Муслим Магомаев: Стало меньше песен о любви... Вспоминаем интервью с мэтром

Он знал успех, какой сейчас не снится суперзвездам. Восторженные толпы несли на руках его автомашину. Ему прочили славу Шаляпина и Синатры. Он стажировался в миланской Ла Скала и пел в парижской "Олимпии". Внук знаменитого азербайджанского композитора и самая громкая легенда русской эстрады второй половины века, Муслим Магомаев, разменял бы 17 августа девятый десяток.

…Двадцать лет назад мы встретились у него на даче для интервью к 60-летию кумира миллионов. Он с гордостью показывал свой небольшой участок с веселыми гномами на дорожках, а потом Тамара Ильинична Синявская поила нас ароматным чаем.

Интервью вышло под рубрикой "Пять вечеров". Но газетный материал живет сутки, а беседа сегодня читается с новыми чувствами быстротечности и славы, и самой жизни. Предлагаю его читателям "РГ" со всеми интонациями и казусами живой речи.

Итак, 2002 год, и мы в доме на Николиной горе, где спасается от жары звездная пара - Муслим Магомаев и Тамара Синявская.

Вечер первый. Между музами

А где Тамара Ильинична? Я и цветочки привез...

Муслим Магомаев: Это вообще мой юбилей или ее?

Хорошо. Тогда вопрос ребром: не жалеете о своем выборе? Вы стажировались в Ла Скала, вас ждала карьера оперного певца, но вы отказались и предпочли "Шаланды, полные кефали". Не жалеете?

Муслим Магомаев: Если бы была вторая жизнь, единственное, что я бы изменил - не стал бы курить. Все остальное пошло бы так же.

А начать вторую жизнь прямо сейчас - слабо?

Муслим Магомаев: Уже не выйдет: курю лет сорок с лишним. Первый год не затягивался, потом один певец показал, как это делается.

Вы прямо из бакинского Клуба моряков попали на молодежный фестиваль в Хельсинки, где ждал вас первый большой триумф...

Муслим Магомаев: А маленькие триумфы у меня уже были в Баку. Меня там знали, я пел в правительственных концертах. Учился по классу фортепиано, но в 14 лет у меня уже был бас-баритон.

А как пианист вы подавали надежды?

Муслим Магомаев: Подавал. У меня растяжка до - фа через октаву! Импровизировал хорошо. Я не нотник, которому клавир не поставишь - играть не может. Но жалеть об этой утрате опять же не стоит.

После арии Фигаро во Дворце съездов вы проснулись знаменитым. А вот из воспоминаний вашего аккомпаниатора Чингиза Садыкова я узнал, что пришлось вместо до мажор петь на тон ниже - в си бемоль мажор.

Муслим Магомаев: Интернета начитались?

А как же!

Муслим Магомаев: Ну, там можно прочитать и о том, как Махмуд Эсамбаев мне пощечину влепил. А что касается Фигаро... у меня ведь тогда был очень низкий голос, трудно было залезать на высокие ноты. Кому-то Бог дает хорошие верхушки, кому-то насыщенный средний регистр.

Но из оперы вы ушли.

Муслим Магомаев: Уходил дважды. В первый раз ушел - но стали говорить, что, мол, Магомаеву трудно, он уже не может выходить в опере. Я разозлился и вышел. Доказал самому себе, что - могу. И ушел навсегда. А на эстраде верха не нужны. И теперь их у меня как не было, так и нет.

Ушли без сожаления?

Муслим Магомаев: Классика требует самодисциплины, каждодневных занятий. А я не люблю тренаж и люблю свободу.

Поэтому и от Большого отказались?

Муслим Магомаев: Меня бы там заставили петь советский репертуар, а я его терпеть не могу. Я рос на Пуччини, Россини, Верди и не мог бы петь Прокофьева или Щедрина, просто не понимаю, как Тамара все это сумела выучить. И не понимаю, почему Большой театр похож на подопытную студию: ставят оперу, которую сам композитор не любил, но не поют Доницетти, Беллини! В Ла Скала тоже экспериментируют - но классика там не сходит со сцены.

Послушайте, вы в Ла Скала провели два сезона, бегали на спектакли, - неужели не захотелось быть среди небожителей?

