Яков Бутович, 37 лет, знаменитый коннозаводчик, был счастливым обладателем конезавода в имении Прилепы Тульской губернии (орловский рысак!), а также коллекции картин и фотографий в многие сотни предметов. "Любя до самозабвения лошадей, я стал собирать именно те картины, на которых имелось изображение этого благороднейшего из животных"1.
Яков Иванович Бутович (1881-1937).
Революция
Весь 1918 год его имение пытались разгромить и сжечь (кругом имения уже были уничтожены), а его - убить. Тогда он добился в Москве национализации конного завода:
"Мое положение чрезвычайно укрепилось: крестьяне увидели, что у меня есть связи, что я имею поддержку в центре, раз меня не выселяли из имения... Я отстоял завод, пересидел полосу погромов, не струсил и спас одно из лучших орловских гнезд в стране. Хотя я потерял его как собственник, но имел утешение увидеть, что труды долгих лет, уже приносившие ценные плоды, не пропадут даром..."2
"Хорошим знакомым я откровенно говорил, что их установка на крушение власти неверна, и, если уж они остались в России, следует работать с большевиками"3. Главное - спасти конные заводы, всех, кто занимается благородным делом!". Так он стал советским служащим - губернским (Тула) специалистом по коневодству.
"Мое поступление на службу к большевикам вызвало чрезвычайный переполох в дворянских кругах Тулы. Многие меня осуждали, бранили и считали ренегатом... Прав оказался я, не они, победителей не судят, а я оказался победителем: поставив себе задачей спасти завод и картинную галерею, я их спас. А на службу к большевикам в конце концов пошли все, даже те, кто говорил, что никогда и ни за что служить им не будут!"4
Борьба
Его несколько раз пытались убить, он метался по земле, пытаясь накормить и сохранить лошадей, своих и чужих, сохранить людей, искал денег, фондов, разрешений, топлива, входил в сотни человеческих связей, чтобы остаться на поверхности. Бандиты, крестьянские восстания, нападения. "Какое это неприятное было чувство, когда мне совали в рот револьвер, а я отклонял голову назад, однако так, чтобы не подать виду, что я боюсь - этого больше всего не любит толпа. И теперь, через много лет, иногда в бессонные ночи вспоминая эту сцену, я содрогаюсь, чувствуя прикосновение холодной стали к губам, и явственно вижу небольшое, но страшное, черное отверстие дула"5.
Он жил по-прежнему в своем имении. "Жил я в громадном доме, почти во дворце, был окружен знаменитыми произведениями искусства, но жизни у меня не было, как не было счастья. Я был мучеником своей идеи, несчастным человеком, жил интересами завода и галереи, поставил своей задачей их спасти, этого достиг - но погубил себя!"6
Его засыпали доносами и жалобами, требованиями ликвидировать завод. "...Партячейки и местные власти никак не могли примириться с тем, что я, бывший помещик, проживаю в своем бывшем имении, да еще заведую заводом и играю роль в губернии"7. А он все делал то, чему служил - устраивал свой завод в Прилепах, восстанавливал бега, устраивал конские выставки, выхаживал и готовил к жизни орловских рысаков. "Лошади моего сердца! К вам я обращаю мои мысли и взоры. Живите и цветите... на благо России!"8
Гибель
Когда-нибудь это должно было закончиться. Впереди были 1930-е. Политически неблагонадежен, бывший помещик, белогвардеец и реакционер. Лошади были вывезены из Прилеп на другой конный завод. Картинная галерея национализирована. Он сам отдал ее. "Моя галерея переросла размеры частного собрания и должна принадлежать государству. Поэтому прошу дополнительно внести в опись и те триста картин (лучшие вещи), которые я приобрел уже после национализации, добавив их к тем четыремстам, что были в свое время национализированы"9.
Поток доносов, столкновений, ревизий превысил все возможности удержаться на плаву.
