ЧЕЛОВЕК В БЕЛОМ маскхалате, размахивая пистолетом, бежит наперерез машине.
- Тормозим?
Мы еще будем жестоко клясть себя за эту остановку.
К полудню 25 января 1995 года наша "почтовая экспедиция" - двое спецкоров "Комсомолки и водитель Вася Акинин - уже сворачивала дела: мы раздали почти две тысячи свежих номеров газеты на боевых позициях и летучих базарчиках Грозного, отсняли всю фотопленку, набили блокноты солдатскими весточками домой.
- Тормозим?
У человека в маскхалате нехорошая, блуждающая улыбка.
- Кто такие, ребята? Откуда?
- Журналисты. Из Москвы. А ты?
- Моджахед! - щерится человек и весело командует: - Один пусть лезет в кузов. Поедем в штаб.
Грузовик, расписанный опознавательным" знаками "Комсомольской правды", разворачивается в обратную сторону. Улица все так же пустынна. Человек, сидя у меня на коленях в тесной кабине "газика", вертит на указательном пальце вороненый ТТ и бодро треплется - о захваченных им российских пленных, о своем боевом афганском прошлом. Работает диктофон...
Мы не подозреваем, что "моджахед" врет. Мы еще не знаем, что с этого момента нам будут врать все долгие 13 часов.
Свернув с дороги, редакционный грузовичок-"шарапов" недолго петляет между одноэтажными развалюхами (этот район Грозного называется Старыми Промыслами, до войны здесь жили в основном нефтяники). У непримечательной хибары нас встречает очень строгий парень в камуфляже, назвавшийся Адамом - с ударением на первом слоге. Он говорит по-военному отрывисто: "Ребята, не волнуйтесь. Сейчас попьете чаю. Мы пока съездим, доложим в штаб. Давайте ключи от машины".
Василий протягивает связку. Больше мы "Шарапова" не увидим.
В ИЗБЕ СПАРТАНСКАЯ обстановка. Мебели нет. Оружия - тоже. На подоконнике горшки с засохшей геранью. В углу пустые бутылки из-под водки.
За столом четверо. Еще двое спят на голых матрацах в соседней комнате. Под разговоры за чаем проходит час.
- Руслан, где наша машина?
- Все нормально, ребята, сейчас придет.
Руслан, низкорослый щуплый чеченец лет тридцати (как мы понимаем, хозяин дома), смущенно улыбается: вот же, мол, незадача с грузовиком. Стульев не хватает, и он участвует в беседе, сидя на корточках. Так любят сидеть малыши и зеки.
Наш щупленький хозяин и впрямь "тянул" двенадцать лет, восемь из которых - на Камчатке. Я знаю эту "зону" на въезде в Петропавловск.
- Это недалеко от стадиона?
- Точно говоришь! - радуется Руслан.
Остальные собеседники сидели тоже. И тоже освободились досрочно - кто после дудаевской амнистии, кто после сокрушительного налета российской авиации на грозненскую тюрьму. Ее начальника все они дружно костерят. Матерят Ельцина. Еще сильнее - Дудаева. Но последнее нам не кажется странным.
Проходит еще час. Саша Евтушенко, собкор "Комсомолки" по Северному Кавказу, выходит на улицу по нужде. Руслан следует за ним. Понятно, что нас пасут. Но куда же мы уйдем - без грузовика, без вещей? Да и нет пока особой тревоги...
Кто-то приносит водку. Еще пять часов назад в гримерной разрушенного городского театра мы распили заветную бутылочку коньяка с офицерамн-морпехамн Северного флота - в честь дня рождения Высоцкого. Этот же тост Сашка предлагает сейчас - и опять на "ура".
Я беру с топчана гитару и пою про того, который не стрелял.
- Высоцкий был человек,- подает голос чеченец слева от меня. Все это время он молчал. И непохож на блатного.
- Как тебя зовут? Иса? Что для тебя спеть? - говорю я. За окном стемнело, сегодня нам уже точно никуда не уехать.
- Пой, что хочешь,- говорит он. И скоро уходит.
Около восьми часов вечера появляется Адам. "Моджахеда" с ним нет. Нет и грузовика. "Застрял в сугробе, утром вытащим,- уверенно говорит Адам.- Сейчас пойдем в другое место. Там поужинаете и отдохнете".
Мы выходим за ним. Сегодня на удивление звездное небо. И поразительно тихий вечер - ни взрыва, ни выстрела. Пробираясь по заснеженным горбатым улочкам Старых Промыслов, мы тихонько разговариваем с Адамом. Его история незатейлива: жил в Киеве вместе с богатым братом (четыре "иномарки" в гараже), два месяца назад вернулся в Грозный защищать отчий дом...
- Адам, почему ты не носишь зеленую повязку?
- Мне нельзя ее носить,- отвечает он.- Я пью.
В эту ночь он пьет страшно. Только "из горла". И сегодня морозит кожу от мгновений того застолья.
Один из сидящих за столом вдруг выхватывает из кармана "лимонку" и пытается выдернуть "усики": двое собутыльников виснут у него на руке...
