Вышла книга Андрея Житинкина "Приключения режиссера"
Это серия рассказов - длинных или очень коротких. Каждый - о театре и его людях. Житинкину повезло работать с легендами нашей сцены и экранов, их укрощать, с ними спорить, любить их таланты не из зала, а вблизи, ими управлять. Его любят называть плейбоем, модным режиссером, знатоком и образцом стиля, но книга утверждает приоритет культуры над модой - она рассчитана на любопытных, имеющих привычку "расти над собой". "Утверждают, что имена Дягилева, Стравинского, Бакста, Кокто, Бенуа, Нижинского сегодня никому не интересны, - пишет он. - Я понимаю, что тинейджеры не знают Кокто. Ну не знают - так узнают! В этом и прелесть".
Да, в том и прелесть книги: не могу представить себе такого читателя, который не нашел бы в ней для себя что-то новое, чего он не знал прежде. При чтении тебя бросает, как на море в шторм, из одной темы в другую, от рассказа о Смоктуновском или Ширвиндте к заметкам о тайнах режиссерского метода самого Житинкина, от восхищения вечной молодостью Гурченко и ее энергией - до признания в ненависти к шоппингу и, тут же, захватывающего описания любимых магазинов мира. От восторга перед волшебством актерского мастерства - до почти детского изумления мелкими театральными дрязгами, которые так успешно соседствуют с высоким искусством… Автор как умелый кинооператор все время переключает фокус нашего зрения с общего плана на сверхкрупный, или вдруг вовсе сосредоточится на какой-то совсем незначительной детали, которая потом займет свое законное место в общей мозаике этой ненормальной во всех отношениях книги, вышедшей в издательстве АСТ. В ее прихотливом ритме перед читателем пройдет панорама ее героев: Людмила Касаткина и Маргарита Терехова, Всеволод Якут и Людмила Гурченко, Александр Ширвиндт и Иннокентий Смоктуновский, Валентина Талызина и Николай Фоменко, Андрей Тарковский с его фильмами и Олег Табаков с его театрами, Теннесси Уильямс и Альбер Камю…
С разрешения автора мы публикуем фрагмент книги "Приключения режиссера" - отрывок из главы, посвященной Иннокентию Смоктуновскому.
Все отзывались о нем с долей фамильярности: "Наш Кеша - гений!". О своей гениальности Смоктуновский говорил как о будничном факте. Он поделился, что как-то министр культуры Фурцева пришла в театр и от избытка чувств стала восклицать: "Иннокентий Михайлович, ну вы такой артист! Мы прямо на вас молимся!" А Смоктуновский спокойно посмотрел на нее и с достоинством ответил: "И правильно делаете!". Знал себе цену, прекрасно понимал, кто он в искусстве…
Есть темперамент физический, а есть темперамент мысли, им мало кто из актеров обладает. У Смоктуновского он был. Люблю артистов-интеллектуалов и с распространенным трюизмом - "Чем глупее актер, тем лучше" - категорически не согласен.
Смоктуновский был по своей природе мистиком. Считал, что Бог подарил ему шанс остаться в искусстве, когда помог бежать из плена во время войны. Выходя на сцену, он священнодействовал. Некоторые актеры в щелочку подглядывают за зрителями, кто-то травит анекдоты и через секунду замечательно играет. К Смоктуновскому нельзя было подойти перед спектаклем. Помню, он, как старый еврейский портной, щупал занавес - это был его магический переход, так он настраивался, никого уже не слышал, не видел, в тот момент вел себя как лунатик. Казалось бы, ничего в нем не менялось, выходил на сцену без грима, но это был другой человек.
Его пластика рождалась органично. Говорил: "Поворот головы - уже мизансцена". Источал магнетизм: "Это я втягиваю в воронку зал, а не зал - меня". Любил поиграть спиной, плечом, потом вдруг - резкий поворот лицом в зал, молния из глаз.
Он был страшным самоедом, часто сокрушался: "Сегодня голос почему-то не летит на балкон, будто во мне что-то сломалось. Я сыграл неудачный спектакль". Правда, зритель этого не замечал, зал всегда сидел затаив дыхание. Тогда работали без микрофонов, каждый спектакль Смоктуновский играл как последний. Сомневался: "Не знаю, сыграю ли в следующий раз. Вдруг завтра не проснусь?"
После истории с пленом воспринимал каждый день как драгоценность. Если какой-то прошел впустую - не написал ни строчки, не прочитал что-то уникальное, - расстраивался.
Иногда глубоко уходил в себя. Я наблюдал за ним со стороны - он напоминал библейского пророка. К концу жизни стал философом, с иронией вспоминал, как Товстоногов пригласил на роль Мышкина в "Идиота" за красивые глаза. Буквально сказал: "Ах, какие у вас глаза!" Иннокентий Михайлович ловил себя на том, что начинает подсознательно таращиться, переступая порог БДТ.
Гений Товстоногова в том, что разглядел гениального артиста в крошечной роли лейтенантика в фильме по повести Виктора Некрасова "В окопах Сталинграда" и пригласил на разговор. Мышкин Смоктуновского стал бомбой! Коллегам это не понравилось - они приводили в зал клакеров, которые пытались сорвать спектакль. Конечно, Смоктуновский был ранимым, но к провокациям относился спокойно, они его еще больше заряжали…