В его доме, в его спальне шел обыск. "Мне представилось с необыкновенной ясностью, выразительностью и сказочной быстротой, как это всегда бывает в самые решительные и самые трагические моменты жизни, что десять долгих и таких страшных лет я неизменно выходил победителем в борьбе со стихией и вот настал-таки момент, когда все эти усилия и труды пошли прахом и я теряю все! Я сидел в Музее, как в неприступной крепости, а за этими толстыми стенами шла уже другая, новая и для меня непонятная жизнь, лишенная всяких традиций и творимая какими-то новыми людьми, на которых не я один, а добрая половина России смотрела с удивлением. И вот теперь эти новые, ужасные люди ворвались и сюда"10.
1928 год - три года тюрьмы со строгой изоляцией.
1933 год - еще один арест и приговор на высылку.
1937 год - вновь арест, потом расстрелян.
Ему было всего 56 лет.
"Если бы... я своевременно покинул пределы России... Лично для меня это было бы, конечно, лучше, ибо я свободным и независимым человеком проживал бы где-нибудь за границей и был бы по-своему счастлив. Но что стало бы с русским коннозаводством, покинутым на произвол судьбы? Это вопрос, на который ответить нетрудно: все бы погибло несомненно и бесповоротно. Я знаю, что очень многие бранят и даже клянут меня за мою деятельность на поприще коннозаводства после Октябрьского переворота. Близорукие люди, они не видят и не понимают, что только благодаря этой тяжелой и самоотверженной деятельности рысистое коннозаводство страны спасено, а с ним уцелел и не погиб орловский рысак, имеющий все шансы при новых, благоприятных условиях не только возродиться, но и расцвести. Беспристрастную оценку этой моей деятельности даст только суд истории. Когда все страсти утихнут и уляжется злоба, история ответит на вопрос о том, следовало или нет предпринимать ту работу по спасению коннозаводства, которую я предпринял в тяжелых и страшных условиях советской России"11.
Низкий ему поклон.
Завещание
И еще. Это тоже он.
"Никогда не забуду картины испуганного табуна, когда Туманная, дочь Тучи, кобыла большой резвости, резко выделилась среди всех остальных кобыл своим удивительным движением. Дело было осенью на берегу реки: прилепский табун, рассыпавшись по лугу, мирно пасся, и казалось, ничто не может нарушить его покой. Я любовался этой мирной картиной. Совершенно неожиданно для меня табун сначала насторожился, затем заволновался, на одно мгновение застыл и затем, бросившись вправо, вдруг круто изменил направление и что есть духу помчался к кишкинским заводам.
На фоне грозового неба по гладкому ковру умирающего луга несся табун. Еще мгновение - и, как на экране, картина вновь изменилась. Табун попал на зелень, замедлил ход, и тут-то, обойдя всех, впереди оказалась Туманная. Она неслась, высоко подняв голову, с развевающейся гривой и поднятым хвостом, неслась рысью, тем чудным, чисто сказочным ходом, который так красиво и так верно передавал на своих полотнах Сверчков, создавая свою незабываемую галерею прежних орловских рысаков.
Табун едва поспевал за Туманной, а она неслась все вперед и вперед, легко, свободно и непринужденно, как птица"12.
Только глубоко любящий человек мог так написать.
P.S. Прилепский племенной конный завод существует и сегодня.
Картинная галерея Якова Бутовича - это Научно-художественный музей коневодства в Москве. Хорошо бы его назвали "Галереей Бутовича".
Все, что он создал, живо. Орловские рысаки живы. И даже дом его в имении стоит, как раньше стоял.
Его так и не сожгли.
- 1. Бутович Я. Лошади моего сердца. Из воспоминаний коннозаводчика. Б/м.: Изд-во им. Сабашниковых, 2013. С. 155.
- 2. Там же. С. 310.
- 3. Там же. С. 318.
- 4. Там же. С. 321.
- 5. Там же. С. 345.
- 6. Там же. С. 349.
- 7. Там же. С. 352.
- 8. Там же. С. 405.
- 9. Там же. С. 406.
- 10. Там же. С. 414-415.
- 11. Там же. С. 273.
- 12. Там же. С. 479-480.