Муслим Магомаев: А чем больше бегал, тем больше понимал: не мое. Ну не дал мне бог крепких верхушек, терпения и усидчивости. В детстве я рисовал, теперь снова решил взяться за кисть, и что? Что я великого нарисовал? Написал несколько портретов и вдруг - не хочу! Начал портрет Тамары, остались несколько мазков. И как отрезало: не могу взять в руки кисть. А в опере нельзя же за день до спектакля сказать: не хочу!

Вы нашли на эстраде свободу?

Муслим Магомаев: В общем, да. Поешь не под "фанеру", стараешься, чтобы сегодня песня прозвучала не так, как вчера, - большое удовольствие! Не хочу никого судить, утверждать, что фонограмма - это плохо. Я понимаю: новые требования, саунд должен быть приличный и все такое. Когда на сцене человек-фейерверк, бьют фонтаны и выходят слоны, мне уже без разницы - поют там под фонограмму или живым звуком.

Но вы-то собирали залы без слонов!

Муслим Магомаев: Так и мизансцена другая: я перед роялем или перед оркестром. И изволь два часа петь так, чтобы не захрипеть, и голос не сел, и зритель не ушел.

Не развратили слоны нашу эстраду? Природа вашего успеха совсем другая, чем в гала-шоу Киркорова или Леонтьева.

Муслим Магомаев: А молодежь изменилась, она уже не хочет одиноко стоящего человека, а хочет зрелища, попрыгунчиков, балетных девочек, и чтобы все было красочно. И мне нравятся шоу Киркорова и Леонтьева. На других шоу я был, но не хочу о них говорить - они не по мне.

В вашей книжке есть фото: вы в гриме Гитлера. Что это было?

Муслим Магомаев: А это мы в Ленинграде сидели и обмывали премьеру в Малеготе - Эдита Пьеха, Броневицкий и я. И хохмили: я сообразил себе челку и усики, Эдита стала поверженной Францией, Броневицкий - Наполеоном, и мы сделали фотку на память.

Открыли в себе драматическое дарование?

Муслим Магомаев: Я снимался в фильме "Низами", но не считаю это актерской работой - играл там самого себя. Потому что никто уже не знает, каким был Низами на самом деле. А играть себя неинтересно.

Но ведь вы могли бы повторить карьеру любимого вами и мною Марио Ланца - играть в кино певца.

Муслим Магомаев: Мне предлагали сценарии, но какие-то дурацкие.

У Ланца сценарии тоже дурацкие - а как хорошо смотрятся!

Муслим Магомаев: "Великий Карузо" - отличный фильм. И "Полночный поцелуй". Это настоящее музыкальное кино. А у нас почему-то всё хотели комедию. Так что я отделался, кроме "Низами", еще только двумя фильмами: "Поет Муслим Магомаев" и "До новой встречи, Муслим!". И оба про меня.

Вечер второй. Время и бремя

Вы вошли в обойму официальных артистов и пели о счастливой стране.

Муслим Магомаев: Ну-ну, что, например? Давайте считать по пальцам. И о какой счастливой стране идет речь?

"Мой адрес - Советский Союз"...

Муслим Магомаев: Я это в концертах не пел, а только записал для полиэкранного фильма. Была еще песня, которая потом звучала как заставка к первому телеканалу. Я сказал Рождественскому: Роберт, надоели плаксивые песни, хочется о счастливой любви. Он ответил: это должна быть песня о любви к стране. И дал текст, который мне понравился. Там ни слова о партии, только: "если ты со мною, страна!". Далее: "Хотят ли русские войны?". "Бухенвальдский набат". "Вечер на рейде". "Малая земля", которую я до сих пор считаю прекрасной песней. И ее необязательно ассоциировать с Брежневым. Малая земля - героическая земля. Я был там, видел этот вагон, изрешеченный, как сито, знаю о подвиге моряков, об этом написана песня - при чем тут официоз? Но из-за таких песен я и прослыл гражданским певцом.

А вас это огорчает?

