Хотя Эрмитаж публика все еще часто воспринимает прежде всего как музей европейской культуры. Гораздо меньше, как образ русской или как музей восточной культуры.

Но мы, конечно, и музей про Восток. В моей книге "Эрмитаж. Выбор директора" - из 33 выбранных мною шедевров девять были связаны с Востоком. И восточные коллекции Эрмитажа - это не просто какие-то замечательные вещи и картины, но и образ мировой культуры, и своего рода миссия. Мой выбор в книге диктовался и желанием это напомнить. Идите и посмотрите - это такие же шедевры, как голландская живопись…

Но говоря о "повороте на Восток" надо трезво понимать, что на Востоке, как и на Западе - и у нас, и у них, есть сложные страницы истории, которые никто не забудет. В истории всегда есть опыт противостояния друг другу. Его можно преодолеть, но к этому надо быть готовым.

Когда мои коллеги или журналисты делятся со мной ощущением, что Ближний Восток, наряду с Индией, более искренен и солидарен с нами, я объясняю это тем, что там у нас практически нет никаких "войн памяти". Была проблема только Святой земли, но Россия всегда решала вопросы в пользу местных жителей. В колониальную эпоху у нас там не было никаких войн и границ. После Второй мировой войны мы туда пришли. Но на Ближнем Востоке мы при этом очень хорошо помогали арабским странам в их противостоянии с англичанами и американцами. Без нас они бы не выстояли, и они все это хорошо помнят. У них хороший опыт общения и с советской, и с царской Россией. Так что на арабском Востоке нам, правда, уютнее…

Персидский залив, Сирия, Оман - тоже место заложенных нами культурных связей, в том числе и музейных. Сейчас нам там нужно делать более серьезные совместные вещи, как в Сирии с Пальмирой, или в Абу-Даби, или в Бахрейне…

Не будем забывать, что само понятие Востока все время меняется. Мы для кого-то тоже Восток. В Италии, например, будь то Ватикан или Институт Востока в Неаполе, Россия входит в понятие Востока. Но дело в том, что Восток это еще и наука о другом. Если для кого-то мы Восток, это значит, что мы для них другие.

И это такая колеблющаяся вещь - что Восток, что не Восток. Вот Израиль - это Восток или Запад? И с Турцией непонятно. Это интересные вещи: свои-чужие? в какой степени чужие? Я думаю, что на самом деле Россия - такой центр мира… И нам даже Африка не чужая.

Не будем также забывать, что Восток он и наш Восток. У нас есть наш ислам, есть буддисты. И китайские традиции тоже есть. И этот Восток существует в нас, как существует в нас и Европа.

Мы посвятили теме Востока открывшуюся в этом году в Казани выставку "Александр Македонский. Путь на Восток". Фрески Средней Азии, бактрийское серебро, Коран, персидские рукописи, в том числе Низами - поход Александра тоже был поворотом на Восток.

Темой Востока были насыщены и выставки Эрмитажа в Год Петра I. В них затрагивались и отношения с Китаем, и Каспийский поход, и контакты с Ираном. Петровская история с Турцией тоже поворот на Восток. Далее Екатерина, Крым…

В сегодняшнем повороте на Восток важно, что он происходит в контексте новой волны идеологии деколонизации на Западе. Нам есть что рассказать в этой связи. Мы уже один раз деколонизировались - в советское время. И у нас был куда более удачный опыт деколонизации, чем теперешний западный. Мы не ставили на колени угнетателей, мы культурно возвышали угнетенных.

И еще один важный момент: при повороте на Восток надо обязательно сохранить востоковедение как научную специальность.

На фоне наук, доспециализировавшихся до политологии и конфликтологии, востоковедение выглядит какой-то другой наукой. Но такие ранние - энциклопедические - науки, как востоковедение, сейчас приобретают новое значение; это и есть искомое "на стыке наук".

В них не теряется свойственное 18 веку ощущение некоей синкретичности общей гуманитарной науки, полной увлечения чужим. И желания это чужое разгадать.

На этом и строится диалог. Наука о чужом превращается в науку о диалоге. И в востоковедении есть опыт такого диалога.