"Его всегда отличало чувство нравственного благородства": читатель "РГ" с любовью рассказал об общении с поэтом Олегом Чухонцевым

Письмо из Павловского Посада от Николая Кружкова, учителя и поэта.

"Дмитрий Геннадьевич, добрый вечер!

8 марта русскому поэту Олегу Чухонцеву исполнилось 85 лет.

С Олегом Григорьевичем мы познакомились в июне 1974 года. Жил он тогда в московском Угловом переулке.

Потом мы часто встречались и в Павловском Посаде. Бродили по нашему старинному родному городу, навещали могилы его мамы Анны Даниловны и отца Григория Васильевича на кладбище Покровско-Васильевского монастыря, пили чай в его доме на улице Кирова, где сейчас установлена памятная доска.

Первое письмо он прислал мне еще в 1973 году, второе - в январе 1975-го. Я тогда работал в Мавринской сельской школе Шатурского района.

Однажды Олег Григорьевич остановился у меня дома с женой Ириной Игоревной, когда они в очередной раз приехали в Павловский Посад...

В 2008 году мы с моим другом Юрой Таёнковым сняли фильм "Я слышу, слышу родину свою...". Фильм был посвящен 70-летию Олега Чухонцева.

Мы часто общаемся по телефону. Я навещаю поэта в Переделкине. Не устаю радоваться, что судьба свела меня с ним.

Олега Григорьевича всегда отличало чувство нравственного благородства. Оставаться самим собой - вот главное качество Чухонцева, которому всегда было свойственно чувство меры, "золотой середины".

Читая его стихи, чувствуешь глубокое потрясение, за которым должно последовать покаяние и преображение души. Только так преодолевается отчаяние - через раскаяние.

Отчаяние, переходящее в безумие, но еще не ставшее безумием, жаждущее спасения души, взывающее ко всем нам, так или иначе причастным к судьбе того, у кого помрачился рассудок. "Вправе ли мы осуждать его?" - спрашивает нас поэт:

• А еще говорят, что безумье чумно,
• что темно ему в мире и тесно.
• А оно не от мира сего - вот оно -
• однодумно, блаженно, небесно.

Поэт не единожды обращается в своей лирике к теме юродивых и городских сумасшедших, всегда защищая их право иметь свой голос в мире, ибо брошены они на произвол судьбы и взывают к Господу о милосердии. Поэт обращается ко всем нам, утверждая:

• И какой бы дорогой
• к Последним Вратам
• ни брели мы, как космос ни труден,
• все мы здесь - а они уже заживо там,
• где мы только когда еще будем!

У Данте был Вергилий, который приходил к нему на помощь в самую скорбную для творца "Божественной комедии" минуту - отчаяния и безысходности, - кто придет на помощь к нам, ныне живущим?

• И всего один сдвиг - и запахнет бедой.
• О, как хочется жить!
• Вот уж поднят высоко
• Михаила Архангела меч золотой...

Мне еще хотелось бы очень многое сказать об Олеге Григорьевиче, но лучше обратимся к его трудным стихам.

Настоящие стихи - все трудные. Легких стихов, как и легкого времени, - не бывает...".

Избранное

• Весна. По улице прошла
• подзагулявшая гармошка,
• и белым цветом зацвела
• в прохладном подполе картошка.

• Под вечер курочка тишком
• снесла яичко, а спросонок
• уже гуляет петушком
• неоперившийся цыпленок.

***

• Еще туман висит над городом
• и сто сорок из-под стрехи
• молчат, покуда перед гомоном
• кричат вторые петухи.
• Еще скрывается за шепотом
• непробудившаяся страсть,
• и капля светится под желобом,
• вот-вот готовая упасть...

* * *

• ...Я слышу, слышу родину свою!
• Вдоль ровных лип,
• вдоль стриженых заборов
• брожу и - хоть убей! - не узнаю
• ни тех дворов, ни птичьих коридоров.
• Здесь дом снесли, тут вырубили сад,
• там под фундамент яму раскопали,
• но дождь прошел - и в будущем подвале
• еще ныряет выводок утят.
• И грустно мне. Каких искать примет?
• Я этот город знал не понаслышке,
• а он другой: ни старых улиц нет,
• ни вечного пожарника на вышке.
• Так многого вокруг недостает,
• что, кажется, терять уже не больно.
• И долговязо смотрит колокольня
• на кладбище и мебельный завод.
• На берегу, где высился собор,
• она стоит как памятник терпенью,
• ни кирпичом, ни камнем не в укор
• своей земле. А день цветет сиренью.
• А над землею майские жуки
• жужжат, жужжат, и в сумерках белесых
• просвечивают листья на березах.
• Ах, Боже мой, как дни-то высоки!
• Как заросли упруги: только тронь -
• и обдадут, чтоб было неповадно.
• И бабочки опять летят в огонь.
• И снова жизнь свежа и безоглядна.
• Везде, во всем, куда ни оглянусь,
• она трепещет в пагубе цветенья.
• И каждый куст не терпит повторенья -
• шумит, шумит... И я не повторюсь!

* * *

• Пусть те, кого оставил Бог,
• цветут и пыжатся в гордыне,
• пускай бобы у них как дыни,
• где у других - сухой горох;
• пускай в кольчугах из наград
• бряцают золотом латунным,
• пускай в Совете многодумном
• на них и шапки не горят;
• пускай берут за семерых,
• пусть сам-десят гребут лопатой,
• пусть не уступят и десятой,
• да не осудим их - пусть их!
• Но тот, кто тянет на горбу
• свою недолю - и выносит,
• кого косой неправда косит,
• а он лишь закусил губу;
• кто нищ, бездомен и гоним,
• он, прах гребущий по дорогам,
• как Иов, не оставлен Богом,
• но ревностно возлюблен им.

Пишите Дмитрию Шеварову: [e-mail]