Поделиться
Неизвестно, предполагали ли кураторы, что игра начнется еще до отъезда забронировавших места зрителей фестиваля, но небеса их замыслам благоприятствовали. Гадание перед отправлением в Никола-Ленивец, будет дождь или не будет, с вопрошанием дзена, гугла и прочих разных поисковиков, выглядело действом ритуальным. Благо тучи на горизонте не оставляли сомнений, что ответ будет положительным.
Не менее ритуальным действием выглядело представление одного из новых строений на территории парка Николо-Ленивец - "Капсулы предсказаний" архитектора Алексея Козыря. Брутальный металлический контейнер, напоминающий разом оболочку гигантского сервера, складское помещение и саркофаг с приваренными готовыми цветниками наверху, был открыт для всех желающих отправить послание в будущее. Предсказания накрываются стеклянным колпаком, он фиксируется герметиком, и когда 1500 капсул займут свои места в машине времени, придуманной архитектором, створки железных ворот закроются.
За столиком напротив строения приветливые люди вежливо выдавали именной сертификат, "подтверждающий, что ваше послание в будущее заняло свое место в ячейке №… в "капсуле предсказаний". Сертификат обещал встречу в 2050 году, когда "капсулы предсказаний" будут извлечены на свет.
Продолжая любимую в советские годы традицию посланий "товарищам потомкам", этот новый архитектурный объект ведет диалог одновременно и с поэмой Маяковского "Во весь голос" и с "Котлованом" Платонова. Котлован, кстати, был тут же рядом - огромный, свежевырытый, готовый спрятать на 27 лет наши надежды, пожелания, приветы светлому будущему. В то же время хранилище этих "капсул", что должны громаду лет прорвать, выглядят триумфом экологического сознания и бережного отношения к природе. Контейнер-сервер-саркофаг с предсказаниями после фестиваля должен уйти под землю, оставив вместо знака над собой прямоугольные клумбы с полевыми цветами. И сами капсулы в этом контексте начинали напоминать то ли детские "секретики", то ли семена, из которых должно произрасти будущее.
Если Алексей Козырь сооружает "сервер" для будущего, то петербургское архбюро Katarsis крепит связь с прошлым. Наглядно, грубо, зримо. Их девятиметровая деревянная башня напоминает сторожевую башню, крепость, готовую к осаде, и усеченную пирамиду обелиска. Узкое длинное окно в цоколе - вроде бойницы. Второе световое окошко - в потолке. Через него с лежанки на втором этаже хорошо смотреть на звезды ясной ночью и мечтать. Внутри дом тоже аскетичен - стол с двумя длинными лавками заставляет вспомнить не столько русскую избу, сколько купе поезда. Правда, поезд этот если и мчится, то только сквозь время. Что-то вроде бронепоезда на запасном пути в окружении яблоневого или вишневого сада. Капсулы с предсказаниями тут были бы явным излишеством: там, где время идет по кругу, никто не спрашивает, что будет дальше.
Игру в предсказания продолжает "Воздухопровод" арт-группы "Алыча". Их компактный домик похож на неопознанный серебристый объект, приземлившийся близ реки Угры. Он сплошь из углов, и все закругленные. Эти раструбы при ближайшем рассмотрении оказываются воздухопроводами, которые обеспечивают вентиляцию в здании. Иван Шевчук и Алексей Папин превратили сами эти трубы в здание. К слову, авторы гарантируют, что с вентиляцией тут все в порядке. Неопознанный объект, трогательный, как голубятня на задворках "скворечников" мегаполиса, выглядит идеальным наследником Микеланджело Пистолетто и других героев arte povera. Не зря Николай Полисский, с которого на Угре и началось пришествие современного искусства, сравнил его со скульптурой. Но для авторов их объект - герой не лирического рассказа, а классической антиутопии. В невообразимом будущем чистый воздух может стать роскошью, доступной только богачам. И тогда ради глотка воздуха, сквоттеры будут пробираться в воздуховоды, подключаясь к таким вот аппаратам ИВЛ.
