"Культура - это не только права, но и обязанность". Интервью Андрея Кончаловского о русском сознании и новых фильмах
"Культура - это не только права, но и обязанность". Интервью Андрея Кончаловского о русском сознании и новых фильмах
Четыре "Р" и рояль Рахманинова
Известно о двух больших фильмах - из времен Октябрьской революции и о Сергее Рахманинове. На каком они этапе?
Андрей Кончаловский: Я стараюсь разделить свое любопытство между разными видами искусства: кино игровое и документальное, театр драмы и опера. Например, в Театре Моссовета приступил к постановке трилогии Шекспира, первая часть уже вышла: "Укрощение строптивой" - получился, кажется, веселый спектакль. Что касается кинопроектов: для обоих написаны сценарии. О Рахманинове - переписан раз пять: начинал еще с Юрием Нагибиным, а закончил с Еленой Киселевой. С ней мы делаем и сериал о русской революции. Это самая объемная работа в моей жизни: фактически роман, охватывающий эпоху с 1904-го по 1924-й. Множество персон, определявших ход истории, - от Николая II и Витте до Троцкого, Красина, Ленина, Сталина, Горького… Их всех нужно переплести в одном сюжете - сам удивляюсь, как это получилось. Четыре главы по четыре серии. Четыре "Р": "Рассвет", "Разгон", "Распад" и "Расплата". Оценок персонажам не даю: кто здесь герои и кто выродки, должен определить зритель.
Об этом времени снят миллион фильмов - вы нашли новый подход?
Андрей Кончаловский: Кроме "Шестого июля" Карасика и "Синей тетради" Кулиджанова, по-моему, не было фильмов, которые показывали бы амбивалентность исторического процесса, где каждый имеет право быть неправым. Если атмосфера фильмов "Октябрь" Эйзенштейна и "Ленин в Октябре" Ромма, еще близка к атмосфере той эпохи, то большая часть сделанного за последние четверть века снято без понимания истории и конкретного периода. Фальшиво по сути, наивно по уровню размышления и бедно по качеству реализации. Я в них ничему не верю. И даже не могу винить авторов - они не виноваты, что обделены культурой. Да и бюджеты таких фильмов не соответствуют масштабу изображаемых событий, и я никогда не взялся бы за реализацию своего замысла, если бы не совместные усилия ВГТРК, компании "Старт" и моего постоянного продюсера Алишера Усманова.
Но могут быть разные взгляды - вы уверены, что поверят вашему сериалу?
Андрей Кончаловский: Думаю, такие темы могут достоверно разрабатывать только режиссеры моего поколения. У них еще есть архаичное желание восстановить эпоху. У новых поколений эпоха революции стала мифологизированным клише, далеким от реальности.
Когда начнутся съемки?
Андрей Кончаловский: Надеюсь, осенью. Сейчас - "народный кастинг": физические свойства человека, его внешность очень важны для духа эпохи. Особенно когда речь идет о людях практически иконописных: Николай II, Ленин, Сталин, Троцкий, Горький, Маяковский... Это очень сложный процесс, и я надеюсь на счастливый случай. Он уже выручил меня в фильме о Микеланджело Буонарроти "Грех" - возможно, сумеем найти реинкарнации и этих персонажей.
Как и в вашем фильме "Дорогие товарищи!", время будет увидено через судьбы вымышленных персонажей?
Андрей Кончаловский: Я пытаюсь учиться у Толстого: обращаясь к истории, он может быть сфокусирован на макромир, а может - на микромир. Может приблизиться к муравьям и дольке чеснока, а потом отлететь к беседам Наполеона или Александра, к таким философским категориям, как цикличность истории и воля масс. В фильме два десятка исторических персонажей, и каждый должен быть настолько выразителен, чтобы его узнавали. Я часто вспоминаю индийскую пословицу: чтобы судить о человеке, нужно залезть в его башмаки и пройти его путь.
Вы собирались залезть в башмаки каждого из такого множества персонажей?!
Андрей Кончаловский: Старался. Потому и занимался материалом столько лет. Для меня было открытием, например, что в убийстве Распутина участвовал англичанин, приехавший с заданием его убить, - была разработана операция английской разведки. Этот разведчик был любовником Юсупова в Оксфорде, и, оказывается, это он засадил Распутину пулю в лоб. Англичанам было нужно, чтобы Россия не вышла из войны, а Распутин почти заставил царя это сделать. Есть исследования, которые это доказывают.
