Повесть Николая Васильевича Гоголя "Тарас Бульба" входит в школьную программу, изучается в седьмом классе средней школы и, как правило, с той поры редко кем перечитывается. Но именно со школьных лет в нашем сознании прочно укореняются ключевые фразы повести:
РИА Новости
Ю. Коровин. Гоголь у конторки.
- А поворотись-ка, сын!
- Что, сынку, помогли тебе твои ляхи?
- Я тебя породил, я тебя и убью!
- Нет уз святее товарищества!
Есть еще порох в пороховницах? Не ослабела ли козацкая сила? Не гнутся ли козаки?
Да разве найдутся на свете такие огни, муки и такая сила, которая бы пересилила русскую силу!
Однако за рамками школьной программы по сей день остаются ключевые смыслы великой книги, которые не грех вспомнить в начале нового учебного года.
Три главы новых "подробностей"
Что мы знаем о "Тарасе Бульбе"? Филолог обязательно отметит наличие двух редакций: первой "Миргородской" 1835 года, состоящей из девяти глав, и окончательной - 1842 года, включающей уже двенадцать глав и по объему почти в два раза превышающей первоначальную.
В юбилейном 1952 году, когда в Советском Союзе широко отмечали столетие со дня смерти Гоголя, специалисты по его творчеству обтекаемо поясняли в комментариях: "Появились новые персонажи, конфликты, ситуации. Значительно обогатился историко-бытовой фон повести, введено много новых подробностей в описание Сечи, сражений и т. д. Повесть стала более глубокой по своей идее, своему демократическому пафосу, более совершенной в художественном отношении"1.
Именно эти "подробности", обычно ускользающие от взора семиклассников, в наше время смущают умы и служат основанием для обвинения автора повести в полонофобии, антисемитизме и поэтизации насилия. Гоголевский текст позволяет - без малейших натяжек - аргументированно обосновать любое из этих нареканий.
Вспомним весьма красноречивый, но далеко не единственный фрагмент повести, в котором говорится об истязаниях и грабежах поляков, учиненных Тарасом Бульбой и запорожцами во время похода на Польшу:
"И часто в тех местах, где менее всего могли ожидать их, они появлялись вдруг - и все тогда прощалось с жизнью. Пожары охватывали деревни; скот и лошади, которые не угонялись за войском, были избиваемы тут же на месте. Казалось, больше пировали они, чем совершали поход свой. Дыбом стал бы ныне волос от тех страшных знаков свирепства полудикого века, которые пронесли везде запорожцы. Избитые младенцы, обрезанные груди у женщин, содранная кожа с ног по колена у выпущенных на свободу, - словом, крупною монетою отплачивали козаки прежние долги"2.
И что прикажете делать с этим современному учителю словесности?
Вердикт Белинского
В школьных хрестоматиях этот и несколько других ему подобных фрагментов без сожаления изымаются из гоголевского текста. Но сама проблема тем не решается, а лишь загоняется вглубь. С одной стороны, раздаются возмущенные голоса, призывающие исключить повесть из школьной программы. С другой - современные ученые, филологи, историки культуры и литературные критики, "кроя эрудицией вопросов рой", предостерегают от поспешных выводов и терпеливо разъясняют: "Тарас Бульба" - это героический эпос, требующий совсем иного восприятия действующих лиц, нежели восприятие героев реалистического произведения.
У подобной трактовки повести Гоголя давняя традиция, восходящая к самому Виссариону Белинскому. Еще в 1835 году, познакомившись с первой редакцией "Тараса Бульбы", "неистовый Виссарион" на страницах московского журнала "Телескоп" экзальтированно произнес свой вердикт: "...эта дивная эпопея, написанная кистию смелою и широкою, этот резкий очерк героической жизни младенчествующего народа, эта огромная картина в тесных рамках, достойная Гомера"3.
