"Юрий Коваль здесь родился как поэт": В северном монастыре открывается выставка чистой радости
Место для выставки выбрано не случайно - для родившегося в Москве Юрия Коваля вологодская земля стала второй родиной.
Кириллов, Ферапонтово, окрестные деревни Чистый Дор, Ивашково, Олюшино полюбились Ковалю сразу, как только он оказался тут впервые в 1963 году. Через несколько лет писатель построил дом на Цыпиной Горе в деревне Оденьево.
Цыпина Гора невелика, на ней сейчас всего четыре дома да две бани. Склоны заросли лесом, а когда-то на них пасли скотину.
Дом Коваля я видел в самую лучшую пору - когда вокруг него цветут колокольчики. Чуть спустишься, оглянешься, а он выглядывает из колокольчиков, смотрит, куда это ты собрался. Окон-то в доме по фасаду всего два, а не три, как обычно. Вот и кажется, что дом глядит на тебя в оба.
В этом маленьком доме Коваль был счастлив. Здесь он родился как писатель. Сборник рассказов "Чистый Дор", вышедший в свет в 1970 году, и сейчас остается чистой радостью для детей и взрослых.
Юрий Коваль очень дорожил всем, что он нашел для души в северной деревне. Переживал, что разруха и бедность не покидают эти божественные места.
В путевых дневниках его то и дело встречаются горькие сетования. "Чарозеро, о котором я так давно мечтал, огорчило нас. Разбитая церковь..."
В Чистом Доре церковь Николая Чудотворца, что стоит на краю деревни на берегу речки Пидьмы, - она до недавнего времени тоже гибла: крыша текла, колокольне грозило обрушение. Но тут на помощь храму пришли читатели Коваля из содружества "Звезды Ориона", фонд "Вереница" и туристический клуб "Своя дорога". Доселе незнакомые люди объединились для того, чтобы помочь деревне, воспетой Юрием Ковалем, спасти ее жемчужину - деревянный Никольский храм.
В июне прошлого года на восстановлении церкви работали 33 добровольца, приехавшие из Москвы, Петербурга, Вологды, Череповца и Мурманска. Нынешним летом в деревне вновь будут работать волонтеры.
Помогают, как могут, и местные жители. Кстати, некоторые из них знали Юрия Коваля. Районная газета так и пишет: "В Ферапонтове, окрестных деревнях и чистодорской округе писателя помнят многие..."
Вернемся к дневникам, которые Юрий Коваль вел на протяжении многих лет, любовно оформляя каждую страницу рисунками. Свои пестрые заметки Коваль назвал "Монохрониками". Как я понимаю, Юра хотел этим сказать, что его дневник не претендует на полноту описания эпохи. Это хроника сердца, которое всегда одиноко, всегда "моно".
Самое неприятное для меня после бани - это натягивать сапоги.
Я уж бывало еще и до сапогов измучаюсь, одеваясь. Ничего после бани на меня не налезает. Кое-как рукав тельняшки натяну и отдыхаю. А тут еще сапоги впереди!
* * *
Да, мы пробовали пройти сегодня в Чистый Дор. И мы прошли через Гридинско. В этом доме, что я решил нарисовать, 17 лет назад я был счастлив...
Пошел к Александру Ионычу (крайний слева дом), и жена его вспомнила меня.
- А я тебя в окно узнала, батюшка.
- Да как же, ведь я постарел.
- Совсем не постарел, всё такой же.
И вдруг я с изумлением увидел, что и они не постарели.
* * *
Переходил мост, Долгий мост. А там на мысу, у костра были люди. Я взмахнул рукой и видел, как неуверенно махнула в ответ маленькая фигурка в зеленой телогрейке.
Долгий мост... В повести я назвал его Коровьим, сам уж не припомню почему. Но он и вправду сооружен в честь перегона коров с берега на берег, а вброд нельзя - трясина.
А озеро за спиной - Пегасовское. Название удивительное, его я тоже взять не решился. А созвездие Пегаса всё лето над озером, если глядеть с Горы.
* * *
Из деревни Барбушино шла через Гору тропа. По ней ходили дети в школу. На Горе заходили они погреться к деду Кирсану. Кирсан давал им денег на вермут и конфеты. На обратном пути дети приносили ему вермут.
Прошли годы.
Умер дед Кирсан, дети выросли и стали хулиганами, вермут подорожал, а тропа заросла.
* * *
Наконец, собрались мы перекрыть двор. Давно уж снег, дождь, ветер, осы, птицы и звери привыкли к этим дырам в крыше, да и мы привыкли и так бы, наверно, никогда не перекрыли, если б не собрались втроем на Горе - Белов, Николка и я. Два дня перекрывали, и темно стало на дворе, неуютно. Нету дыр в крыше. Скоро уедем мы, осиротеет дом, будут бродить вокруг - снег, дождь, ветер, птицы и звери.
А осы уж спят.
* * *
У деревни Белоусово встретился мне мальчишка. И он уже прошел мимо, когда я опомнился и понял, что он-то мне и нужен.
- А ну-ка постой, - сказал я.
Мальчишка остановился.
- Подойди-ка сюда.
Он подошел.
- Сними-ка кепку.
Он снял.
- Ну теперь постой минутку.
Он постоял, и я сделал набросок.
- Ну, теперь можешь идти, - отпустил его я.
Он нахлобучил кепку и спокойно пошел дальше.
* * *
Всё-таки не один раз видел я коростеля. И всегда - случайно.
Вдруг глупо-глупо выбежал коростель ко мне под ноги, запнулся, споткнулся, напугался и дунул от меня, вихляя, и долго я видел его, убегающего по дороге, пока не догадался он нырнуть в траву...
И снова выходил ко мне коростель, а я сидел на бревне, а он никак не понимал, что я такое. Как щенок, обнюхивал он мои неподвижные резиновые сапоги.
* * *
Жизнь идет в два раза быстрее, чем ты ее планируешь.
Но никак не быстрей.
Именно в два раза.
Но, может, это только для меня?
- В глухом лесу твоя Гора,
- Твоя Гора - твой дом.
- И одиноки вечера
- На много лет кругом.
- А за Горой - дремучий лес,
- А под Горой - леса.
- Отсюда легче до небес
- Восходят голоса.
- Давно покинута Гора,
- Но кажется порой,
- Что это мы с тобою, друг,
- Покинуты Горой.
- И всё мне кажется пора,
- И движутся года,
- Не покидает нас Гора
- Всегда и никогда.
- Восходит дым
- из горьких труб.
- Труба слышна в лесу.
- Мой горный голос
- глух и груб,
- Не слышен он внизу.
- Ты ждал меня,
- мой горный лес,
- Чтоб душу мне согреть,
- И я б хотел у ног твоих,
- Как палый лист истлеть.