Муслим Магомаев: Я и не отрицаю, что многие из этих песен мне нравятся. Вот к своему юбилею подготовил вот этот комплект из 14 CD, который собираюсь вам подарить на память. Там есть отдельный диск с антивоенными песнями - в память об отце.

Здесь что, полное собрание записей?

Муслим Магомаев: Избранное. Классика: оперные арии, романсы, неаполитанские песни - удалось найти самую первую запись 63-го года! А здесь мюзикл: на весь диск записей не хватило, и я добавил песни из наших фильмов. А заканчивается диск, знаете чем? Когда-то Пырьев задумал фильм о Дунаевском и попросил записать "Широка страна моя родная". Я записал так, как чувствовал. Но Пырьева это не устроило: он хотел, чтоб было раздумчиво, как воспоминание. В такой трактовке я эту песню не представлял, и мы распрощались. Запись, думал, давно размагнитили - и вдруг она нашлась.

Этот музыкальный мир весь затонул, как Атлантида. Не жалко?

Муслим Магомаев: Конечно, жалко: масса прекрасной музыки исчезла. Особенно жаль песню "Широка страна моя родная", которую почему-то ассоциируют с тоталитарным режимом. А это просто песня о стране, где мы живем. Хотя со словами "старикам везде у нас почет" ветераны уже не согласятся.

А музыка может отвечать за политические конъюнктуры?

Муслим Магомаев: Нет, это точно! С музыкой странные вещи творятся - иногда диву даешься. Года три назад мы с Тамарой хотели спеть интернациональную рождественскую песню Silent Night о рождении Христа - нам отказали: это католическая песня.

Может, заодно откажемся от Баха и Гайдна?

Муслим Магомаев: И эта возникшая рознь… Я теперь, по идее, лицо кавказской национальности. Я не смог выйти в концерте памяти Бабаджаняна. Обязательно бы вышел - но ведь потом "народ меня не поймет". Такая возникла ситуация. В Израиле был запрещен Вагнер, потому что его любил Гитлер. Джильи пел для Муссолини, Шаляпин опускался на колени перед царем - разве от этого они перестали быть великими певцами? Все уже на коленях - не мог же Шаляпин торчать как гвоздь! Запретов на музыку быть не может. Не хочешь - не слушай. Как с романом Сорокина, о котором столько шума: не хочешь - не читай. Есть анекдот: "Примите меры, у меня из окна видна женская баня!" - "Да где же? Ничего не видно!" - "А вы залезьте на шкаф!". Довели до того, что даже мне захотелось Сорокина прочитать!

А вы еще не читали?!

Муслим Магомаев: Теперь прочитаю: надо знать, отчего все так кричат. И какая там может быть порнография, если этого добра хватает по телевизору и днем и ночью.

Вечер третий. Телец златой

Почему вы исчезли с телеэкранов?

Муслим Магомаев: А то вы не знаете!

У меня много версий.

Муслим Магомаев: Чтобы меня крутили по телевизору, спонсор должен телевидению платить. А я не ищу спонсоров: мы не привыкли платить за выступление - всегда нам платили.

Что же произошло с нашим шоу-бизом? В Англии или Франции платят звезде, у нас платит звезда - не дико?

Муслим Магомаев: Поэтому и работают как сумасшедшие: надо платить и за постановку шоу, и за его показ по ящику, для себя денег остается в общем немного.

Выходит, что если у меня нет ни голоса, ни рожи, ни таланта, но есть пухлый кошелек, то я могу сиять на экране - так, что ли?

Муслим Магомаев: Конечно. Недавно мне Володя Атлантов привез пластинку, где на обложке женщина с безумными глазами и в перьях. Она поет "Арию с колокольчиками" Делиба, и это катастрофа, я обхохотался. Думал, пародия, прочитал текст на обложке - нет, всерьез. Просто богатая женщина мечтала спеть для публики. Арендовала Карнеги-холл, пела под гогот зала и выпустила диски. Такая коммерция. (Магомаев говорил о меценатке Флоренс Фостер Дженкинс, о которой снят смешной и трогательный фильм "Примадонна" с Мерил Стрип - горячо рекомендую посмотреть - прим. "РГ"). А ведь Карнеги-холл - самая престижная классическая площадка мира. Сейчас любая сцена продается: хоть выпивай там с друзьями, но плати!