В течение почти двух веков никто не рискнул покуситься на это утверждение Белинского, ставшее краеугольным камнем для обоснования эпической природы "Тараса Бульбы". Так родился очередной миф, благополучно доживший до наших дней и продолжающий рекрутировать новых сторонников среди филологов и литературных критиков. "Героический эпос требует черно-белой палитры - акцентирования сверхчеловеческих достоинств одной стороны и полного ничтожества другой. Поэтому и поляки, и евреи - да, собственно, все, кроме запорожцев, - в гоголевской повести не люди, а скорее некие человекоподобные манекены, существующие для демонстрации героизма главного героя и его воинов (как татары в былинах про Илью Муромца или мавры в "Песни о Роланде"). Эпическое и этическое начала не то чтобы вступают в противоречие - просто первое начисто исключает саму возможность проявления второго"[4].
Я дерзну оспорить это утверждение.
Достаточно посмотреть на "Тараса Бульбу" исторически, чтобы увидеть художественное произведение, написанное на злобу дня. Гоголь создал не героический эпос, а политический памфлет - обличительное полемическое сочинение на животрепещущую политическую тему, каковой был в это время польский вопрос. Напомню, что первый вариант повести создан в 1835 году, всего-навсего спустя четыре года после подавления Польского восстания.
Проницательность Пушкина
"В 1831 г. один знакомый встретил Пушкина в Петербурге на улице задумчивого и озабоченного. - "Что с вами?" "Все читаю газеты". - "Так что же?" - "Да разве вы не понимаете, что теперешние обстоятельства чуть ли не так же важны, как в 1812 году?" - отвечал Пушкин"5.
Обстоятельства действительно были чрезвычайно важны: речь шла о территориальной целостности государства Российского, на которую покусились восставшие поляки, мечтавшие о возрождении Речи Посполитой "от можа до можа" - от Балтийского до Черного моря, то есть в границах Речи Посполитой 1772 года. Несмотря на численное превосходство русской армии, подавление восстания оказалось делом очень непростым и потребовало времени в два раза больше, чем изгнание Наполеона из России. Начавшийся в конце ноября 1830 года мятеж был усмирен ценой неимоверных усилий и жертв лишь в начале октября 1831-го полководческим гением генерал-фельдмаршала Ивана Федоровича Паскевича. Моральная поддержка, которую Запад оказывал повстанцам, многократно усиливала волю мятежников к сопротивлению: они уповали на новое вторжение в российские пределы.
Терминология наших дней прекрасно отражает суть событий той эпохи - Запад вел против России настоящую информационную войну. И Пушкин, и земляк Паскевича Гоголь приняли в ней участие.
- О чем шумите вы, народные витии?
- Зачем анафемой грозите вы России?
- Что возмутило вас? волнения Литвы?
- Оставьте: это спор славян между собою,
- Домашний, старый спор, уж взвешенный судьбою,
- Вопрос, которого не разрешите вы6.
1 июня 1831 года Пушкин написал письмо своему другу князю Петру Андреевичу Вяземскому, и эти давние строки звучат в наши дни как злободневная публицистика:
"Всё это хорошо в поэтическом отношении. Но всё-таки их надобно задушить, и наша медленность мучительна. Для нас мятеж Польши есть дело семейственное, старинная, наследственная распря; мы не можем судить ее по впечатлениям европейским, каков бы ни был, впрочем, наш образ мыслей. Но для Европы нужны общие предметы внимания и пристрастия, нужны и для народов, и для правительств. ... Того и гляди, навяжется на нас Европа"7.
Расчеты Запада на ослабление России в результате польского восстания не были безосновательными и отчасти основывались на том, что во внутренних губерниях империи может вспыхнуть продолжительная смута. Холерные бунты и восстания в военных поселениях давали надежду на то, что у Российской империи не хватит ресурсов справиться с ситуацией. В это время в русском образованном обществе стали раздаваться голоса, оправдывавшие польских патриотов и желавшие поражения своей страны в войне с поляками.
