится на выставке прологом к истории его изображения в живописи и скульптуре. Нет, разумеется, "Стул Винсента" Ван Гога не приехал. Он по-прежнему в Лондонской Национальной галерее. Но есть давняя скульптура Валерия Мишина и Тамары Буковской "Скованные одной цепью". Есть трагическое полотно по мотивам Рембрандта "Давид и Урия" Максима Митлянского. Есть пастель "Сидящая фигура" Михаила Шемякина. Есть лирические скульптуры Марианны Романовской "Когда люди спят", превратившей образ стульев с наброшенной на ночь одеждой, в нежный семейный портрет.
Неожиданно эта выставка, где перемешаны гротеск, музейное почтение, чеховский юмор, абсурд и трагедия, оказывается рассказом о поиске опоры. И ты выходишь, цепляясь за строки Бродского "Сначала в бездну свалился стул…".