Поделиться
Казалось бы, что нового можно рассказать о человеке, во многом сформировавшем принципы внешней политики нашей страны, которые актуальны и по сей день? О нем и его деятельности написано множество работ, которые, похоже, не оставили без внимания ни одной детали его жизни, погружаясь даже в ее тайные подробности. Прирожденный дипломат из аристократического рода, настоящий государственник, отдавший всего себя делу революции, добившийся выдающихся результатов по утверждению СССР на международной арене, - об этом знают не только выпускники МГИМО. Но музейная экспозиция в Кремле, как и всякая серьезная выставка, созданная в результате глубоких изысканий, представляет историю в той осязаемой подлинности, которая достовернее любых самых интересных литературных трудов.
Вещи, выставленные в витринах, воспринимаются чувственно, и ты понимаешь, насколько был прав Маркс, когда говорил, что реальность богаче воображения. Две дырочки - только две - на его военном костюме отражают характер нашего героя и его отношения с его товарищами во властных структурах. У Чичерина практически не было наград, которыми одаривали людей, занимавших высшие должности государства. Он носил только нагрудный знак члена Всероссийского центрального исполнительного комитета (ВЦИК) РСФСР и Орден Труда Хорезмской народной советской республики.
Военные костюмы, бухарские и монгольские халаты, принадлежащие первому Наркому по иностранным делам Советского Союза, представленные на выставке, - овеществленные свидетельства той дискуссии, которую вели в Советской России по поводу дипломатического протокола. Традиционные для западной дипломатии фраки и цилиндры в первые послереволюционные годы казались непозволительной уступкой международному империализму. Именно поэтому наркомы, как и ответственные сотрудники наркоматов, были прикреплены к тем или иным частям Красной Армии. Красноармейские шинели и гимнастерки были для них протокольной одеждой. От гардероба Г. В. Чичерина сохранилась шинель, брюки-галифе и гимнастерка почетного курсанта Высшей хозяйственной школы Красной Армии. Его особый дипломатический артистизм проявлялся в переговорах с представителями восточных государств - и бухарцев, и монголов он принимал в их национальных халатах, которые он носил с особым изяществом.
Но при этом он умел настаивать на своем, добиваясь, чтобы дипломаты нового государства не выглядели бедными родственниками на переговорах с их западными коллегами. Он был уверен, что верность революции не зависит от того, какую одежду носит дипломат. В марте 1923 года была принята первая инструкция по протоколу и этикету для советского дипломатического корпуса, в которой предписывалось следовать мировой практике в этих вопросах, и особо оговаривалось, что "возражений против цилиндра не имеется". В содержательной статье, предваряющий каталог выставки, М. Сарычева приводит примечательную запись Б. Е. Штейна, одного из членов советской делегации на Международной конференции в Генуе 1922 года: "Первым в зал вошел Чичерин… Моментально жужжание прекратилось, наступила мертвая тишина. Слышно было только щелканье затворов фотоаппаратов. И вспыхивал магний. Все снимали советскую делегацию. И вдруг увидели, что мы одеты как все…"
Г. В. Чичерин, который еще с 1900 года, в пору службы в Санкт-Петербургском Главном архиве Министерства иностранных дел Российской империи, где он работал над биографией А. М. Горчакова, и был одним из авторов истории внешнеполитического ведомства, которому в 1902 году исполнялось 100 лет, отчетливо понимал особую роль дипломатии в жизни любого государства. Борьба за право носить подобающую дипломатам одежду, в которую включился даже В. В. Маяковский, была лишь вершиной айсберга. Даже известное письмо И. Сталина от 10 июля 1923 года, оригинал которого можно увидеть на выставке, где Сталин указывает на роль Г. Чичерина в создании Конституции СССР и право Наркома по иностранным делам "вносить предложения в Политбюро и принимать решения без каких бы то ни было ограничений", - не было охранной грамотой. Ни от лидеров Коминтерна, ни от органов безопасности, проблемы с которыми решали заместитель Чичерина Л. М. Карахан, друживший с Ф. Э. Дзержинским, и Б. С. Штейгер. Уже после подписания Рапалльского договора с Веймарской республикой, который был важнейшим достижением советской дипломатии, партийное руководство включило Чичерина в состав комиссии по подготовке революции в Германии. В "Правде" была помещена примечательная карикатура - председатель Исполкома Коминтерна Зиновьев произносит пламенную речь о необходимости мировой революции, а на заднем плане Чичерин рвет на себе волосы. Да и внутри внешнеполитического ведомства шла серьезная борьба не только между "западниками" и "восточниками", но и между "германофилом" Чичериным и "англофилом" М. М. Литвиновым, его первым замом, который займет его место в 1930 году. Но при всем том Г. В. Чичерин умело отстаивал достоинство и самостоятельность дипломатической службы, утверждал ее сущностную роль в отстаивании коренных интересов страны. "Дипломатия не должна исходить из того, что все будут бросаться в наши объятия. Дипломатия должна активно подготовлять стремление других сближаться с нами".
В поистине каторжной работе, когда он спал всего по четыре часа в сутки, Чичерина спасала музыка. Он был прекрасным пианистом, боготворившим Моцарта: "У меня были революция и Моцарт, революция - настоящее, а Моцарт - предвкушение будущего…"