Тайная политическая полиция чутко улавливала голоса "безумцев из высших сфер":
"Мы были очень удивлены, слыша из уст русских речи, достойные самых экзальтированных поляков. ...Нам пришлось даже встречать сумасшедших, утверждавших, что Польша в данный момент находится в таком же положении, в каком находилась Россия во времена Владислава, и что памятник Пожарскому и Минину воздвигнут в честь подвигов, подобных тем, которые теперь ставятся в упрек полякам"8.
Вывод жандармов совпал с размышлениями негодующего Пушкина: "Грустно было слышать толки московского общества во время последнего польского возмущения. Гадко было видеть бездушного читателя французских газет, улыбающегося при вести о наших неудачах"9.
Так впервые в истории Петербургского периода Российской империи обнаружились пораженческие настроения и в среде образованного общества появились люди, убежденные в том, что поражение державы может стать благом для страны.
Ультиматум Николая Первого
III Отделение Собственной Его Императорского Величества канцелярии, постоянно занимавшееся сбором сведений "о всех без исключения происшествиях", в своих ежегодных отчетах о состоянии дел своевременно информировало императора о не истребленной до конца склонности поляков к мятежу. Начиная с 1832 года в этих отчетах практически каждый год повторяется мысль о том, что польские подданные государя не желают смириться со своей судьбой и превратиться в верноподданных. Тайная политическая полиция предупреждала: поляки уверены, что Европа им поможет. "Они мечтают, что вся Европа, и в особенности Англия и Франция, исключительно судьбою их занимаются, и потому относят к себе всякое новое в политике Европы обстоятельство"10.
Безрадостной картине, представленной царю высшей полицией, подчеркнуто противоречил теплый прием, который выказывала ему в 1835-м и в 1838-м недавно взятая штурмом столица мятежного края. Показной шумный восторг, вызванный пребыванием государя в Царстве Польском, праздники, спектакли на свежем воздухе, иллюминации, фейерверки, народные гулянья - все это казалось ему неискренним. В 1835 году, обращаясь к депутатам Варшавы, которые собирались поднести ему адрес с изъявлением раскаяния в недавнем мятеже и своих якобы верноподданнических чувств, Николай I упрекнул депутатов в лицемерии и сказал:
"Господа, нужны действия, а не слова. Надо, чтобы раскаяние имело источником сердце... Прежде всего, надо выполнять свои обязанности и вести себя, как следует честным людям. Вам предстоит, господа, выбор между двумя путями: или упорствовать в мечтах о независимой Польше, или жить спокойно и верноподданными под моим правлением.
Если вы будете упрямо лелеять мечту отдельной национальной, независимой Польши и все эти химеры, вы только накликаете на себя большие несчастия. По повелению моему воздвигнута здесь цитадель; и я вам объявляю, что при малейшем возмущении я прикажу разгромить ваш город, я разрушу Варшаву, и уж, конечно, не я отстрою ее снова.
Мне тяжело говорить это вам - очень тяжело Государю обращаться так со своими подданными; но я говорю это вам для вашей собственной пользы. От вас, господа, зависеть будет заслужить забвение происшедшего. Достигнуть этого вы можете лишь своим поведением и своею преданностью моему правительству.
Я знаю, что ведется переписка с чужими краями, что сюда присылают предосудительные сочинения, и что стараются развращать умы... Среди всех смут, волнующих Европу, и среди всех учений, потрясающих общественное здание, Россия одна остается могущественною и неприкосновенною.
Поверьте мне, господа, принадлежать России и пользоваться ее покровительством есть истинное счастье...
Помните хорошенько, что я вам сказал"11.
После произнесения этой речи император в одной коляске с генерал-фельдмаршалом светлейшим князем Варшавским графом Иваном Федоровичем Паскевичем-Эриванским, наместником мятежного края, без охраны проехал по варшавским улицам и осмотрел новую Александровскую цитадель. Она была уже вооружена артиллерийскими орудиями, направленными на Варшаву, "в подтверждение слов Государя о грозящей городу, в случае новой дерзкой попытки, неизбежной каре"12.
