Любимов, Никулин, Габриадзе размышляют, беседуют и хулиганят. Марина Москвина о своей новой книге "Золотой воскресник"

Не постесняюсь сказать, что Марина Москвина один из самых солнечных современных писателей. Она - путешественница и выдумщица, играет на гитаре, рисует картины, пишет прозу: ее книги переведены на многие языки мира. Только что в "Редакции Елены Шубиной" вышла новая - "Золотой воскресник". Известные художники, издатели, музыканты, актеры, странствующие менестрели - все они виновники смешных, странных и грустных случаев, которые, как драгоценности, много лет собирала автор. О том, как получился этот сплав фарса и драмы, как в доме уживаются два художника и дружелюбии по Воннегуту - мы и поговорили с Мариной Москвиной.

Вашу книгу "Золотой воскресник" невозможно прочитать залпом, только порционно, иначе можно лопнуть от смеха. Сколько лет вы собирали эти странные, смешные и абсурдные истории, удивительные фразы, подхваченные на лету…

Марина Москвина: Всю жизнь. Как режиссер авангардного кино Йонас Мекас, который купил камеру и попросил не упаковывать. С тех пор - уже несколько десятков лет - он ее ни разу не выключал. Деревья, люди, пожары, Литва, Нью-Йорк, земля, небо, трава, жест, любовь, река, камень, облако, разговоры о смысле жизни - всё - объект внимания его яростной камеры. Председатель Земного шара Велемир Хлебников заклинал художников будущего вести тщательные дневники жизни. В дальних странствиях, постигая тайны времени и пространств, он делал записи на обрывках случайных бумаг и складывал в наволочку от подушки, это был его поэтический дневник…

Ни разу не видела, чтобы вы что-то записывали в блокнотик…

Марина Москвина: При местной шпиономании это выглядело бы подозрительно. К тому же у меня чудовищная память! Знаете анекдот? Ходжа Насреддин жалуется:

- У моей жены ужасная память.

- Она что, ничего не помнит?

- Нет, - вздохнул Насреддин. - Она помнит всё!

Я хорошо помню свою жизнь: детство, юность, взросление, до мелочей, которые люди обычно забывают безвозвратно. Например, я помню, когда явилась в мир - хлынул такой свет! Дело было в роддоме Грауэрмана на Арбате, до сих пор иду мимо - мурашки по спине. Человек забывает 95 процентов своей жизни… А ведь это важно - вспоминать о доме, где мы родились, о людях, которые нас окружали и согревали своей любовью. Философ и богослов Павел Флоренский вел особенный дневник - он записывал, что в этот день вспомнил. Зато, когда во фьорде Мурчисон на пути к Земле Франца-Иосифа наше утлое суденышко застряло во льдах, течением нас понесло на подводную скалу, явились полярные медведи, и все нормальные люди носились по палубе, готовясь к эвакуации на вызванном со Шпицбергена вертолете… Я - судя по видеосъемке - стою у фок-мачты и спокойно беру на карандаш: как певица Синтия надела вместо парашюта аккордеон, художник Леня Тишков приготовился прихватить с собой самое дорогое, что у него было - двухметровый светящийся месяц… Океанолог госпожа Иглесиас-Родригес прижимала к груди колбу с крылатыми птероподами, выловленными в арктическом бассейне… Естественно, эти бесценные наблюдения вошли потом в книгу "Гуд бай, Арктика!..".

Фото: Предоставлено издательством

Одно дело блокнотики и записки, а другое - книга. Как получился этот сплав фарса и драмы, лирики и черного юмора, который вы назвали "Золотой воскресник".

Марина Москвина: В какой-то момент со всех сторон на меня посыпались бумажки, исписанные вдоль и поперек столь мелким почерком, что пройди еще пару лет и я бы не смогла разобрать, что я там настрочила наспех, на скаку, на бреющем полете… Это короткие новеллы о выдающихся моих друзьях и современниках, странные, смешные, абсурдные и грустно-смешные случаи из жизни.

Кто же он - золотой народ Москвиной, кто шествует по страницам этой книги?

Марина Москвина: Как сказал Юрий Норштейн, "Марина вобрала в себя лучших мужчин эпохи". …Но это и к женщинам относится. Пушкинист Юрий Лотман, всеобщий любимец Резо Габриадзе, Слава Полунин и Юрий Никулин, Саша Еременко, Лев Рубинштейн, Игорь Губерман, художники Сергей Бархин и Виктор Чижиков, легендарные актеры, писатели Андрей Битов и Дина Рубина, Юрий Коваль, философы, музыканты… Близкие мои родные люди и случайные прохожие, мошенники и просветленные пируют, размышляют, беседуют и пишут письма, ссорятся и путешествуют, философствуют и хулиганят. Свою всклокоченную рукопись отправила я в редакцию Елены Шубиной редактору Вере Копыловой… "Уже смеюсь!" - написала она мне через пять минут. После чего год, не поднимая головы, возилась с чередой персонажей, ситуаций, портретов, реплик… А надо сказать, у Веры отличное чувство юмора, я ей полностью доверилась. Раз Вера говорит "несмешно", так оно и есть. А уж когда она что-то пересказывала и заливалась смехом - это было счастье.

