Поделиться
На выставке - только рисунки, акварели, гравюры, которые куплены или переданы в дар Третьяковской галерее за последние двадцать лет. Конечно, не все. Кураторы решили ограничиться работами ХХ века. Из почти 3000 произведений, которые вошли в фонд графики, на выставке чуть больше 250 работ. Почти одна десятая часть.
Выставка, с одной стороны, идет вслед за веком, разворачивая свиток десятилетий в стрелу времени. Потому первыми встречают зрителей карандашные рисунки Малевича времен Витебска 1920 года, ранние гравюры Давида Штеренберга, легендарный рисунок Сергея Чехонина "Красный Балтийский флот" 1919 года, тиражированный столько раз, в том числе в плакатах, на фарфоровых агиттарелках и в книжках, что и сам рисунок принимали долго за гравюру... Как живой авторский рисунок он показывается впервые. За этими "тяжеловесами" открывается эпический простор, "за далью - даль", если вспомнить знаменитую поэму Твардовского. Потому что, как говорят создатели выставки, именно ХХ век сделал графику, рисунок самодостаточным. Он мог быть, конечно, по-прежнему путевым наброском, подготовительным этюдом к большой картине, штудией школяра, но мог жить и сам по себе.
В литературе примерно то же произошло с рассказом: благодаря Чехову, Зощенко, Олеше, Довлатову "малый жанр" стал большим. В графике этот процесс не так очевиден и стремителен. Выставка позволяет увидеть неожиданные грани этого процесса. Например, превращение графических листов в трехмерный объект, как в "Рельефных конструкциях" Олега Кудряшова. Этот мастер стал одним из впечатляющих открытий выставки. Листы гравюр с цветными абстракциями складываются в брутальную геометрию объемных фигур, захватывая пространство, становясь его частью. Впрочем, благодаря строгой геометрии эти объекты не похожи на обломки "блоков" или скульптур. Они выглядят почти живыми объектами, нащупывающими путь то ли к сцене, то ли к перформансу. Ключом к этому "восстанию листов", возможно, может служить графическая серия с лаконичными абстрактными формами, которые родились из воспоминаний детства Кудряшова. Вид из окна детства, которое выходило на двор в Девкином переулке, - груды листов железа завода железобетонных конструкций - сформировал не только почерк художника, но и его видение. Фильм Юлии Овчинниковой, снятый незадолго до смерти Кудряшова в 2022 году, сохранил рассказ 90-летнего мастера, записанный в мастерской, кадры работы с металлом, экспрессию жеста и энергию мысли.
Этот выход графики в другое измерение очевиден и в офортах генерации "бумажных архитекторов" - Александра Бродского, Юрия Аввакумова, Ильи Уткина, Андрея Савина. Причем речь не только тут об измерении архитектуры и города, но и кафкианского повествования, где логика и точность расчета ничуть не мешают абсурду утопического проекта. В работах Ивана Голицына рисунок вспоминает об искусстве точеных вырезанных силуэтов и портретов, которые заново полюбил Серебряный век. Впрочем, эти силуэты тут же готовы стать персонажами театра теней, напоминающего не столько о восточной традиции, сколько о кукольном театре Ивана Ефимова и Нины Симонович-Ефимовой. В этом виртуозном теневом театре Ивана Голицына оживают тени незабытых предков, их дружеского круга, память о "красном доме", построенном Владимиром Фаворским, о книгах и фамильных портретах, висящих в квартире... И - да, графика оказывается театром. Перекидывает мосточки через пропасть века - и к кукольному театру, и к рисункам оформления революционных праздников, которые встречают в начале экспозиции.
Надо заметить, что эти мосточки, переклички, рифмы, связывающие разные залы и времена в живую ткань художественной жизни, на выставке "Век графики" - среди важнейших ее опор. Тут и домашний фильм, где можно увидеть кадры Владимира Фаворского на лестнице, ведущей в мастерскую, и рисунки Кирилла Мамонова, запечатлевшие, как рисует "дорогой друг Володя Яковлев". В том числе в психоневрологическом диспансере. И поздние шедевры Дмитрия Митрохина, созданные цветными карандашами художником в 1970-е, когда он уже не мог покидать стены квартиры. И портрет Лидии Жолткевич, нарисованный Владимиром Колтуновым во время одного из рисовальных вечеров, которые она устраивала, продолжая традицию XIX века. Эти рифмы, разумеется, напоминают, что традиция в искусстве, как правило, передается из рук в руки. Она жила в пространстве учебных классов, в совместных выходах на пленэр, в обсуждениях за чаем, в рассказах о своих учителях, в старых альбомах, на первый взгляд, интересных только бабушкам и коллекционерам...
Эта выставка богата на подробности. Открывая графику как "повзрослевшее" за век искусство, она напоминает, что рисунок и гравюра, акварель и гуашь могут лучше сохранять атмосферу приватного круга, досуга, который может становиться и лабораторией, где оттачивается мысль, стиль, новые формы... Выставка открывает заново почти забытые имена, как, например, Надежды Тимофеевой, большая часть наследия которой оказалась в музее в Нукусе в Каракалпакии. Или Анастасии Ахтырко, чье имя недавно прозвучало на выставке, посвященной ВХУТЕМАСу в Музее Москвы.
За каждой работой - судьбы художников, поиск коллекционеров или архив, сохранившийся у наследников. Почти каждая тянет за собой историю, как, например, серия рисунков 1920-х годов Павла Пашкова, который делал зарисовки натуры "без ведома натуры" на московских бульварах 1920-х. Особое внимание обращал на типажи, их жесты, пластику, одежду. Рисунки Пашкова долгие годы служили тем визуальным материалом, на который опирались театральные художники-постановщики, ставя пьесы о 1920-х годах.
Из этих "микроисторий" складывается макроистория графики ХХ века. В нее хочется вглядываться. К ней хочется возвращаться. Чего же боле?