В этом же году в сборнике повестей Гоголя "Миргород" была опубликована первая редакция "Тараса Бульбы".
Единение императора и Тараса
18 марта 1835 года министр народного просвещения граф С.С. Уваров поднес императору пять новинок отечественной словесности, в том числе "Миргород", полученный им от автора. Как было официально объявлено, поднесенный царю "Миргород" "удостоен Его Величеством благосклонного принятия"13.
Николаю I не мог не импонировать созданный фантазией Гоголя художественный образ запорожского полковника Тараса Бульбы, не доверявшего лживым польским клятвам и убежденного в неистребимом вероломстве поляков. Именно так смотрел на своих польских подданных сам Николай, император Всероссийский и царь Польский.
У Николая I не было иллюзий: он, посещая Варшаву, не верил внешним проявлениям верноподданнических чувств, которые охотно демонстрировали ему поляки, и готов был к любым неожиданностям. Вновь приехав в 1838 году в столицу мятежного края, Николай, демонстративно искушая судьбу, один прохаживался по варшавским улицам. Рискну выдвинуть гипотезу: царь последовал примеру Тараса Бульбы, который не устрашился смешаться с толпой варшавян, чтобы поддержать идущего на казнь сына Остапа.
"- Батько! где ты! Слышишь ли ты?
- Слышу! - раздалось среди всеобщей тишины, и весь миллион народа в одно время вздрогнул"14.
III Отделение информировало государя, как отреагировало общественное мнение Российской империи на столь экстравагантный поступок: "услышав, как Государь один, без всякого сопровождения, ходил в толпе гуляющего народа, многие осуждали таковое действие, признавая его крайне неосторожным, другие же, напротив, одушевленные русским удальством, восхищались этою смелостью. Молодец, говорили они, у нас Государь; поляки думали, что Он не смеет приехать в Варшаву; вот же Он им доказал, что не боится их"15.
Рыцарственному характеру государя претило любое лицемерие. "Варшава по наружности спокойна; везде меня принимают шумно, но я этому не верю. ...Повторяю, я им ничуть не верю"16, - писал государь наследнику. "...Я их считаю неизлечимыми"17 - так резюмирует свои мысли по поводу мятежных подданных император.
Нечто подобное изрек и Тарас Бульба в новой редакции повести 1842 года, где автор более подробно обосновал неверие заглавного героя повести в договороспособность поляков:
"Эй, гетьман и полковники! не сделайте такого бабьего дела! не верьте ляхам: продадут псяюхи!
...Думаете, купили спокойствие и мир; думаете, пановать станете? Будете пановать другим панованьем: сдерут с твоей головы, гетьман, кожу, набьют ее гречаною половою, и долго будут видеть ее по всем ярмаркам! Не удержите и вы, паны, голов своих! Пропадете в сырых погребах, замурованные в каменные стены, если вас, как баранов, не сварят всех живыми в котлах!
...Недаром провещал Тарас: так все и сбылось, как он провещал. Немного времени спустя, после вероломного поступка под Каневом, вздернута была голова гетьмана на кол вместе со многими из первейших сановников"18.
То насилие, которое учинил Тарас Бульба со своими запорожскими казаками в Польше, это не только страшная месть отца за мучительную казнь сына Остапа ("Это вам, вражьи ляхи, поминки по Остапе!"), но и праведное отмщение полякам за нарушение договора, соблюсти который они поклялись.