Фото: Рауль Скрылев

Ваши записки при всей их разрозненности складываются в единое мозаичное полотно… По какому принципу возведено это причудливое архитектурное сооружение?

Марина Москвина: По законам свинга с его спонтанностью и драйвом, следуя мелодии, ритму, поэзии. Так сами собой начинали проступать "тайные знаки" сюжета, связь тех событий, что раньше никак не связывались между собой, - а взамен бесконечного нагромождения линий проступил осмысленный узор. Великий джазмен Владимир Тарасов назвал "Золотой воскресник" "абсолютно музыкальной композицией". А я в этом убедилась, когда записывала аудиокнигу, которую не удалось озвучить даже моей любимой актрисе, заслуженной артистке: "Марин, текст - живой как ртуть, он ускользает от меня", - она пожаловалась. И я поняла, что прочитать его смогу только я - он должен быть "сыгран", как блюз. Бенни Гудмен называл это "свободой слова в музыке".

У вас в книге есть чудесный афоризм Резо Габриадзе: "Если долго не видишь друга, отпадает желание видеть его вообще"...

Марина Москвина: Афоризмы Резо - это стихотворения в прозе: "Если долго смотреть на табуретку, становится страшно" или "Я бросил свою печаль в реку, но она не утонула…" ("Легкая, как видно была печаль, - заметила художница Лия Орлова, - моя бы сразу пошла на дно, как топор!") Резо был хорошим другом. Когда художнику Лёне Тишкову велели выметаться из мастерской в Фурманном переулке, старый дом предназначался на слом, а Лёня - в отъезде, и мне предстояло вывезти грузовик его работ неизвестно куда, - вдруг позвонил Резо, он как раз заступил на пост главного режиссера театра Образцова. И сказал: "Везите все ко мне". Хотя и нам, и ему вскоре пришлось покинуть это временное пристанище, дружеский жест был незабываемый.

Ваша книга - собрание голосов огромного количества известных людей, с которыми, как сказал бы Хлестаков, вы на "дружеской ноге". А что для вас дружба?

Марина Москвина: Скорее, дружелюбие связывает меня с моими персонажами, то, что Курт Воннегут ставил даже выше любви. Не торопясь, в назначенный срок переплетались наши судьбы, как будто невидимый режиссер выпускал на сцену героев, с которыми ты не мог разминуться. Те, в кого я влюблялась очертя голову, кто в трудную минуту мне подставил верное плечо, кому вязала расписные свитера, кто стал героями моих рассказов и романов… Кого-то посчастливилось увидеть всего раз в жизни, как Тонино Гуэрра, у Юрия Любимова - на прогоне спектакля "Поэты серебряного века", но сколько слышала о нем от театрального художника Сергея Бархина, читала у Федерико Феллини! Юрий Никулин любил посидеть выпить рюмочку у нас на даче в Кратово с моим дедом Степаном… Рина Зеленая неделю (!) с моего голоса разучивала песню про жирафа! На книжной ярмарке в Праге я, чуть ли не единственная, была свидетелем, как Андрей Битов читал черновики Пушкина под аккомпанемент фагота и ударных… В моих радиопередачах встречались мы с уникальными людьми, беседуя о жизни, о любви, об искусстве, о странствиях, о старости, о страсти, о смерти, о бессмертии, о просветлении. И с какими людьми! Но Яша Аким, Дина Рубина, Юрий Коваль - это и дружба, и учительство - любовь на все времена. "Всегда знал, что мы будем дружить вечно, - говорил абхазский писатель Даур Зантария, - поэтому первые два года не подходил к ней, как будто не замечал…"

Книга создавалась по законам свинга с его спонтанностью и драйвом, следуя его мелодии, ритму, поэзии, обнаруживая потайную связь разных событий

В книге найдутся и веселые, и грустные, и философские зарисовки, но нет злых и обидных, предпочитаете коллекционировать только доброе и светлое?

Марина Москвина: Есть такая притча - в одной деревне странствующего Будду встретили как великого святого, звали чуть ли не богом, он им ответил: "Разве?" В другой - обозвали мошенником и шарлатаном, он им ответил: "Разве?" Люди заинтересовались - как так? Полностью противоположные ситуации - и один ответ? Он сказал: вы можете хвалить меня или оскорблять, но почему я должен на это реагировать?