Надо ли говорить, что "Воздухопровод" группы "Алыча", навеян воспоминаниями о ковиде, пандемии и мечтах о легком дыхании и свежем воздухе за порогом дома?
В отличие от "Воздухопровода" "Павильон заблуждений", созданный Ириной Кориной и Ильей Вознесенским, на первый взгляд, похож на абрис мечты. Ну, или на дом с мезонином, где поют девушки в белом и читают стихи юные поэты, которых представляет Центр Вознесенского. В этом доме нет стен - вместо них легкие тюлевые занавески. Тут нет ни стола, ни стульев - зато посреди дома вырос огромный куст. Этот дом без стен и дверей выглядит поэтическим приветом конструктивистским трибунам Эль Лисицкого. Правда, конструкции тут спрятаны, и поэтическая трибуна всегда готова стать театральной сценой. Тут реальность заблуждений неотличима от руин взаправдашней жизни. Все, как в настоящем театре. И он появляется не только в перформансе поэтов.
Игра со временем, которую предложили художники и архитекторы, - лишь один из сюжетов в рамках основной темы фестиваля. Другой отсылает к фольклору, деревенским гаданиям, народным приметам… Какие предсказания без вопрошания молодца у кукушки об отпущенном сроке, а девицы у зеркальца - о суженом? Удивительно ли, что театр "Пух и прах" вместе с хореографом Ольгой Цветковой и композитором Антоном Светличным назвал свой спектакль-променад словами арии Ленского "Что день грядущий мне готовит?", а кульминацией его стал сон Татьяны из пятой главы "Евгения Онегина".
Актеры вели зрителей через луга, леса, по мосточкам и тропинкам к новым архитектурным объектам. Но одновременно манили еще и в глубь пространства поэтического. Пушкинская Татьяна, что "верила преданьям простонародной старины, и снам, и карточным гаданьям, и предсказаниям луны", и в романе, и в спектакле оказывается идеальной спутницей в прогулке, связывающей причудливо таинственный лес и архитектуру, сны и поэзию, народную культуру и русскую классику.
Как в поэзии самые обыденный диалог ("Как ваше имя?". Смотрит он и отвечает: Агафон") начинает сверкать юмором и нежностью, так и в спектакле театра "Пух и прах" самые обыкновенные вещи, будь то бутылки, жестяное корыто, железные листы, старое велосипедное колесо без шины, даже счеты и пластиковые трубы, способны превратиться в музыкальные инструменты. Горка туфелек и башмачков посреди дороги - в театральный реквизит, а старые рамы от зеркал, окон и дверей - в то "зеркальце", что должно девицам открыть судьбу.
Этот мир почти позабыл речь. Вещи и пластика пантомимы, тут, кажется, красноречивее слов. Впрочем, молчание еще и свойство сновидений, похожих на немое кино больше, чем на ромком. И если деревянные птицы на шестах "прилетели" из северных деревень, где их делают для детей, но больше на продажу, то велосипедные обручи словно прикатились из картин Брейгеля-старшего. Но не забыты и герои сна Татьяны - "один в рогах с собачьей мордой, другой с петушьей головой, здесь ведьма с козьей бородой, тут остов чопорный и гордый, там карла с хвостиком, а вот полужуравль и полукот". Они появляются постепенно, маня, интригуя, ведя в глубь леса, приглашая к столу. То ли герои быличек, то ли сказок, они встречаются в кошмаре, где "всё указует на нее и все кричат: мое! мое!".
Пространство спектакля становится порталом сразу в несколько "других" миров. Зрители не смотрят, а проживают сон Татьяны, который оказался провозвестником макабра сюрреалистов. Каждый получает свое: на ломкой веточке - ленточка строки, вырванная из пушкинского стиха и врученная как знак, послание, утешение и предостережение. И ария, если не ошибаюсь, из "Пиковой дамы", заставляет сердце по-прежнему биться. Несмотря на то, что "ваша карта бита".