Надеюсь, это все тоже войдет в фильм?
Андрей Кончаловский: Непременно. Вообще, английская линия в русской истории - отдельная тема. Отвлекусь на секунду: была такая личность - Джон Ди, астролог и алхимик при дворе Елизаветы Английской. Он уговаривал Елизавету прибрать Россию к рукам и подписывал свои донесения, вообрази, "Агент 007"! Это просто к размышлениям о роли Британии в судьбах России.
Вы снимаете быстро. Начав съемки этой осенью, когда думаете завершить фильм?
Андрей Кончаловский: Года через два. Снимаю я быстро, но подготовка… вот, например, для съемок понадобился императорский поезд - поди его найди! Огромное количество компьютерной графики, которая не должна быть видна на экране. А это все требует времени и усилий…
Вы из редких режиссеров, чувствующих музыку и умеющих ее сделать действующим лицом. Так было в "Сибириаде", а "Романс о влюбленных" - вообще музыкальное кино. Вы ставите оперы в театрах. Почему так долго не возвращались к этой своей любви и как обстоят дела с проектом о Рахманинове?
Андрей Кончаловский: Мои размышления о Рахманинове сродни размышлениям о Микеланджело как о художнике своей эпохи. В первом варианте сценария предполагалось широко использовать его музыку, но заметь: в последних моих картинах музыки вообще нет, а если и есть - она замотивирована ситуацией. Я теперь согласен с Пастернаком: лучшая музыка - тишина. И в "Рахманинове" мне интересно не то, как он писал музыку, а то, как воспринимал свою страну. Как возникла необходимость уехать, а потом - помогать во время войны СССР. Это уже не имеет отношения к его музыкальному гению, скорее - к Рахманинову как русскому человеку. Небогатому, но очень хозяйственному помещику. Ну, и так случилось, что он был еще и гениальный композитор и пианист. Хотелось бы рассмотреть взаимоотношения дворян - будь они художники или доктора - и крестьян. Вообразить, как Рахманинов понимал причинно-следственные связи своей судьбы и судьбы страны. Поэтому прежнее название "Белая сирень" заменил на "Иван и Сергей": деревенский Иван в фильме так же важен, как Рахманинов.
Иван - он кто?
Андрей Кончаловский: Крестьянин. Судьбы помещиков более или менее описаны, судьбы крестьян - тоже, будь то антоновское восстание, или коллективизация, или штрафные батальоны. Но когда это дано в параллели - возникает новая объемность.
Это он превратил в щепки рояль Рахманинова? Хорошо, будет фильм - увидим.
Особенности национальной мечты
Вы увлеклись социологическими проектами. В какой-то мере они в русле таких картин, как "Курочка Ряба" или "Белые ночи почтальона Алексея Тряпицына", где вы хотите понять русскую ментальность. А она становится все более загадочной…
Андрей Кончаловский: Загадочность русской ментальности увеличивается по мере интереса к ней. Просто ею никто не интересовался, кроме западников и славянофилов с их манихейским подходом. "Курочка Ряба" для меня - попытка серьезного исследования русского сознания, на которое обрушилась уже забытая сила денег. Выдержать это русскому разуму очень сложно.
Знаете, какой символ в фильме эту ментальность выражает? Открывающий картину кадр, когда Курочка Ряба бесконечно бежит в никуда. Бежит долго, а я не могу оторваться от этого зрелища.
Андрей Кончаловский (смеется): Я рад, если образы фильма так запоминаются. Но попытка разобраться в русской ментальности меня действительно интересует: мы не тронемся с места, пока политическая воля не будет руководствоваться не только практическими целями, но и изучением культурного генома. Говоря "культурный геном", я имею в виду русскую систему ценностей и приоритетов: что для человека важно, а что - не очень. Надо понимать, что Россия осталась крестьянской страной. Об этом есть исследования прекрасных историков Милова, Булдакова - но они, к сожалению, не ведут к политическим решениям. Причинно-следственные связи никто не исследует.
Милов писал о крепостном праве как о государственной необходимости. Но разве рыночные отношения так чужды русскому обществу? И почему тогда за последние десятилетия так изменился облик многих городов, и по укладу жизни Россия приблизилась к Европе?
