"Ждала приезда детей с терпеливой безропотностью": Как сложилась судьба супруги Федора Шаляпина

Как же давно это было. Конец 1950-х. Дом у нас был открытым, как и положено быть обиталищу журналиста, всю жизнь пишущего о культуре. Появлением знаменитостей или необычных личностей меня годкам к десяти было уже не удивить.

Но эта гостья поразила. Стояла зима, а она пришла в стареньком, чуть не демисезонном пальто. В какой-то шапочке, показавшейся нелепой. Еще больше смутили даже не варежки, а какие-то тоненькие, старые-престарые перчатки на маленьких ручках. Незнакомке было холодно, она ежилась, напоминая маленький и замученный морозами комочек. Отец провел незнакомку в кабинет.

Через пару часов в столовой накрыли ужин. Тут я разглядел ее - одетую, прямо скажу, совсем не богато, но очень опрятно. Выглядела она как-то не по-нашему. Крошечная женщина, очень хочется назвать ее маленькой старушкой, но не назову, ела с явным удовольствием. Казалось, была голодна. Или так только казалось. Отец обращался к ней странно, непривычно: "Иола Игнатьевна, может, еще чаю? А пирога?" Называл ее чужим именем, добавляя простецкое отчество. Она мило и тихо-тихо щебетала. Но с каким же акцентом.

На прощание хозяин семьи поцеловал даме руку, договорились о скором приходе или встрече у нее, где-то рядом с Кутузовским. Спросил, кто это, чем обидел папу: "К нам приходила жена Федора Ивановича Шаляпина. Познакомил с ней Иван Андреевич (кажется, Андреев, и точно наш семейный врач. - Н.Д.)".

Кто такой Шаляпин, было известно даже мне, часто именовавшемуся в разговорах неучем. Здоровенное фото певца стояло в отцовском кабинете в книжном шкафу рядом с фотографиями Галины Сергеевны Улановой и Чарли Чаплина. Мне объясняли, что великий бас уехал из СССР на гастроли за границу. И не вернулся.

Но я, как настоящий советский пионер, знал, что если кто-то куда-то и уезжает, то обязательно с женой. А вот Федор Иванович оставил супругу, до меня это было доведено со всей возможной деликатностью и без подробностей. Втолковал мне папа, что не пристало ехидно улыбаться, когда внучка Гарибальди, слышал я и о таком, тогда популярном, не столь хорошо говорит по-русски, как мы, носители языка. Да, женщина была итальянкой. В прошлом балериной и музой Шаляпина. И первой иностранкой, пусть и с советским паспортом, которую довелось увидеть вот так, вживую.

На небольшую пенсию жила трудно, бедно. Бас, навсегда замолкший в 1938-м, ей не помогал. Могу и ошибаться, но что-то говорилось о родственнице, возможно, и дочери, благодаря которой "бедная Иола" вообще выжила. Труднейший русский ей давался трудно и не дался, несмотря на десятилетия в России, а потом и в стране Советов проведенные.

Я был поражен этой историей. Такой великий Шаляпин, и как нехорошо поступил. Оставил мать их шестерых (!) детей. Отец мне опять растолковал, что уехал с другой женщиной, потому что любви все возрасты покорны. Маме трактовка о всех возрастах явно не понравилась.

Потом Иола еще несколько раз появлялась в нашей квартире. В кабинете они с отцом работали над какой-то статьей о Федоре Ивановиче или главкой в книгу. Что-то говорилось об открытии музея, но какой может быть музей, если Шаляпин эмигрант? Так мы тогда были сурово воспитаны. Уж не помню, что из этого получилось. И каждый раз все заканчивалось обедом, я как раз приезжал на метро из школы, или ужинами. Никаких разговоров о Федоре Ивановиче за столом не велось. Что-то о балете - Иола в младые годы была балериной. О детях, уехавших в чужое далеко. Иногда звучали имена сыновей, живших где-то, может, и ошибаюсь, в Париже. Борис или Федор обещали приехать, и Иола, придется написать Игнатьевна, их ждала с терпеливой безропотностью. Меня поражал акцент, но удивления я больше не показывал.

А потом Иола Игнатьевна Торнаги пропала. И отец рассказал, что бедную маму взял к себе в Париж ли, в Рим сын, кажется, Федор. Папа, наверно, преувеличивая, говорил, что Федор Федорович спас ее, вернул к жизни. Все это было тогда для меня неясно, туманно. Разве дети не должны заботиться о родителях? При чем здесь спасение, это же долг.

Однажды застал родителей за разглядыванием портрета Галины Сергеевны Улановой. Его подарил заехавший в Москву художник Борис Федорович Шаляпин - сын Иолы и, естественно, Шаляпина. Да, заглянул к нам и подарил портрет великой балерины Галины Улановой с подписью: "Boris Shaliapinс. Montreal. 1959". В нижней левой части посвящение на русском, написанное разборчивым почерком: "На память Михаилу Николаевичу Долгополову. Борисс (именно два "сс". - Н.Д.) Шаляпине. (На конце "е". - Н.Д.)

Портрет сразу же занял место на полке рядом с фото Федора Шаляпина. Живьем я художника не видел. Но у нас в доме говорилось, что это привет от Иолы Игнатьевны, преподнесенный благодарным сыном. Торнаги-Шаляпина скончалась в Риме.

А потом появилось на портрете и еще одно посвящение. Очень редко бывала у нас в незапамятные времена и гениальная Галина Сергеевна Уланова. Мне постоянно внушалось, что кто бы и что бы ни говорил о других танцовщицах, Уланова - навсегда лучшая, а о разных других и слышать не надо. Так во мне это и засело.

Уланова расписалась на портрете: "Михаилу Николаевичу с дружеским приветом. Г. Уланова. 13 (? - очень неразборчиво и дальше точно) V.1960". Лаконично. Но вполне в стиле Галины Сергеевны. И портрет под стать подписи - лаконичен. Уланова была не очень разговорчива. К кому-то относилась с уважением, к иным с заведомым безразличием. Легкой собеседницей ее не назовешь. Поэтому когда сейчас читаю книги бесед с Улановой, охватывают сомнения. Авторы именуют себя друзьями. Тут надо бы осторожнее. У великих бывали свои симпатии и сильные антипатии. Ну, это так, к слову. Хотя слов из песен выкидывать нельзя.

Годы шли, я несколько раз надолго уезжал из дома. Отец умер. А портрет исчез, как растворился.

Однажды в Петербурге мне чуть не попался в руки оригинал. Но это уже иная история. Неприятная. И не такая светлая, как образ Иолы Игнатьевны Торнаги-Шаляпиной.