Почитайте, почитайте Сорокина...

Муслим Магомаев: Я сам запретов вот так хлебнул: это пой, этого не пой; на ТВ Лапин лично проверял тексты и если ему казалось, что песня плохо отразится на общественных нравах, он ее снимал. Евтушенко что-то где-то сказал неугодное - запретили "Не спеши". Но вседозволенность - хуже.

А что, были у нас при Советах свои преимущества? В книге "Любовь моя - мелодия" вы тепло отзываетесь о Фурцевой...

Муслим Магомаев: А она любила артистов. Ткачиха, она обнаружила к культуре природное чутье. Могла, конечно, и на ковер вызвать - но в основном по указке ЦК. Это была "железная леди" и многим помогала. Была свойской: на гастроли ГАБТа послала вагон водки, чтобы они могли там встретить Новый год... Я не люблю о прежних властях говорить плохо: они нормальные люди были. И Брежнев нормален - другое дело, что было "так положено". Я с ним встречался только однажды в Баку - в честь его приезда пел "Малую землю", и они с Черненко плакали навзрыд. Он очень любил песню итальянских партизан "Белла чао", где я просил зал притопывать и прихлопывать. И как только я объявил эту песню, Брежнев повернулся к Гейдару Алиевичу и показал ему: мол, сейчас будем работать. Похлопали, потопали, и больше мы не встречались. Так что если я ставлю на чаши весов то время и сегодняшнее, мне трудно сказать, что перевесит. Коммунисты оч-чень сильно нас любили, буквально душили в своих объятиях. И следили за тем, что ты пишешь, лепишь и поешь. Внимания было через край. Сейчас никакого внимания - и я не знаю, лучше ли это.

А если судить по результату?

Муслим Магомаев: У нас был великолепный Большой театр. Замечательные певцы. Хоть их и не пускали за границу надолго: уедешь - значит, предатель Родины. Но тогда пели Атлантов, Мазурок, Милашкина, Синявская, Образцова, Нестеренко, и они работали здесь, а не там. А сейчас все поют там.

А вы почему не уехали?

Муслим Магомаев: Я по складу патриот и среди иностранцев бы не мог: у них разговоры только о деньгах.

Зато у нас нет пророка в своем Отечестве.

Муслим Магомаев: Для меня потрясением стала Мария Гулегина. Я пошел в Метрополитен-опера, давали "Сельскую честь" с певицей, о которой я не слышал. Звоню в Москву: тут чудо какое-то, зовут Гулегина - публика чуть зал не разнесла, почему я о ней ничего не знаю? А потому и не знаешь, отвечает мне Москва, что Гулегину в Большой театр не взяли чуть ли не за профнепригодность!

Вечер четвертый. Из света в тень перелетая

Вы гастролируете?

Муслим Магомаев: Мало - я и в молодости не любил из дома уезжать. В Америку как-то звали в очередной раз, обещали обеспечить чуть ли не сиделку для Чарлика - это наш пудель. А потом кинули с гонораром, да еще размазали в "Новом русском слове". Хорошо, что мы не поехали. Я Кобзона спрашивал: там можно кому-нибудь верить? Он ответил: никому, все расчеты на нашем берегу! А по стране - ездим.

Публика соскучилась.

Муслим Магомаев: Но я же понимаю, что время идет. И не верю, когда говорят: звучишь как тридцать лет назад! Я же сам себя слышу!

В своих концертах вы сделали поправку на время?

Муслим Магомаев: Стало меньше песен о любви. Но люди, которые ко мне приходят, хотят поностальгировать. И я новыми приемами не балуюсь: Фрэнк Синатра не менял свой репертуар и пел так до глубокой старости!

Но почему вы так резко поставили точку? Был невероятный успех - и вдруг ушли в тень.

Муслим Магомаев: Предпочитаю точку ставить сам. Но не хочу громко хлопать дверьми. Поэтому сольники потихоньку сворачиваю. Сейчас вот с Тамарой спели в Киеве и Питере - городах, где меня принимали лучше всех, и были переаншлаги. Правда, и цену на билеты не стали задирать - чтобы мои поклонники могли прийти.