Андрей Кончаловский: По облику можно быть европейским, а по содержанию - китайским. Как Шанхай. Конечно, можно тешить себя иллюзией, что Китай приближается к Европе. Китайцы бы в ответ рассмеялись: для них Европа - далекая планета, которую интересно посетить или открыть там бизнес. Мы тоже не приближаемся к Европе, слава Богу, остаемся там, где живем. И ценности те же, что были веками. Милов писал о том, какие причинно-следственные связи привели к возникновению крепостного права. В самых неблагоприятных климатических условиях, в окружении врагов государству выжить трудно. Здесь причины, а уже потом возникают следствия. Милов понимал глубочайшие причины происходящего - как гениальный диагностик ищет не там, где болит, а почему болит.
Чтобы выйти из беличьего колеса причин и следствий, попробуем другой ракурс. Есть понятие "американская мечта": self made man, добившийся успеха талантом, предприимчивостью, смекалкой, трудолюбием. Такие судьбы вкупе создали Америку. Существует ли русская мечта? В чем она сегодня?
Андрей Кончаловский: Американская мечта пришла к своему логическому концу. Но не забудем, что она - результат идеологии протестантизма и рабовладения. Соединение этих двух феноменов - ментальности и социальной структуры - и создало замечательную страну, которая прекрасно жила во времена Второй мировой войны, создала гигантскую индустрию, построенную на том, что другая часть мира воевала и погибала. Что касается русской мечты, то она с точки зрения успеха непрактична. Для русского сознания идеал - не личный успех, а справедливость. И это пришло с далеких горизонтов истории. Я убежден что в России нет буржуазии. С термином "буржуазия" мы часто связываем солидный капитал, потребительскую корзину. Но это не так. Что такое буржуа? Человек, получивший экономическую независимость, добивается независимости политической. А в России все богатые люди и до революции, и сейчас зависят только от власти - см. "Ревизор" Гоголя. Потому что не было рынка, как в Европе. А рынка не было потому, что не было свободного совокупного дополнительного продукта. А совокупный продукт возникает там, где климат дает возможность снимать урожай в пять зерен на одно посаженное, это в народе называется "сам-5", а у нас урожай сам-3: один в рот, другой в землю, третий князь отнимет.
Вы говорите о ценности земли для крестьянского сознания, но при этом у нас огромные массивы земли заброшены, превращены в пустыри...
Андрей Кончаловский: Это, на мой взгляд, потому, что крепостное право лишило крестьянина понятия частного имущества. Землей владела община, а отдельный крестьянин не имел ничего, что он мог бы продать. Кто-то сказал: "Худший враг крестьянина не помещик, а кулак. Душегуб". Кровосос безжалостен. И мне кажется, что большинство русских олигархов, судя по их повадкам, - не буржуа, не капиталисты, а крестьяне-кулаки.
Коль скоро буржуазия у нас не возникла и, видимо, не возникнет…
Андрей Кончаловский: Ну почему же, она может возникнуть, для этого нужна политическая воля, основанная на понимании формирования психологии частника и под контролем государства. Как-то я выступил с этими мыслями в Совете Федерации - это было очень весело: мои слова летели над слушателями как фанера над Парижем. Я им говорил: мы все - крестьяне, и я, и вы, и мы. И в Кремле - крестьяне. Говоря "крестьяне", я конечно, имею в виду не то, что мы все носим лапти и пашем землю, а то, что наша система ценностей сформировалась в эпоху русского землепашца и родовой общины и с тех пор мало изменилась. После выступления мне преподнесли букет и сказали: "Как интересно!" Думаю, сенаторы меня вряд ли поняли, и это, наверное, моя ошибка… Но букет был красивый…
Что мы строим?
Так как мы сегодня много говорим о проектах - какой проект вы предложили бы России на будущее? Тактический, стратегический?
Андрей Кончаловский: Надо понять, что самое важное для любой нации - образ будущего. А что мы строим - никто не знает. Я спросил у Владимира Владимировича Путина: мол, я, как советский человек, хочу идеологии, хочу понять, что мы строим. Я не понимаю, например, как социально ответственное общество может делать такие пенсионные реформы. Эта идеологическая неопределенность очень вредит настрою общества, особенно молодежи. К тому же, мне кажется, русскому культурному геному капитализм чужд. Русский - крестьянин, анархист, что угодно, но не буржуа. И мы видим на примере самых развитых европейских стран, что капитализм себя исчерпал, возникают новые формы общества, экономики, цифрового (компьютерного) планирования. Посмотри, сколько в мире непроданных автомобилей - миллионы! Они произведены, но их и не будут продавать. Потому что тогда нужно снижать цену, и автопром остановится, люди потеряют работу. Поэтому автомобили разберут, переплавят на металл, отольют новые детали и предложат рабочим собирать новые - разве это разумно? Но это и есть капитализм в действии.
