В Театре на Трубной поставили "Однажды" - о Хармсе и его вдове
Хотя литературная основа у спектакля все же имеется. Он поставлен по мотивам пьесы Александра Углова "Интервью". А аннотация сообщает: "Спектакль - авторский взгляд на жизнь Марины Дурново, жены писателя Даниила Хармса".
Вообще-то, выходя замуж за Хармса, она носила имя Марина Малич. Потом сменила еще двух мужей и несколько фамилий. Успела пожить на Кавказе и в Германии (на принудительных работах), в Париже и на юге Франции. Полвека прожила в Венесуэле, а умерла в США. Так что корректнее титул "вдовы Хармса" - его у нее никто не отнимет.
Но это же "авторский взгляд". Возможно, авторы считают, что Марина Малич-Вышеславцева-Дурново всю жизнь состояла в мистическом союзе с Хармсом, а прочие ее биографические перипетии по большому счету несущественны.
В 1996 году в Венесуэле 84-летняя Марина надиктовала филологу Владимиру Глоцеру воспоминания о Хармсе. Рассказала и о своей дальнейшей жизни, которой хватило бы на авантюрную трилогию.
Позднее Александр Углов сделал на этой основе пьесу. По сюжету к вдове Хармса приезжает петербургская ведущая телепрограммы "Замочная скважина", феерическая дура. Она стряпает из добытого материала сусальную историю "про Головастика и Икринку" (так сказать, влажные хтонические глубины). Но по ходу пьесы вынуждена отвлекаться на собственные семейные проблемы. И эти вздорные коллизии призваны оттенять жизнь главных героев при Большом терроре и в начале войны.
В спектакле использованы также стихи и обрывки прозы Хармса. Их поют, читают в виде рэпа, твердят на разные лады. Беспрестанно повторяются любовные прозвища и интимные словечки. Тут, впрочем, есть еще одна проблема.
Жизнь поэта - такое же произведение, как и его творчество. Так что жизнь Хармса нас привлекает и в отраженном виде. А жизнь его вдовы имеет и самостоятельный интерес (в одном спектакле Марину даже играли пять разных актрис, плюс шестая - кукла).
Но долгое слюноточивое подглядывание в замочную скважину может вызвать и рвотный рефлекс. Попробуйте-ка сделать шоу из любовных писем Маяковского к Лиле Брик. Это даже не вуайеризм, это гораздо хуже.
Правда, многое искупает остраняющая роль Розы Хайруллиной. Она играет немолодую Марину, к которой в воспоминаниях является Хармс (Евгений Козлов), мужчина в расцвете сил. Вообще спектакль сделан с несомненным интересом и любовью к героям. С большими затратами эмоций и с талантом, удерживающим внимание публики. И в этом смысле, безусловно, душепитателен.
Но авторов подвела некоторая самонадеянность. Скажем, вся сценография сводится к венским стульям, старой радиоле и паре светильников-ночников. Сцена темна и замусорена, лишь изредка открывается адский коридор с зеленым дымом. Хармс и Марина одеты в рубища. В общем, смесь трущобы с психушкой.
Понятно, существование героев было нелегким и полуголодным. Но это не значит - беспросветным. Хармс превращал свою жизнь в сплошной карнавал. А биография Марины и вовсе оказалась головокружительной - одни попугайские краски Латинской Америки чего стоят... И вообще, в драме из жизни шахтеров не обязательно наряжать героев в грязные телогрейки.
В спектакле же единственное яркое пятно - та самая телеведущая (Юлия Галкина). В розовом парике и голубой шубе. С сюсюкающим вокодером и машинкой для производства мыльных пузырей (очень уместный штрих, одна из удачных находок).
Словесный материал также можно было отобрать и с большей строгостью, и с большим разнообразием. Частые повторы одних и тех же реплик еще не создают обэриутской поэтики. Да, на стене у Хармса висела буддийская мантра "Ом мани падме хум", бесконечное повторение которой, говорят, ведет к просветлению. Но даже в детских стихах Хармса почти механические повторы и рефрены всегда вызывают приращение смысла. В спектакле этого не происходит.
Вообще разрушать чужое художественное единство надо осмотрительно. У Хармса есть знаменитый рассказ "Помеха" (1940): квинтэссенция смеха, похоти и ужаса на двух страничках. В спектакле из него выдернута лишь пара возбуждающих реплик. Получается и не смешно, и не страшно.
Словом, вмешательство режиссера и сценографа здесь не помешало бы.