Поделиться
Пьеса Леонида Зорина, написанная на излете оттепели, в 1967 году, сразу стала хитом - в России ее поставили более полутора сотен театров, успешные постановки были и за рубежом. Но мало кто знает, что спустя тридцать лет, в 1997 году, Зорин написал сиквел этой драмы - "Перекресток". Здесь те же влюбленные герои случайно встречаются в аэропорту, чтобы завершить свой жизненный диалог. Подвести, так сказать, итоги прожитой судьбы.
Постановщик соединил две эти пьесы в одну, причем начал с итогов. А лирическая драма юной польки и советского солдата подается в спектакле как воспоминание из 1947, потом - из 1957 года.
Пожалуй, одно из самых сильных впечатлений спектакля - как юные студенты Полина Рафеева и Иван Захава справляются с такими разновозрастными образами. Двадцатилетняя Гелена - хрупкая, игривая, кокетливая, полная юмора и искрящегося девичьего обаяния, удается актрисе так точно, что честное слово - она затмевает всех иных исполнительниц этой роли. Прелестна, например, мизансцена в консерватории: если поначалу Гелена-Рафеева слушает Шопена, вся отдаваясь музыке, то после антракта (видно по тончайшей мимике актрисы!) ее занимают уже совсем иные мысли…
Юный Виктор кажется поначалу этаким неуклюжим увальнем, он набирает вес, красоту и достоинство с годами, как это часто происходит у мужчин. Их встреча в Варшаве - встреча двух успешных, красивых, вполне благополучных людей. И только его сдавленный голос (невыплеснувшийся крик?) и ее чрезмерная ироничность (надежная броня?) являют нам истину о силе их несвершившейся любви.
Играть стариков молодым людям непросто. Но сцены в аэропорту, где семидесятилетние герои продолжают словесную дуэль-исповедь, удались артистам вполне. Рафеева здесь с ее польским акцентом, тонким юмором и чудесной пластикой отчетливо напоминает горячо любимую россиянами, хотя и заметно постаревшую Барбару Брыльску. А "тяжелый на подъем" Захава, кажется, только в этих сценах раскрывает свой артистический потенциал.
Думается, Зорин написал "Перекресток" как политическое завещание, как эпилог нежной и трогательной "Варшавской мелодии", чтобы усилить идеологический смысл пьесы. Да, политика и сегодня, как, впрочем, во все иные времена, мешает влюбленным соединиться. Но спектакль вахтанговцев не об этом. Точнее, не столько об этом.
Трусость в любви, как ты ее не назови (чувством долга, верностью службе) всегда мстит за себя. И острой горечью отдает послевкусие последней встречи: ведь в мире ином друг друга они не узнали. Точнее, он не узнал. Она-то, любящая своего героя всю жизнь, конечно, его опознала. Но - не подала виду, утешившись после его исповеди вечным утешением всех женщин: он все-таки меня любил.
Отдельно надо сказать про оформление спектакля (сценография и костюмы Максима Обрезкова, художник по свету Руслан Майоров). В лаконичной, почти монохромной черно-белой гамме, очень важны детали. Они здесь чрезвычайно точны. И тесноватое скромное пальтецо Гелены в 1947-м в сочетании с ее огромными вязаными варежками. И модное, точно сейчас с картинки из журнала "Uroda", ее платье в 1957-м. И чемодан на колесиках в 1997-м.
На щитах-трансформерах - изображения фрагментов интерьеров. Они тоже черно-белые, мутноватые, как старые фотографии. К тому же эти фрагменты то и дело "засыпает" хлопьями падающего снега: так нашу память, наше зрение замутняет быстротечное время…
Возможно, современному зрителю монологи постаревшего Виктора про международную обстановку, про историю с географией, про катаклизмы века XX и грядущего XXI покажутся чересчур пафосными. Но трудно не удивиться прозорливости драматурга, который в конце минувшего века предвидел обрушившиеся на нас перемены.
Зорин, увы, оказался прав: разногласия в большой политике во все времена побеждают любовь. Может, если было бы наоборот, мы все были бы счастливее?