А как с идеей интеграции? Недавно Валентина Матвиенко сетовала, что мы не можем произвести даже гвоздь - нет каких-то зарубежных компонентов. Автопром пока стоит, обещают производство автомобилей без подушек безопасности. Мы успели врасти в мир корнями и теперь думаем, как без них обойтись.
Андрей Кончаловский: А мы не отсечены от мира. Только от мира западного, особенно англо-саксонского. Связи с Китаем, Индией, мусульманскими странами, Африкой, Латинской Америкой остаются, а это две трети планеты. Да, мы отсечены от Японии и Германии - но это страны, до сих оккупированные США в буквальном смысле слова: они не субъектны, не свободны в своих решениях и служат идеологии, которая погибает и хочет увлечь за собой все на свете. Да, у нас разрушено производство - но кем?
Мы же и разрушили.
Андрей Кончаловский: Именно. В свое время Гайдар заявил: зачем самим производить - все купим на Западе! Все разрушилось из-за ошибочной экономической политики. Были уничтожены индустрии и в странах Восточной Европы. Какие производились автобусы в Венгрии, радиоприемники в Латвии! В СССР ничего не нужно было покупать - все могли произвести сами. А теперь мы должны возвращаться к разработкам, которые были на острие мировой науки и технологий 80-х. И гиперзвук, и супероружие, которое теперь построено, чтобы нас не трогали, - все заготовки сделаны в 80-е. Я думаю, что потеря возможности покупать на Западе самолеты - на самом деле благо. Страна таких талантов и богатств способна создать свои технологии - это вопрос политической воли и какого-то времени. Я часто слышу, что Гайдар и Чубайс - злые гении, враги народа. А мне кажется, что они просто были советские комсомольцы, мечтавшие танцевать рок-н-ролл; джинсы и подержанный "мерседес" - это был их предел мечтаний. В какой-то мере мы все были диссидентами. Идея, что вот подружимся с американцами и у нас будет как в Нью-Йорке, была наивной благоглупостью! Я и сам так думал. Но Америке партнеры не нужны, ей нужны вассалы, марионетки и источники ресурсов.
Вы и слыли и были "западником". Что вас так разочаровало?
Андрей Кончаловский: Это сказал еще Освальд Шпенглер: закат Европы начался, когда права человека поставили выше обязанностей. Это стало началом отмены культуры. Культура - это обязанность. Культурный человек несвободен. Свободнее всех - дикарь. Если ему дать автомат Калашникова и сказать, что государство ему всем обязано, он будет неуправляем. Поэтому лучше дикарь с букварем, чем дикарь с калашниковым.
Вас не смущает, что Шпенглер объявил о конце Европы ровно сто лет назад, а закат все не брезжит?
Андрей Кончаловский: А может, стоит приглядеться? Все положения Шпенглера видны все явственнее. Еще главенствует вера, что человечество к рассвету ведет прогресс технологий. Это колоссальное заблуждение: сегодня можно увидеть каннибала, который, сидя на корточках, по мобильнику зовет соседа: приезжай, мы сварили очень вкусного европейца. Вот такой графичный, но очень наглядный пример. Научные знания аккумулятивны, мы их все время расширяем - скажем, чтобы из мужчины с помощью гормональных ухищрений сделать женщину. Но не аккумулятивна этика, и в любой момент любая цивилизация может рухнуть. Как бы высоко человек ни поднялся, его можно сделать животным за три часа. Поэтому мир всегда будет хрупким. Так что не будем предаваться иллюзиям: мы - не Запад. Мы наследники восточного эллинизма с дионисийским отношением к законам, в отличие от западного эллинизма с его аполлоническим стремлением в порядку и закону. Недаром правовая наука, возникшая две с половиной тысячи лет назад, называлась Римским правом. Нам, дионисийцам, законы не очень важны, мы по-прежнему живем по понятиям.
Вау Дау!
Голливуд с наших экранов ушел, многие фильмы Европы тоже стали недоступны. Возможно ли успешное импортозамещение в этой области?
