Поделиться
ЧУК - это частное учреждение культуры. В такой юридической форме существует Музей-квартира Иосифа Александровича Бродского в санкт-петербургском доме Мурузи, который выходит и на Литейный проспект, и на улицу Короленко. Он создан благодаря неуемной энергии и тонкому чутью Максима Левченко, успешного юриста и бизнесмена. Так случилось, что именно в нынешнем августе "Полторы комнаты" посетили директоры крупнейших музеев России, которые признали высокий творческий уровень этого нового музейного центра.
БУК - это бюджетное учреждение культуры, то есть институция государственная, - Музей-квартира Анны Андреевны Ахматовой в знаменитом Фонтанном доме, адрес которого Литейный, 53, открытый в год столетия поэта в 1989-м, содержат городские власти. В нем есть "кабинет Иосифа Бродского" и Музей Николая Гумилева. Квартиру в Фонтанном доме и полторы комнаты в доме Мурузи связывает пространство и время, география и история. И, конечно же, их герои, вместившие в утлое коммунальное житье-бытье - бытие мироздания. Не случайно первые выставки, посвященные Бродскому, были представлены именно в Музее Ахматовой в Фонтанном доме.
Не стану подробно пересказывать общеизвестное, но на всякий случай напомню, что Иосиф Бродский через Евгения Рейна, которого он считал своим учителем, вошел в узкий "круг Ахматовой". И так и не вышел из него даже после ее смерти в 1966 году. Она умерла 5 марта, в день смерти Сталина, который обрушил на нее и ее близких столько незаслуженных страданий.
Безмолвие поэта нередко бывает выразительнее любых стихотворных строчек. Ахматова доказала это в полной мере. Как пустота может обрушиться на тебя и оказаться могущественнее и притягательнее любого пространства, обставленного самым затейливым образом. Для посетителя музея Иосифа Бродского кульминацией и завершением путешествия по небольшим его залам, увеличенным стенами-зеркалами, становится пустое пространство тех самых полутора комнат, в которых жила семья автора символического стихотворения "Конец великой эпохи". В которых из подростка он превратился в, быть может, последнего поэта Российской империи, откуда был отправлен в ссылку, и, в конце концов, принужден к отъезду. Архитектор и художник Александр Бродский, лукавый творец этого музейного пространства, вместе с кураторами музея во главе с Юлией Сениной оставляет тебя наедине со своими воспоминаниями и видениями, и ты сам заполняешь эту комнату персонажами и поэтическими строками. В этих вольных фантазиях на темы Бродского ты сам себе господин и невольник.
Сохранились фотографии, изображающие до мельчайших бытовых подробностей заполненное пространство этих полутора комнат, живы люди, которые могут восстановить достоверные детали интерьера, но трудно не согласиться с создателями музея, которые опасаются, что воссозданный быт будет напоминать декорацию кинопавильона. В Музее Ахматовой есть подлинные вещи ее коммунальной жизни. Достаточно вспомнить пальто Н.Н. Пунина, ее последнего мужа, оставшееся после его третьего ареста в 1949 году и смерти в лагере в 1953-м, оно висит там же в прихожей, где и висело при его жизни. Но и здесь авторы экспозиции оставляют место, где посетитель музея может остаться наедине с поэзией Ахматовой. Белый зал, заполненный ее стихами, - это тоже пространство, освобожденное от быта, который лишал роскоши и трагедии одиночества.
Здесь отчетливо понимаешь, что поэты и поэзия вовлечены в магические связи, которые могут иметь реальное человеческое воплощение, а могут оставаться лишь некими эфирными волнами, от этого не менее существенными. Н.Н. Пунин учился в Царскосельской гимназии у Иннокентия Анненского, чье творчество оставило след в поэтической судьбе Анны Ахматовой и Иосифа Бродского. Великий знаток греческой литературы, Анненский был истинно петербургским поэтом, сохраняющим академизм в своих поэтических рефлексиях, которые на рубеже веков полны сумеречной меланхолии. Уистен Хью Оден, гений английской словесности, которого Бродский открыл для себя в ссылке, был автором предисловия к его вышедшему в 1968 году за границей сборнику стихов. Бродский говорил, что это предисловие для него дороже Нобелевской премии. А Оден, как известно, в 1935 году помог выбраться из нацистской Германии старшей дочери Томаса Манна, Эрике, вступив с ней в брак для того, чтобы она смогла получить британский паспорт. С Оденом Бродский встретится в 1972 году, практически сразу после прилета в Вену. Эти связи множественны и сложны. Именно поэтому книги самых разных авторов имеют право голоса в этих двух музеях. В "Полутора комнатах" они в кажущемся беспорядке разложены на первом этаже, - их можно полистать, можно почитать, устроившись с чашкой кофе или чая, можно купить и унести домой как частичку этого музея. Книги, в которые всегда погружены поэты, уверенные в силе и самостоятельности собственного голоса. Как Ахматова и Бродский.
Но, как бы мы ни верили Ахматовой, все же стихи по преимуществу растут не из жизненного сора, а из боли. Особенно в сегодняшнем мире, когда все чаще вспоминаешь заочный диалог Теодора Адорно и Примо Леви. Первый сказал, что после Освенцима нельзя писать стихи. Второй возразил ему, заметив, что стихи писать можно, но только об Освенциме. О чем бы мы ни писали и ни говорили сегодня, мы не можем не понимать, что хрупкость мира и каждой человеческой жизни в нем отчетливы, как в античной трагедии. Трагедия, как известно, оптимистична по природе своей. Но кто, кроме поэта, сможет убедить в этом? И какие слова для этого необходимы?
В 1942 году Илья Эренбург и Константин Симонов напишут стихотворения с почти одинаковым названием - "Убей" и "Убей его". А мы до сих пор читаем "Жди меня" и поем "Темную ночь".