Но на эти концерты ходят не только люди вашего поколения!

Муслим Магомаев: Молодые приходят с мамой-папой, случайно. Но сами по себе они не придут. Я нормально отношусь ко всему, что приходит с новым временем. Когда-то мне Утесов говорил: я тебя, Муслим, люблю, но согласись, что лучше, чем "Легко на сердце от песни веселой", не бывает. Мол, ну, Магомаев, ну, успех, ну, поклонники несут автомашину на руках, а все равно лучше Утесова никто не поет. И был прав - для своего времени. Точно так же для меня мое время было лучшим. Но оно прошло. Даже время Аллы Борисовны, которую я обожаю, для малолеток потихонечку уходит. Хотя Алла Борисовна у нас вечная.

А что скажете о певце, который подобно вам делит оперу с эстрадой? О Баскове?

Муслим Магомаев: Мы с Басковым прекрасно знакомы, он хороший парень. Но я ему говорил: если петь в опере всерьез, то совмещать не получится. Надо выбирать. Хочет петь Альфреда - придется забыть про шоу. Заняться голосом, может быть, съездить в Италию...

В интернете я нашел отзыв парня по имени Walera: "Муслим крутой и остался крутым, а все остальные сявки паровозные". Я не знаю, что такое сявки паровозные, но вас он оценил. Вашу машину и правда носили на руках?

Муслим Магомаев: Все было. Сейчас кумиры входят в толпу, девочкам руки тянут - я бы так не мог. Руку бы оторвали, одежду разнесли бы в клочки. Машину вводили прямо в помещение Дворца спорта, я садился - и мы вылетали.

Вечер пятый. Чай на троих

Ваш аккомпаниатор Чингиз Садыхов утверждает, что прятал от вас ваши же деньги у себя под подушкой - вы такой транжира?

Муслим Магомаев: Как-то на Дальнем Востоке мы заработали 20 тысяч рублей - тогда это были невиданные деньги. И я мечтал о машине. Но вернулся в Москву, снял в "Метрополе" роскошный номер, и каждый день у меня завтракали, обедали и ужинали разные люди, человек по двадцать.

Кто эти счастливцы?

Муслим Магомаев: Великие наши композиторы, поэты - друзья. И так я просадил все деньги. Ребятам помогал: кому машину починить, кому еще на что-то.

А своя машина ку-ку?

Муслим Магомаев: Своя машина... (Кричит в комнаты): Тяпа, ты не помнишь, когда у нас первая машина появилась?

(Входит Тамара Ильинична Синявская, молодая и прекрасная в элегантной летней шляпке. Как истая звезда, она до кульминации находилась за кулисами и только однажды появилась в окне, чтобы передать нам кофе).

Тамара Синявская волшебным голосом оперной дивы: Ага, без меня не можете! 25 июля 1978 года в Калуге. Мы тогда давали два-три концерта в день и купили "Волгу". А Муслим с техникой на "ты", он сел и поехал.

Без прав?!

Тамара Синявская: Конечно, какие права! Он сказал, что в детстве учился ездить по прямой. Сел и сразу въехал в клумбу. Появился милиционер со строгим лицом, но увидел Муслима и попросил автограф. А наутро в ГАИ выписали удостоверение отличника вождения... Я тоже мечтала сесть за руль, даже пошла на курсы. Но он очень не хотел, чтобы я водила. И когда я сдавала...

Муслим Магомаев: Расскажи лучше, как ты сдавала - с места тронуться не могла!

Тамара Синявская: Конечно, я нервничала. Но выучила все правила так, как он их не знает наверняка. Я их на пятерку сдала!

Муслим Магомаев: Это в теории. А практики никакой.

Тамара Синявская: Я теоретик. Водить мне не дают.

Муслим Магомаев: Не понимаю, почему женщины рвутся за руль! Ездить не можешь - зато тебе Бог дал что-то другое. Вот мне Бог не дал быть математиком.

Тамара Синявская: Тут мы похожи. Но Муслим сразу подружился с компьютером. Я и подходить не хочу - там нужен особый склад ума, а у меня с детства нет сосредоточенности, и я очень быстро отвлекаюсь. Вот и за рулем: я еду, мне кто-то улыбнется, я в ответ тоже, а руль сам по себе.

