Центр Андрея Вознесенского открыл архивы известных и забытых поэтов и художников шестидесятых

Имя - Сергей Иванович Чудаков - мне ничего не говорило. Но листки со стихами приковывали внимание. "И ползет кручина ноченьки / Сквозь сопливые деньки. /Вместо флейты-позвоночника / Сплошь свистульки-позвонки".

На двух черно-белых фотографиях из архивов "Мосфильма" был снят красавец, чем-то похожий на молодого Брандо. Это были фотопробы Чудакова на роль Бориски, литейщика в новелле "Колокол", в начале съемок "Андрея Рублева" Тарковским. Сергей Чудаков (1937-1997) не был актером, он был поэтом, критиком, одним из авторов машинописного журнала "Синтаксис", который издавал юный Александр Гинзбург.

Тарковский, говорят, в начале съемок хотел пригласить на роли "неофициальных" поэтов: Владимира Высоцкого, Сергея Чудакова, Валентина Хромова, Николая Глазкова… Но в итоге в фильме появился только Глазков в роли "летающего мужика". Чудаков в "Андрее Рублеве" не снялся, хотя прошел фото- и кинопробы.

Историко-архивная лаборатория предлагает "собрать" заново наши представления об оттепели

Чудакова знала "вся Москва", по крайней мере, литературная и киношная. О его приключениях, отнюдь не романтических, а довольно жутких, как и пребываниях в местах принудительного лечения в психиатрических клиниках, было тоже известно, но меньше. Слухи о его смерти не единожды опережали саму смерть. Настолько, что в 1973 году, после того как Чудаков в очередной раз исчез из поля зрения приятелей и знакомых, известие о его смерти доходит за океан, и Бродский пишет стихи "На смерть друга" ("Имяреку, тебе…").

Эти стихи Бродского, как и легенды о Сергее Чудакове, были известны больше, чем собственные стихи "слововержца" и "человека мостовой" Чудакова. Он их не хранил. И собрал единственную книгу, в которую вошли 150 стихов. Представление его наследия в Центре Вознесенского в рамках выставки-конструктора "Центр исследования Оттепели" (ЦИО) - первое после его реальной смерти в октябре 1997 года.

Об оттепели столько писали историки, киноведы, литераторы искусствоведы и в 1990-е, и в 2010-е, ей посвящено столько выставок, что может возникнуть ощущение, что "тема закрыта". Но лаборатория ЦИО, которая уходит с магистрали на нехоженые тропинки, обращаясь не к обобщениям, а к деталям, не к главным героям, а к забытым именам.

"Центр исследования Оттепели" - историко-архивная лаборатория. ЦИО работает с архивами известных и забытых художников, поэтов, дизайнеров, писателей эпохи оттепели. Уточняющее название "Эпизод I" отсылает к незавершенности, "открытой форме" сериала, в котором всегда "продолжение следует". А жанр "выставки-конструктора" предполагает заменяемость частей, подвижность и возможность "сборки" и "пересборки". Собственно, "Центр исследования Оттепели" и предлагает "собрать" заново наши представления об оттепели, но для этого нужно "разобрать" - и закостеневшие стереотипы, и авторские архивы.

ЦИО складывает "Эпизод I" как пазл. Пазл нынешней выставки - из трех частей. Каждая - самостоятельный проект. Третья часть, где как раз материалы архива Сергея Чудакова, - архивная. Здесь также архив Эдуарда Лимонова времен его переезда из Харькова в Москву, когда он еще не был "нацболом", повесть "Это я, Эдичка!" еще не была написана, а его приятель Вагрич Бахчанян еще не придумал ему псевдоним Лимонов. Плюс - раритеты из архива Владимира Ковенацкого, художника и поэта круга Юрия Мамлеева.

А в основе первой части - книжная коллекция оттепельных времен, которую собрал Владимир Кричевский, знаток, дизайнер и маститый исследователь графического дизайна. В фокусе внимания его коллекции был "О-стиль" - так он назвал книжный дизайн оттепели. "О-стиль и графический мир Оттепели" - тема выставки, сделанной Кириллом Маевским и Георгием Ратьковским. Она выглядит началом путешествия, открывающего миры ранней оттепели, где работают как мэтры конструктивизма 1930-х, как Соломон Телингатер, так и молодые выпускники Суриковского института Александр Васин, Николай Гришин, а также птенцы Полиграфического института, среди которых Лев Збарский, Владимир Медведев…

Художник и дизайнер Владимир Васильевич Медведев - один из главных героев этой первой части выставочного "конструктора". Острая как горный пик буква А, упершаяся вершиной в кромку обложки книги "Антимиры" Вознесенского, и сейчас появляется в витринах книжных. Этот дизайн обложки, сжатый, динамичный, придумал Медведев. Его обложка книги стихотворений "Ритм" Евгения Винокурова апеллировала к графике Пауля Клее и иероглиафическому письму. А обложка книги "Святой Колодец" Валентина Катаева в оформлении Медведева превращалась в послание Малевичу и русским космистам. Писатели воспринимали его как "соавтора".

Что же касается второй части "Эпизода I", очень эффектной и изящно сделанной, то она посвящена графике ранней оттепели. Ее название "Аргонавты андеграунда. Графика 1950- 1960-х годов" по замыслу куратора Анны Романовой отсылает не к античности, а к структуралисту Ролану Барту. Он вспоминал о путешествии аргонавтов на корабле "Арго". Во время путешествия они постепенно заменили все части корабля, но форма и название его остались прежними. Графика ранней оттепели, среди авторов которой - Вадим Сидур, Владимир Яковлев, Юрий Соболев, Анатолий Зверев - на этой выставке читается как диалог с поздней графикой Матисса и Пикассо. Сюжет, начатый иллюстрацией Пикассо к книге Поля Элюара "Лик всеобщего мира", продолжает знаменитый рисунок Стасиса Красаускаса, ставший эмблемой журнала "Юность", и трагический цикл "Олимпийские игры" Вадима Сидура.