"А что же Тарас? А Тарас гулял по всей Польше с своим полком, выжег восемнадцать местечек, близ сорока костелов и уже доходил до Кракова. Много избил он всякой шляхты, разграбил богатейшие земли и лучшие замки; распечатали и поразливали по земле козаки вековые меды и вина, сохранно сберегавшиеся в панских погребах; изрубили и пережгли дорогие сукна, одежды и утвари, находимые в кладовых. "Ничего не жалейте!" - повторял только Тарас. Не уважали козаки чернобровых панянок, белогрудых, светлоликих девиц; у самых алтарей не могли спастись они: зажигал их Тарас вместе с алтарями. Не одни белоснежные руки подымались из огнистого пламени к небесам, сопровождаемые жалкими криками, от которых подвигнулась бы самая сырая земля и степовая трава поникла бы от жалости долу. Но не внимали ничему жестокие козаки и, поднимая копьями с улиц младенцев их, кидали к ним же в пламя"19.
И Гоголь, живописуя все эти ужасы давно прошедшей эпохи, прямо, открыто, без недоговоренностей и намеков напоминает обитателям Царства Польского об уроках истории: вот что бывает с теми, кто имеет обыкновение нарушать свои клятвы.
P.S.
Если в России "Тараса Бульбу" с легкой руки "неистового Виссариона" стали считать героическим эпосом, то в Польше сразу разглядели антипольскую направленность политического памфлета. Вот почему легальный перевод гоголевской повести на польский язык был опубликован лишь в 2002 году.
- 1. Гоголь в воспоминаниях современников / Ред., предисл. и коммент. С.И. Машинского. М.: Гос. издат. худож. лит., 1952. С. 618-619.
- 2. Гоголь Н.В. Собрание сочинений. В 6 т. Т. 2. М.: Гос. издат. худож. лит., 1959. С. 71.
- 3. Гоголь в воспоминаниях современников. С. 346.
- 4. Эдельштейн М. Как жидовка превратилась в женщину // http://booknik.ru/today/all/kak-ijidovkai-prevratilas-v-ijenshchinui/
- 5. Вересаев В.В. Пушкин в жизни. Т. 2. М.; Л.: Academia, 1932. С. 69.
- 6. Пушкин А.С. Полное собрание сочинений. В 19 т. Т. 3. Кн. 1. М.: Воскресенье, 1995. С. 269.
- 7. Пушкин А.С. Полное собрание сочинений. В 19 т. Т. 14. М.: Воскресенье, 1996. С. 169.
- 8. Россия под надзором: Отчеты III Отделения. 1827-1869. М.: Российский Архив, 2006. С. 70.
- 9. Пушкин А.С. Полное собрание сочинений: В 19 т. Т. 11. М.: Воскресенье, 1996. С. 482.
- 10. Россия под надзором. Отчеты III Отделения. 1827-1869. С. 89-90.
- 11. Портфель графа А.Х. Бенкендорфа. Мемуары шефа жандармов // Николай I. Муж. Отец. Император. М.: Слово, 2000. С. 391-392.
- 12. Там же. С. 390.
- 13. Виноградов И.А. Гоголь в воспоминаниях, дневниках, переписке современников. Полный систематический свод документальных свидетельств. Научно-критическое издание. В 3 т. Т. 1. М.: ИМЛИ РАН, 2011. С. 777.
- 14. Гоголь Н.В. Собрание сочинений. В 6 т. Т. 2. С. 146.
- 15. Россия под надзором. Отчеты III Отделения. 1827-1869. С. 180.
- 16. Николай I - цесаревичу Александру Николаевичу. Лагерь под Варшавой. 19 июня / 1 июля 1838 г. // Переписка цесаревича Александра Николаевича с императором Николаем I. 1838-1839 / Под ред. Л.Г. Захаровой, С.В. Мироненко. М.: РОССПЭН, 2008. С. 51. (Бумаги Дома Романовых).
- 17. Николай I - цесаревичу Александру Николаевичу. С.-Петербург. 19 февраля / 3 марта 1839 г. // Там же. С. 330.
- 18. Гоголь Н.В. Собрание сочинений. В 6 т. Т. 2. С. 148, 149.
- 19. Там же. С. 150.