Как Хлебозавод-автомат №5 превратился в выставочный центр "Зотов"
"Зотов" - тот случай, когда старые мехи конструктивизма остаются важными для нового вина - проектов молодых кураторов Константина Дудакова-Кашуро, Анны Замрий, Полины Стрельцовой. Их первая выставка "1922. Конструктивизм. Начало", идею которой предложил Дмитрий Озерков, выглядит оммажем как инженеру, изобретателю Георгию Петровичу Марсакову (1886-1963), придумавшем автоматизированный хлебозавод в 1931 году, так и Василию Петровичу Зотову, который много сделал для того, чтобы наладить массовое производство хлеба в СССР.
Чтобы понять, что такое в 1931 году хлеб и его производство, достаточно вспомнить, что 13 января 1931 года по решению Политбюро ВКП(б) в стране была введена карточная система на основные продукты питания и товары. Прежде всего на хлеб и на мясо. Даже при том, что крестьяне и лишенцы ("бывшие люди", выброшенные за борт корабля революции) не могли рассчитывать на госпаек, для распределения хлеба хотя бы военным и рабочим нужно было этот хлеб иметь. Карточки появились не от хорошей жизни. Уже весной 1930 года в разных районах Башкирии, Казахстана, Сибири, Средней Волги и Северного Кавказа был настоящий голод. Голод стал результатом насильственной коллективизации осенью 1929 года и уничтожения частной городской торговли. Коллективизация должна была дать прямой доступ государства к зерну. Зерно шло на экспорт, чтобы оплатить индустриализацию. Ее начали практически в долг, рассчитывая получить золото за зерно. Но мировой кризис обрушил цены, и, чтобы платить по долгам, страна увеличила объем зернового экспорта. Страна жила в долг. К 1931 году общий внешний долг СССР достиг 1,4 млрд. золотых рублей.
Если главным кредитором страны была Германия (по крайней мере, до прихода Гитлера к власти), то основной ролевой моделью и поставщиком промышленного оборудования - США. Так, именно в США и Францию командируют Зотова, директора московского треста хлебопечения, чтобы он изучил технологии хлебопечения. Но это будет позже, в 1936-м. А в голодном 1931-м запуск автоматизированного хлебозавода выглядел приветом из светлого будущего. История выглядит фантастичной даже по нынешним временам. В конце 1920-х инженер Георгий Петрович Марсаков на свои (!) деньги, полученные за предыдущее изобретение, организует конструкторское бюро. За два месяца он с девятью опытными конструкторами сделал расчеты и чертежи завода-автомата для получения патента. Они даже сделали модели всех новых машин - рискнули взять кредит. Марсаков представил все это в своем докладе в наркомате. Идея кольцевого конвейера, в котором продукция по мере готовности к выпечке спускалась сверху вниз, в сущности, была идеей, переворачивающей привычные представления о конвейере.
Споры она, конечно, вызвала. Хотя бы потому, что в стране уже вводились в строй хлебозаводы с традиционными прямыми линиями конвейеров и приспособленным к ним с западным оборудованием. Но специалисты не могли не оценить идею Марсакова. Как заметил инженер Красин (брат наркома Леонида Красина), "если бы Форд узнал об этой системе кольцевого конвейера, он бы ухватился за нее". Наши тоже не упустили свой шанс. Первый московский хлебозавод-автомат, выделявшийся среди других своей цилиндрической формой, был построен на Пресне, в начале Ходынской улицы. Позже еще шесть были построены в Москве и Ленинграде. Каждый из них мог давать до 200 тонн хлеба в сутки.
Изобретение Марсакова, которое сэкономило стране тысячи золотых рублей в момент кризиса, сегодня выглядит впечатляющим примером как импортозамещения, так и опережения своего времени. Не удивительно, что о Марсакове и его заводе-автомате в 1934 году даже вышла книжка, которую написал Карл Гальперн. Но хлебозавод-автомат был еще и замечательным образцом здания, форма которого целиком определялась технологиями. Раз конвейер закольцован, то оптимальная форма - цилиндр. Раз несколько уровней, на которых ведется работа, то здание "вытягивается" вверх. Словом, перед нами оказывается идеал конструктивистского здания, где функции определяют форму.
Задачи выставки "1922. Конструктивизм. Начало", ставшей первым проектом центра "Зотов", напротив, определяются архитектурой этого удивительного завода. Его бережно отреставрированное пространство оказывается ядром, сердцем проекта, идеальным воплощением того самого конструктивного мышления, которое провозглашали Александр Родченко и Варвара Степанова, Александр Веснин и Илья Голосов, Илья Чашник и Яков Чернихов… Сама же выставка похожа на расширяющуюся вселенную, которая представляет конструктивизм новым большим стилем эпохи, строгие черты которого можно найти повсюду, от сценической площадки до экспериментов оркестра без дирижера "Персимфанс", от киномонтажа до кубиков-азбуки, созданной Петром Митуричем к поэме Хлебникова "Зангези".
Несколько неожиданно, что в итоге конструктивизм тут предстает этаким безбрежным океаном, где появляются острова под названиями "Конструкция", "Сцена", "Тело", "Труд", "Шум", "Правда", "Архитектура", но, в общем, очевидно, что океан не островами определяется... Подводными течениями, рельефом дна или еще чем-то… Собственно, кураторы и пытаются проследить формирование этих течений, в которых, например, композиция превращается в конструкцию, а конструкция - в вещь, функциональную и удобную.
Поискам истоков ручейков и рек, которые впадают в этот океан, отдан отдельный этаж выставки. Тут появляются и супрематические композиции Ольги Розановой и Веры Пестель, и кубистические композиции Надежды Удальцовой, и обложка "Заумной книги" Алексея Крученых с обложкой Ольги Розановой. И эта аппликация 1915 года, где на красное сердечко, вырезанное из бумаги, наложен белый лист, прорезь в котором образует стрелу, кажется вовсе неуместной тут. Ну, это же сердце, пронзенное стрелой, - символ любви, явленный с простотой и почти детской дерзостью. При чем тут конструктивизм? Но уже отойдя, вдруг вспоминаешь отточенную формулу плаката Эль Лисицкого "Клином красным бей белых!". Где заумь Крученых, мастерское владение языком примитива Розановой и где конструкции Лисицкого? Но все же, все же, они связываются причудливой цепью ассоциаций.
Эта выставка заставляет вглядываться в каждую работу. Не только потому, что подбор работ неочевиден, но всегда неслучаен. Конструктивисты были рады подчеркнуть разницу между собой и с супрематистами, не говоря уж о тех, кто не скрывал привязанности к "грешной" станковой картине. В проекте центра "Зотов" известные манифесты отходят несколько на второй план, заставляя обращать внимание на переклички мотивов и сюжетов. Фактически эти рифмы и переходные сюжеты и образуют текст выставки, рассчитанной, если так можно выразиться, на "медленное чтение".
Судя по составу работ и количеству привлеченных институций в первой выставке, у центра "Зотов" амбициозные планы, которые не исключают появление блокбастеров музейного уровня. Время не располагает к дальним планам. Но, как минимум, к "Зотову" хочется вернуться.
Цифра
300 раритетов из 17 музеев, архивов, библиотек, фондов и частных собраний можно увидеть на выставке.