"Его всегда отличало чувство нравственного благородства": читатель "РГ" с любовью рассказал об общении с поэтом Олегом Чухонцевым

Письмо из Павловского Посада от Николая Кружкова, учителя и поэта.
Олег Чухонцев: Самые глубокие вещи говорятся спокойным голосом, потому они так и волнуют...
Олег Чухонцев: Самые глубокие вещи говорятся спокойным голосом, потому они так и волнуют... / Из личного архива Дмитрия Шеварова

"Дмитрий Геннадьевич, добрый вечер!

8 марта русскому поэту Олегу Чухонцеву исполнилось 85 лет.

С Олегом Григорьевичем мы познакомились в июне 1974 года. Жил он тогда в московском Угловом переулке.

Потом мы часто встречались и в Павловском Посаде. Бродили по нашему старинному родному городу, навещали могилы его мамы Анны Даниловны и отца Григория Васильевича на кладбище Покровско-Васильевского монастыря, пили чай в его доме на улице Кирова, где сейчас установлена памятная доска.

Первое письмо он прислал мне еще в 1973 году, второе - в январе 1975-го. Я тогда работал в Мавринской сельской школе Шатурского района.

Однажды Олег Григорьевич остановился у меня дома с женой Ириной Игоревной, когда они в очередной раз приехали в Павловский Посад...

В 2008 году мы с моим другом Юрой Таёнковым сняли фильм "Я слышу, слышу родину свою...". Фильм был посвящен 70-летию Олега Чухонцева.

Мы часто общаемся по телефону. Я навещаю поэта в Переделкине. Не устаю радоваться, что судьба свела меня с ним.

Олега Григорьевича всегда отличало чувство нравственного благородства. Оставаться самим собой - вот главное качество Чухонцева, которому всегда было свойственно чувство меры, "золотой середины".

Читая его стихи, чувствуешь глубокое потрясение, за которым должно последовать покаяние и преображение души. Только так преодолевается отчаяние - через раскаяние.

Отчаяние, переходящее в безумие, но еще не ставшее безумием, жаждущее спасения души, взывающее ко всем нам, так или иначе причастным к судьбе того, у кого помрачился рассудок. "Вправе ли мы осуждать его?" - спрашивает нас поэт:

  • А еще говорят, что безумье чумно,
  • что темно ему в мире и тесно.
  • А оно не от мира сего - вот оно -
  • однодумно, блаженно, небесно.

Поэт не единожды обращается в своей лирике к теме юродивых и городских сумасшедших, всегда защищая их право иметь свой голос в мире, ибо брошены они на произвол судьбы и взывают к Господу о милосердии. Поэт обращается ко всем нам, утверждая:

  • И какой бы дорогой
  • к Последним Вратам
  • ни брели мы, как космос ни труден,
  • все мы здесь - а они уже заживо там,
  • где мы только когда еще будем!

У Данте был Вергилий, который приходил к нему на помощь в самую скорбную для творца "Божественной комедии" минуту - отчаяния и безысходности, - кто придет на помощь к нам, ныне живущим?

  • И всего один сдвиг - и запахнет бедой.
  • О, как хочется жить!
  • Вот уж поднят высоко
  • Михаила Архангела меч золотой...

Мне еще хотелось бы очень многое сказать об Олеге Григорьевиче, но лучше обратимся к его трудным стихам.

Настоящие стихи - все трудные. Легких стихов, как и легкого времени, - не бывает...".

Избранное
  • Весна. По улице прошла
  • подзагулявшая гармошка,
  • и белым цветом зацвела
  • в прохладном подполе картошка.
  • Под вечер курочка тишком
  • снесла яичко, а спросонок
  • уже гуляет петушком
  • неоперившийся цыпленок.

***

  • Еще туман висит над городом
  • и сто сорок из-под стрехи
  • молчат, покуда перед гомоном
  • кричат вторые петухи.
  • Еще скрывается за шепотом
  • непробудившаяся страсть,
  • и капля светится под желобом,
  • вот-вот готовая упасть...

* * *

  • ...Я слышу, слышу родину свою!
  • Вдоль ровных лип,
  • вдоль стриженых заборов
  • брожу и - хоть убей! - не узнаю
  • ни тех дворов, ни птичьих коридоров.
  • Здесь дом снесли, тут вырубили сад,
  • там под фундамент яму раскопали,
  • но дождь прошел - и в будущем подвале
  • еще ныряет выводок утят.
  • И грустно мне. Каких искать примет?
  • Я этот город знал не понаслышке,
  • а он другой: ни старых улиц нет,
  • ни вечного пожарника на вышке.
  • Так многого вокруг недостает,
  • что, кажется, терять уже не больно.
  • И долговязо смотрит колокольня
  • на кладбище и мебельный завод.
  • На берегу, где высился собор,
  • она стоит как памятник терпенью,
  • ни кирпичом, ни камнем не в укор
  • своей земле. А день цветет сиренью.
  • А над землею майские жуки
  • жужжат, жужжат, и в сумерках белесых
  • просвечивают листья на березах.
  • Ах, Боже мой, как дни-то высоки!
  • Как заросли упруги: только тронь -
  • и обдадут, чтоб было неповадно.
  • И бабочки опять летят в огонь.
  • И снова жизнь свежа и безоглядна.
  • Везде, во всем, куда ни оглянусь,
  • она трепещет в пагубе цветенья.
  • И каждый куст не терпит повторенья -
  • шумит, шумит... И я не повторюсь!

* * *

  • Пусть те, кого оставил Бог,
  • цветут и пыжатся в гордыне,
  • пускай бобы у них как дыни,
  • где у других - сухой горох;
  • пускай в кольчугах из наград
  • бряцают золотом латунным,
  • пускай в Совете многодумном
  • на них и шапки не горят;
  • пускай берут за семерых,
  • пусть сам-десят гребут лопатой,
  • пусть не уступят и десятой,
  • да не осудим их - пусть их!
  • Но тот, кто тянет на горбу
  • свою недолю - и выносит,
  • кого косой неправда косит,
  • а он лишь закусил губу;
  • кто нищ, бездомен и гоним,
  • он, прах гребущий по дорогам,
  • как Иов, не оставлен Богом,
  • но ревностно возлюблен им.

Пишите Дмитрию Шеварову: dmitri.shevarov@yandex.ru