Большинство моих историй - совсем не благостные. Вообще, хороший анекдот - это всегда облом, над которым рассказчик ухитрился возвыситься и взглянуть с необычной веселой стороны. Скажем, "Случаи" Хармса - это ж страшное дело, мои студенты были в ужасе, когда услышали их от меня впервые. Но Хармс доводит все до такой степени абсурда, что это уже не тертая как калач жизнь, а высокое искусство - "черный" юмор. Писатель Даур Зантария, автор эпохального романа "Золотое колесо", переживший войну в Абхазии, грустно шутил: "Надо ввести такой военный закон: если ты кого-то убил - ты должен его съесть! Это будет логично и означать полное торжество над врагом…" Пока хватает сил смеяться над бедой, беспечны мы как в праздник эскимосы, пел Юрий Визбор. Умение рассмешить людей - дар судьбы, счастье. На вечере памяти Визбора переполненный зал ВТО - то и дело взрывался от смеха. И сам Визбор улыбался СВОЕЙ УЛЫБКОЙ с большой черно-белой фотографии. Как ни крути - о смерти - любимый мой рассказ Коваля "Вода с закрытыми глазами". Он глубок как колодец - такой огромный, что деревня Ковылкино в нем песчинка. И он - смешной! Такова их школа, а мы в ней ученики.

Ваши книги переведены на множество языков мира, в Японии "Моя собака любит джаз" включена в 125 мировых шедевров детской литературы, а случались ли "трудности перевода", когда приходилось что-то дописывать, переписывать или вырезать?

Марина Москвина: Книгу "Моя собака любит джаз" перевела профессор токийского Университета Васэда, тонкий знаток русской литературы, славист Вакана Коно. Она героически находила японские созвучия моим разным фортелям и выкрутасам. Но и она писала мне: "Дорогая Марина-сан, издатели просят выбросить этот абзац: "А тут ещё во дворе стали чистить канализационный люк. Из аварийной машины вышел шофёр и, как бы обращаясь к детям планеты, сказал: - Если хотите здесь работать, плохо учитесь. ВСЕ двоечниками были! - и показал на бригаду в люке…". Вы не будете против? Еще у меня вопрос. В рассказе "Репетитор" есть такое выражение: "Старина Билл, когда ты ешь печенье, у тебя совсем исчезает шея, особенно сзади". Вы не сможете объяснить, что это обозначает?.." А поставила точку - и написала: "Как жаль, что я уже не перевожу вашу "Собаку". Жить в этой книге было прекрасно!"

Леонид Тишков - знаменитый на весь мир художник. Он иллюстрирует ваши книжки. Это у вас с ним совместное творчество?

Марина Москвина: Я его долго ждала как иллюстратора. Неторопливо создавал он иллюстрации к "Войне с саламандрами" Чапека, "Охоте на Снарка" Кэролла и Козьме Пруткову, Замятину, Булгакову, Хлебникову, Хармсу, Ал. Введенскому, Н. Олейникову, к "12 стульям" и "Золотому теленку"… По блату, за выслугу лет он стал иллюстрировать и мои книги. А тут мы обнаружили, что для моих обложек невероятно хороши готовые акварели Тишкова. Эту идею подсказал гений книжного дизайна Андрей Бондаренко. "Раз у тебя такая уникальная возможность, - сказал он, - ты должна ею воспользоваться!" Лёнины акварели просто здорово смотрятся на переплете. Но для "Воскресника" он рисовал специально, искал сюжет, метафору и атмосферу, где все в движении, дома, дорога, развевающиеся полы плаща, зонт звездного ночного неба, вытянутая рука Прохожего и ветер, уносящий крылатую женщину в верхний угол картины - по диагонали…

А как у вас в семье уживаются два художника, это же постоянная конкуренция? Или все же сотворчество?

Марина Москвина: Лёня вне конкуренции. И в жизни, и в писательстве - это мой лидер в голубой майке. Даже в мелочах. Собираюсь на книжную ярмарку. Хочу надеть что-то яркое, полыхающее красками. "Не надо, - сказал Тишков. - Писатель должен одеваться просто, как Кафка: темный пиджак, такие же брюки, рубашка - все обычно. А на плече - живой крот…"

В романе "Гений безответной любви" ваша героиня говорит: "Я хочу запечатлеть каждую деталь, успеть спеть (ну вот, я заговорила в рифму!) песнь любви небольшой толпе людей, которые повстречались мне на пути, и мы прошагали вместе полдюйма или четыреста миль, чтобы все они обрели бессмертие под моим пером". Кажется, эта идея воплотилась в "Золотом воскреснике"?

Марина Москвина: Эта книга мне напоминает хэппенинг Йоко Оно в Москве. В конце своего выступления она разбила большую фарфоровую вазу и раздала зрителям осколки, оставив себе один. "Через десять лет встретимся здесь, - она сказала, - сложим эти осколки и склеим вазу…"