Поделиться
Если и будет этот день отличаться от других, то необходимостью отвечать на лавину поздравлений со всех концов света. Шемякин - явление мирового масштаба, художник, которого знают по обе стороны океана. И при этом - абсолютно русский человек с хорошей дозой кабардинской крови.
Так бывает, да и должно быть в нашем глобальном мире, который все равно рано или поздно сотрет условности и границы, если захочет выжить.
Сам он эти границы давно для себя стер.
По словам руководителя нью-йоркского музея изобразительных искусств Метрополитен Томаса Ховинга, Шемякин является одним из уникальнейших и интереснейших художников нашего времени, при этом он настолько многогранен, что не умещается ни на одной из полочек, где системно существуют представители разных направлений в живописи, графике, скульптуре. "У Шемякина настолько широкий диапазон, что его можно сравнить только с Пикассо по глубине и масштабности".
Накануне юбилея я по старой дружбе позвонил Михал Михалычу и взял у него короткое интервью.
Нам не обойтись без традиционного вопроса: какими достижениями ты встречаешь круглую дату?
Михаил Шемякин: Думаю, что одно из важнейших событий, во всяком случае для меня, это предстоящая выставка в Третьяковской галерее, посвященная тем научным исследованиям, которым я посвятил почти шестьдесят лет. Тема экспозиции - "Лестница". Будет одновременная презентация двух томов - на русском и английском языках - с материалами этой экспозиции.
Другой серьезный повод порадоваться - это книга, которую я закончил и передал для публикации в издательство "АСТ". Первый том автобиографии охватывает жизнь от моего рождения до изгнания из СССР в 1971 году. Работал над книгой последние пять лет...
По-моему, дольше. Во всяком случае я слышал об этом от тебя еще лет десять назад.
Михаил Шемякин: Верно, контракт с издателем был официально заключен в 2003 году. Двигался к завершению постепенно, а последние пять лет писал практически ежедневно. Плюс делал рисунки. Надеюсь, осенью книга появится на прилавках. Это большой том, более пятисот страниц.
Вот ты говоришь - долго трудился. Но зато получился не семейный альбом, интересный только автору и его близким. Я старался передать атмосферу, дух того времени, в котором жил. Оно было тревожным, сложным и одновременно прекрасным. Поэтому в предисловии назвал свои воспоминания "Книгой благодарного человека". Благодарен за все - за судьбу, за тычки, за прекрасное и суровое. За все, без чего бы не состоялся Шемякин.
Почему ты отказался от фотоиллюстраций, предпочел им рисунки?
Михаил Шемякин: Я же говорю: это не семейный альбом. "Вот я с бабушкой, а тут с дядей Ваней". И потом какие могут быть фотографии в главе, где я описываю свое пребывание в психиатрической больнице, куда меня упрятали за то, что рисовал не так, "как надо". Или когда я вспоминаю свою жизнь послушника в монастыре. Или бродяжничество по Сванетии.
Надеюсь, это будет интересно не только русскому читателю, но и западному тоже. Книгу уже переводят на английский, итальянский и французский языки.
Но если ты будешь продолжать такими темпами, то у нас мало шансов увидеть твое полное жизнеописание...
Михаил Шемякин: Подкалываешь? Я уже начал писать вторую часть, и надеюсь, теперь дело пойдет быстрее.
Более чем за шестьдесят лет активной творческой деятельности ты много сделал - в живописи, графике, скульптуре, сценографии. А каким достижением гордишься сейчас? Или по-другому спрошу: что дорого твоему сердцу больше всего?
Михаил Шемякин: Я ко всему отношусь серьезно. Трудно ответить. Ценю работу с балетами, например, "Щелкунчик" в Питере идет уже двадцать два года. Или свой вечный исследовательский труд, который можно назвать "Воображаемые музеи", он, как я тебе уже сказал, будет представлен в Третьяковке. Слово "гордишься" явно не подходит, это не про меня. Я всегда довольно критически относился к тому, что делаю. Именно это и позволяло идти вперед. Достиг чего-то - и даешь себе пинка в зад, не останавливайся, иди дальше. Это принцип моего бытия.
Я тут сделал одно открытие относительно тебя. Оказывается, Шемякин из своих восьмидесяти лет только шестнадцать прожил на исторической родине. Детские годы прошли в Германии, где служил отец. А в двадцать восемь тебя насильно вытурили из страны. Франция, Штаты, опять Франция. Тогда скажи мне, кем ты себя сейчас ощущаешь - человеком мира или все-таки русским, российским художником?
Михаил Шемякин: Я всегда считал себя российским художником. И корни моих работ следует искать в древнерусском искусстве. Цвет брал от самой нашей природы, которая меня с юных лет поражала. Был влюблен в пейзажи Поленова, Куинджи, Левитана.
Верно ли, что любой крупный талант - это от Бога? Не от родителей, не от образования, не от места рождения, а от чего-то мистического, небесного...
Михаил Шемякин: Ничего подобного. Вот как раз в автобиографии я и пишу об этом - о том, насколько важными в моей жизни были детские годы, особенно общение с отцом, который никакого отношения к искусству не имел, был кавалеристом, но его влияние оказалось огромным. И маме тоже - великая благодарность. Если не ощущаешь корней, значит, нет и судьбы. Да, есть моменты, которые связаны с духовными озарениями, но это вторично. Не люблю таких разговоров - о музах, об озарении. Главное - труд.
Погоди, погоди. Вот я сейчас начну трудиться художником по двадцать четыре часа в сутки или даже по двадцать шесть. Ну и что толку? Все равно Шемякиным не стану. Ты явно недооцениваешь талант.
Михаил Шемякин: А ты попробуй. Конечно, есть то, что ты называешь мистикой, какое-то сочетание генов, нейронов, еще чего-то, из чего лепится человеческое сознание, восприятие окружающего мира. Это пока плохо изучено. Но вот я это трактую так.
Как ты намерен провести свой день рождения?
Михаил Шемякин: Никаких застолий. Никаких торжеств. Ну, может быть, ты приедешь, сядем поговорим. Нам с тобой всегда есть о чем поговорить.