Муслим Магомаев: Компьютер я использую только для профессии: пишу музыку на "Ямахе" и еще фотошоп.

Тамара Синявская: Я и говорю. Вот вы можете сесть за компьютер и использовать его для профессии?

Только этим и занимаюсь.

Тамара Синявская: Значит, есть склонность. А он певец - другая профессия.

Муслим, а фотошоп вам зачем?

Муслим Магомаев: Чтобы фотографироваться самим. Нам наши снимки нравятся больше.

Дадите напечатать? У меня с собой дискеты.

Тамара Синявская: Вот-вот, дискеты - это слово я уже понимаю. Муслим на компьютере сам подготовил к выпуску эти юбилейные диски.

Муслим Магомаев: Там были старые зажеванные пленки, надо было ремастировать. Переписал арии, музыку XVI - XVIII веков. И знание фотошопа мне помогло: я с дизайнером разговаривал на его языке.

Вы в концертах поете вместе - скажем, оперные дуэты?

Тамара Синявская: Для этого нужно, чтобы он встал из-за рояля. А иначе невозможно: "Я спросить тебя хотела: пойдешь ли ты к заутрене?" - поет Любаша, а он, сидя за роялем, ответит: "Пойду" - представляете? И он не создан для оперы.

Муслим Магомаев: Как это! Марио Ланца спел два спектакля, а я больше шестидесяти! И партнерши у меня были - Маша Биешу, Галя Ковалева... Маша - Тоска, я - Скарпиа, а Тюремщик, у которого две фразы, вообразите, Евгений Нестеренко! Великие певцы тюремщиков пели!

Вы счастливы на этой даче?

Муслим Магомаев: Не могу сказать, что я закоренелый дачник. Мы здесь только третий год. Здесь была грязь, запустение.

По утрам - бассейн?

Муслим Магомаев: Ох, этот бассейн! Тамара говорила: не надо, Чарлик туда свалится! Но теперь бассейн спасает от жары. И он хорош от остеохондроза. Плаваю - и пока тьфу-тьфу-тьфу.

Какое место в жизни этого дома занимает Чарлик?

Тамара Синявская: Главное. Он ровесник путча 91-го.

Здесь тихо... А шумно здесь бывает?

Муслим Магомаев: Конечно, особенно на днях рождения. И этот зал появился только потому, что столько народу просто не вмещалось в комнаты.

Вы здесь отдыхаете или работаете тоже?

Муслим Магомаев: Мы тут сделали полное повторение московской квартиры. Дубль инструментов - такой же "Ямаха". Дубль компьютера. Красные обои. И такой же белый рояль.

Кто вас тут кормит?

Муслим Магомаев: Есть молодая женщина, она в отпуске. И мы пока сами. Сейчас в магазинах, слава Богу, есть продукты и даже попадаются котлеты не без мяса.

Вы уже несколько раз упомянули о Боге - вы люди религиозные?

Тамара Синявская: Религиозные - это значит соблюдать обряды, посты, ходить в церковь. А мы если и верующие, то глубоко внутри. Теперь редко употребляют слово "порядочность" и еще реже - "богобоязненность". Кто сейчас Бога боится, если происходит то, что происходит!

Но все вдруг стали верующими и православными.

Тамара Синявская: Это для "новых русских": кресты на шее и автомат в руке.

Муслим Магомаев: Партийцы, которые клялись в верности атеизму, сейчас молятся. Я бы не стал так легко предавать свои идеи, хотя не был в партии и пионером был ровно неделю.

А что вы сделали с пионерским галстуком через неделю?

Муслим Магомаев: С меня его сняли. Я был недостоин. Таскал за косы девочек.

Тамара Синявская: Не то страшно, что эти люди в партии были. Но ведь как партийцы они проповедовали атеизм. А сейчас они и слово это забыли - вот что страшно!

Муслим Магомаев: Каждый в душе верит в какие-то силы. Бог един, а его пророки - Будда, Моисей, Христос или Магомет - у каждого свои. Бог посылает своих пророков утихомирить людей, а они не внемлют...