Михаил Пиотровский, директор Государственного Эрмитажа:
Недаром все-таки Жозеп Боррель поспешил извиниться за свои слова о том, что Европа - это сад, а все остальное - джунгли. Только ленивый не стал бы измываться над этим его высказыванием.
Но, несмотря на то, что прозвучало извинение, есть несколько вещей, о которых стоило бы поговорить поглубже.
Высказывание, вырвавшееся у Борреля, для меня подтверждает кое-что неприятное, но важное.
Мы все не раз слышали из уст молодых людей в Европе и США слова о том, что вся европейская культура заражена ядом колониализма и что он никуда не выветрился. Я обычно на это отвечал: зря вы так, на самом деле это все давно прошло.
Но, судя по фразе Борреля, не совсем прошло. Оказывается, откуда-то из подкорки может вылезти (и вылез) разговор в колониальном духе: мы хорошие и несем всем свою образцовую цивилизацию... Что вообще-то несколько удивительно.
Но давайте сначала поговорим об образе сада. Образ сада есть и в Европе, и у нас. И это не только и не столько сад, помогающий подсознательному восхождению к идеям колониализма, но еще и сад из знаменитой фразы Вольтера в "Кандиде". Нам нужно возделывать наш сад - эта фраза звучит как ответ на громкие события и чужие деяния. Она лежит в основе вольтеровского оптимизма и сидит в подкорке у всякого высокообразованного француза.
У ходячей истины про возделывание сада два смысла. Один - человек должен заниматься тем, чем он любит и может заниматься, а там будь что будет. Другой - всем, что ты делаешь, надо заниматься упорно.
Существование сада обеспечивает то же, что и существование культуры - возделывание. И само слово "культура", как мы знаем, восходит ко вполне земледельческому термину, и уже Цицерон говорил о культуре как возделывании души и ума.
Сад - это преображение дикой природы. Хотя дикую природу обычно изображают не джунгли, а лес. Главная дихотомия тут - сад и лес. И лес, и сад имеют одинаковое право на существование. Лес как природа натуральная, активная, сад как природа культивированная, искусственно-естественная. Не нужно превращать лес в сад, а сад в лес.
Лес - это настоящая природа. А сад - уже переделанная нами. Мы ее изменяли и изменили так, чтобы нам в ней было спокойно. В природном лесу много неожиданностей, и в нем не просто, не легко. Хотя когда ты его теряешь, тебе хочется туда обратно. Но не всегда ты туда пойдешь, потому что там вообще-то и страшно. Возделанный под нас сад куда удобнее. В нем легче, чем в лесу, собрать обильные плоды, безопаснее гулять... Но эта преобразованная нами природа преобразуется по-разному. Есть тысячи вариантов ее преобразования. Так что говорить, что сад только один, и это наш сад, - это, в общем, примитивно. Ни Вольтер, ни все мы такого не заслужили.
В той же Европе ландшафтный сад по сравнению с регулярным - джунгли. А кроме столь разных садов в Европе есть еще сад мусульманский - реплика райских садов. Да и в европейской культуре сад - это вообще-то рай. Кроме садов Эдема, откуда человека выгнали, райские сады есть и в исламе, и в иудаизме. В буддийской и китайской традиции есть философские сады (тот же сад камней с самым глубоким значением собранных в нем камней и растений). В нашей культуре, где есть книга Дмитрия Сергеевича Лихачева о многозначности садов, любой примитивный подход к этому слову кажется особенно дикарским.
Сады невозможно подогнать под одну гребенку. А упорно насаждать свой собственный сад, когда садов вокруг очень много, - это вообще-то яркий пример того, что делается черт-те что.
Для меня еще сад очень похож на музей. Растение из леса, из натуральной жизни переносится в сад как в другую среду, в иной контекст. И музей, как и сад, берет вещи из привычного им контекста и погружает в новый. И сад, и музей - хороший повод поговорить о том, как все в этой жизни соотносится. Вот что можно сказать, если думать о чем-то серьезном, а не прибегать к упрощенным образам сада вроде того, что прозвучал в словах Жозепа Борреля. Может быть, они и соответствовали аудитории, в которой произносились, но широкой (и тем более глубокой) аудитории в них сразу заметна подчеркнутая упрощенность мышления, которая, увы, видимо, свойственна современности.
Сегодня в опыт образованного человечества вроде бы вошло понимание, что не бывает плохих и хороших культур, не бывает культур, о которых можно говорить презрительно. Но явно противоречащие этому слова Борреля наводят меня на мысль, что мы столкнулись с одним из неожиданных результатов нашей борьбы с глобализмом. Частью глобализма был мультикультурализм, который долго и очень хорошо проповедовался в Европе, но потом все дружно стали говорить о его провале. Ну не могут цивилизации жить вместе, в Европе это не получается, и политики стали от него отказываться. Хотя мультикультурализм в принципе как раз и содержит в себе признание равноправия разных культур. Другое дело, что разные культуры живут в разных местах, а когда они сходятся вместе, нужно проявить удивительные умения и все сделать так, чтобы они могли вместе жить. А европейский "сад", как мы видели, оказался не очень приспособленным к этому. Политика мультикультурализма потерпела крах.
Но вместе с этим, увы, стала отодвигаться и порочиться идея, что все культуры на самом деле равны. Это так, но нужно найти правильную форму, где может выражаться равенство культур, никого не тесня и никому не мешая. И такой формой, в частности, является музей. Европейское изобретение, уже ставшее общечеловеческим достоянием.
А пока перед нами один из результатов еще недавно гремевшего движения BLM. Излишняя борьба с колониальными инстинктами и вытаскивание их там, где их нет и в помине, начинает надоедать, на свет вылезает настоящий колониализм.
Жозеп Боррель, глава европейской дипломатии:
"Европа - это сад. Мы построили сад: все работает, это наилучшая из когда-либо созданных человеком комбинаций политической свободы, экономического процветания и социального сплочения. Три этих вещи вместе... Остальной мир, большая часть других стран мира, - это джунгли. А джунгли могут совершить вторжение в сад..."