Гипноз петуха, "король поэтов" и язык "будетлянства". Необычные русские футуристы и их наследие
Хлебников внес бесценный вклад в развитие русского футуризма и остался в истории незаслуженно забытым. По воспоминаниям одного из родоначальников направления Бенедикта Лившица, на фоне стихотворений Велимира (настоящее имя - Виктор Владимирович) все остальное в сборнике "Пощечина общественному вкусу" смотрелось мелким и незначительным. Талант поэта и его способность к видоизменению слов и расширению смысловых пределов (некоторые даже говорили об отдельном "хлебниковском" языке) и вправду позволили ему стать яркой звездой на футуристическом небосклоне.
Однако Хлебников - если отталкиваться от мемуаров современников - явно страдал шизофренией. Его поведение часто вызывало недоумение со стороны окружающих: он зачастую появлялся на публике в грязной одежде, а порой мог продолжительное время наблюдать за обыденными явлениями - к примеру, за тем, как стекает вода по рукам.
Для многих "коллег" и публики в целом Хлебников казался незаметным и скромным интеллигентом, выходившим на сцену и читавшим свои произведения чрезвычайно тихо - настолько, что зал настойчиво просил декламировать стихотворения громче. Поэт выполнял требование, но затем снова переходил на шепот, а после прерывал выступление словами "Ну и так далее" и уходил со сцены.
Но лишь из-за внешнего поведения Хлебникова можно было назвать кротким и бесхитростным человеком - внутри него зрели огромные амбиции по консолидации людей в единый коллектив, существующий вне пространства и времени. Недаром поэт был против каких-либо заимствований и предлагал называть деятелей футуристического толка "будетлянами" - представителями еще не наступившего будущего.
Первым употребившим слово "футурист" стал именно Игорь Северянин (настоящее имя - Игорь Васильевич Лотарев). Он не только получил в ходе поэтического вечера в аудитории Политехнического музея в 1918 году титул "короля поэтов", но и основал собственное направление - так называемый "эгофутуризм", ставивший во главу угла демонстративное себялюбие и самоутверждение личности.
Северянин упорно работал над своим образом изысканного поэта-кумира: на выступлениях он появлялся в элегантном сюртуке и орхидеей в петлице, подписывался исключительно через дефис (Игорь-Северянин), не раскалывая тем самым свое творческое "я", и декламировал стихотворения (по авторскому определению - "поэзы") в подчеркнуто напевном ритме.
Лидером эгофутуристов Игорь-Северянин оставался недолго - с 1911 по 1912 год. Уход был продиктован растущей популярностью и повсеместным вниманием к персоне поэта. Итог своей работы на этом "посту" он подвел следующим образом:
Я, гений Игорь-Северянин,
Своей победой упоен:
Я повсеградно оэкранен!
Я повсесердно утвержден!
Владимир Робертович Гольцшмидт, вероятно, наиболее заметно выделялся на фоне остальных футуристов. Его стихотворения не находили широкого отклика среди публики - и тогда, следуя за эпатажем, фундаментальным принципом нового поэтического направления, он изобрел беспрецедентную авангардистскую концепцию, назвав ее "футуризмом жизни".
Выступления Гольцшмидта носили открыто провокационный характер - они были направлены исключительно на шокирование публики. Так, "футурист жизни" во время своих перформансов учил собравшихся правильной методике дыхания, позволяющей сохранять тепло, гипнотизировал взглядом петуха и в качестве кульминации разбивал доски и даже табуретки о собственную голову. Такие бессодержательные и не связанные между собой пункты своей программы Гольцшмидт относил к видению человека в новой эпохе. Футуризм, по его размышлениям, не просто открывал творческую глубину стихотворных форм и экспериментов со словом - он свидетельствовал о невероятных физических способностях тела и невообразимой силе духа.
Выступления Гольцшмидта пользовались популярностью, с лекциями он гастролировал по всей Российской Империи и СССР. Правда, "коллеги по цеху" и другие поэты спорно оценивали репутацию Владимира Робертовича, называя его и аферистом, призывающим обращаться к нему за личными консультациями для "оздоровления", и колоритным персонажем "будетлянского зоопарка". Но безусловным остается один факт: свой культурный след на карте русского футуризма он определенно оставил.