Еще один, явно обкуренный, вдруг начинает дико орать по-чеченски на меня с Сашкой...
Третий, недобро улыбаясь, срывает с себя свитер и тычет нам татуировкой во всю спину: Богородица, перекрещенная надписью: "Сохраняй свое достоинство везде!.."
Сутки спустя милицейский начальник бросит нам упрек: как вы могли выпивать с бандитами? Могли... Жаль, что этого начальника в ту ночь не было с нами.
НАС БУДЯТ без пятнадцати час:
- Журналисты, вставайте. Не волнуйтесь. Пойдете с нами.
Перед лежанкой - трое незнакомых людей с автоматами. И четвертый - без оружия. В дрожащем свете керосинки я узнаю его. Это Иса.
- Иса, зачем пришли?
- Не бойся, вы в полной безопасности.
Натянув башмаки, выходим на кухню. Там растерянный, непохожий на себя Адам.
- Адам, ты говорил, что мы твои гости. Куда нас уводят?
- Все хорошо, ребята, - отводит глаза, - все хорошо...
Мы молча скрипим по снегу вдоль темных мертвенных улочек. На войне много страшного, но неопределенность - наверняка в первой тройке. Я догоняю Ису:
- Объясни, что происходит.
Скрип-скрип, скрип-скрип.
- Игорь, вы попали в такое дерьмо, что ты даже не представляешь.
- Объясни, Иса.
- Мы вас вытащили из- под расстрела. Это мародеры.
- Адам?
- На нем два убийства.
- А тот, в маскхалате?
- Рецидивист. Пять судимостей. Он уже нами приговорен.
Скрип-скрип. Скрип-скрип.
- А днем ты как оказался на той "малине"?
- Случайно. Они украли у парней автомат. Я приходил разбираться.
Скрип-скрип...
- Почему нас спасаешь?
- Ты пел хорошо.
В который раз за эти 13 часов мы снова пьем чай - уже на базе реальных боевиков. В большом трехкомнатном доме тепло и спокойно. Кто-то чистит оружие, кто-то пакует вещмешок - утром они переходят, по их словам, на новую "точку". "Почему вы ничего не заподозрили? - недоумевает командир Татуш,- Когда они стали водку пить? Тот, кто объявил газават, капли в рот не возьмет..."
Мы идем досыпать к Исе, в один из соседних домов. Русская жена его Ира ставит на стол пельмени. Говорим о жизни и о войне, и о том, почему Иса, помогая ополченцам, сам не берет в руки оружие: дом пока цел, родственники живы...
Мы желаем друг другу спокойной ночи и безмятежно валимся на кровать. А в пять утра в окошко к Исе стучат: "Буди корреспондентов!"
И вот тут становится по-настоящему страшно.
У НАС БЫЛО НЕМНОГО ВАРИАНТОВ по части личных планов, когда на рассвете 26 января мы шли в цепочке боевиков в сторону центра Грозного.
Первый: чеченцы, видимо, идут в бой и пустят нас впереди-об этой тактике многократно распространялись информаторы правительства.
Второй: они и впрямь меняют базу, а мы нужны в качестве заложников.
Третий: обмен на пленных. Четвертый... О четвертом думать не хотелось, но думалось все равно.
Ведь не принимать же всерьез слова командира Татуша: "Мы отведем вас в безопасное место и отыщем грузовик"?
Мы шли больше часа. Над Грозным по-прежнему висела неестественная, очень неприятная тишина. Мы много разговаривали в пути - но не из журналистского, не будем кривить душой, любопытства, а потому что в минуты неясной судьбы лучше хоть что- то говорить, чем молчать. В семь утра мы вышли к городскому микрорайону "Бутенко", где в одной из "хрущевок" - окнами на совхозное поле - и впрямь расположилась новая база боевиков. К нам подошел чернобородый, видимо, самый старший командир, и в очередной раз за эти сутки мы услышали: "Вы в полной безопасности. Грузовик уже ищут, его видели вчера. Наши посты оповещены".
Вахит (последние пятнадцать лет работал строителем на Урале, год назад вернулся на родину) отвел нас к себе домой - в трех сотнях метров за "хрущевками".
- Отдыхайте, - сказал в дверях. - К обеду грузовик будет стоять во дворе.
А после завтрака российские танки, выйдя по совхозному полю на прямую наводку, атаковали Вахита, Татуша, Ревзана и всех, с кем мы мыкали вторую половину этой нескончаемой ночи. И от кого уползали теперь вдоль заборов, буровя животами снег...
...Возможно, завтра я услышу в телефонной трубке: раздуваешь прочеченскую истерию, подыгрываешь Дудаеву. Я не подыгрывал, я играл на гитаре, как умел, песни Высоцкого в день его рождения. Просто так вышло, что не я один люблю песни человека, зачем-то - оказалось, не зря - хрипевшего на весь еще не взорванный СССР: "Ни единою буквой не лгу!" Хотя, наверное, и после такого объяснения многие не поймут, зачем нас спасал чеченец Иса, "пособник бандитов", - один, который не стрелял посреди страха и ненависти.
Если честно, я и сам этого не пойму.