Андрей Кончаловский: Наш прокат и так полумертв, уход американского кино ничего принципиально не изменит: его можно смотреть в интернете. Кинотеатр как институт может скоро иссякнуть. Не только потому, что пандемия приучила к маленьким экранам. Кончается традиция коллективных просмотров. Будут телевидение, видео, домашние экраны, но прокат в его нынешнем виде чахнет. Об этом давно говорят Спилберг и Лукас: нужны новые платформы донесения материала. Вот если отрубят интернет - будет сложнее. Ведь СССР рухнул, потому что в закрытой, изолированной стране военно-промышленный комплекс уже не мог успешно развиваться. А тут появился интернет, и советское государство с его контролем над информацией потеряло жизнеспособность. Это - влияние технологий. А технологии на человеческую память влияют регрессивно - она укорачивается. Чем легче доступ к информации - тем меньше нужно помнить. Лет тридцать назад ты садился за руль и запоминал дорогу, помнил телефоны родственников… Сейчас тебя ведет GPS, телефоны помнит мобильник, и любую информацию найдешь в интернете.
Так это хорошо или плохо?
Андрей Кончаловский: Это никак. И плохо, и хорошо - как все на свете.
Вы скоро скажете, что пора и честь знать, а мы еще не касались юбилея. И я хочу, отталкиваясь от вашего социологического проекта "Истории от первого лица", запустить аналогичный вопрос: что в жизни юбиляра составило наибольшую ценность?
Андрей Кончаловский: Встреча с Юлией Высоцкой. С женщиной, которая мне многое открыла в жизни, во мне самом; она составляет мое счастье. А если отбросить пафос, мне повезло и в том, что моя профессия - профессия шута: я веселю публику, и мне за это платят.
Классический шут может быть смелым и говорить правду.
Андрей Кончаловский: Он многое может - обманывать начальство, например. Искусство - это ложь, которая помогает понять правду жизни, искусство - это игра. Оно ничего не меняет в жизни человека, и он по-прежнему боится смерти. Но искусство, что очень важно, дает понимание бесконечности минуты, и иногда напоминает, что Великий Разум существует.
Как вы относитесь к творческому старту вашей дочери Натальи Кончаловской?
Андрей Кончаловский: Ругаю ее за то, что не ходила на мои лекции в ГИТИСе: работать с актером - сложное дело. И только работа в театре позволяет понять, какие средства есть у режиссера, чтобы помочь актеру создать характер. Но она пошла в кинематограф, там у нее что-то получается отлично, хотя в работе с актером она еще неопытна. Это типичная болезнь кино. В Голливуде яркий пример - судьба Элизабет Тейлор. Очень красивая женщина не без таланта, но гениально сыграла в одной картине - "Кто боится Вирджинию Вульф". Потому что ставил великий театральный режиссер Майк Николс. Уникальный музыкальный инструмент требует великого исполнителя. Скрипка может быть работы Страдивари, а играть на ней может цыган на свадьбе.
Что вы думаете об экспериментах типа "Дау"?
Андрей Кончаловский: Я там многого не понимаю. Чем больше живу, тем больше убеждаюсь, что искусство - это отбор. Чем выше искусство, тем строже отбор. А такого рода эксперименты, как сказала бы Ирина Антонова, - безусловно, творчество, но не искусство. Вообще, я не люблю смотреть кино. Трудно смотреть фильм, если уже знаешь ответ. И когда я слышу восторженные отклики критиков и светского бомонда по поводу того или иного явления искусства, я вспоминаю фразу из записных книжек Чехова: "Как люди охотно обманываются, как любят они пророков, вещателей, какое это стадо!"
И последний вопрос: наше время сотрясается глобальными кризисами: то пандемия, изменившая весь образ жизни, теперь тоже необратимые события в мире. Это что, топочут всадники Апокалипсиса? Есть во всем этом рациональное начало?
Андрей Кончаловский: Человечество подходит к колоссальным тектоническим сдвигам и столкновению различных цивилизаций. Далай-лама так охарактеризовал современную культуру - "люди созданы, чтобы их любили, вещи - чтобы ими пользовались. Сейчас все наоборот: вещи любят, а людьми пользуются". Очень точно и печально. А закономерность развития сформулирована еще марксистом и авантюристом Парвусом: империализм - это последняя стадия, он ведет к войнам, без которых не может выжить. Происходящее - крушение идей глобализации, единой Европы, единого мирового правительства. А так как алчность и жажда власти - сегодня главные движители человеческой жизни, то делайте выводы.