Эмиграция надежды

105 лет тому назад последние Романовы покинули Россию. Среди них была императрица Мария Федоровна, мать последнего российского императора, уже зверски убиенного вместе с семьей и приближенными. Датская принцесса Дагмар, затем русская царица, жена Александра III отказывалась думать о столь ужасной участи сына и его семьи, продолжала надеться, и, уехав в Англию, а затем в родную Данию, продолжала оставаться прежде всего русской императрицей. Историк Юлия Кудрина представляет читателю "РГ" выдержки из дневника и писем Марии Федоровны, проливающие свет на ее верность России и понимание того, что нужно этой стране. Единственное, чего она так и не смогла принять - смерть сына.

"Болезненно сжалось моё сердце, когда я прочла манифест вел. князя Кирилла Владимировича, объявившего себя

Императором Всероссийским. Боюсь, что этот манифест создаст раскол и уже тем самым не улучшит, а, наоборот,

ухудшит положение и без того истерзанной России. Я полагаю, что Государь Император будет указан

нашими основными законами, в союзе с Церковью Православной, совместно с Русским народом! Молю Бога, чтобы Он

не прогневался на нас до конца и скоро послал нам спасение путями только Ему известными…"

Из письма императрицы Марии Фёдоровны великому князю Николаю Николаевичу

21 сентября/4 октября 1924 г.

7 апреля 1919 года императрица Мария Федоровна после получения известия о приближении к Крыму войск Красной Армии покинула Россию на английском военном корабле "Мальборо". "…Я испытываю тяжелые, к тому же еще и горькие чувства из-за того, что мне таким вот образом приходится уезжать отсюда по вине злых людей!.. … Я прожила здесь 51 год и любила и страну, и народ. Жаль! Но раз уж Господь допустил такое, мне остается только склониться перед Его волей и постараться со всей кротостью примириться с этим", - записала императрица в дневнике.

Долгое время Мария Федоровна надеялась, что наконец придет помощь со стороны союзнических войск.

В письме сестре Александре в Англию от 19 февраля 1919 г. императрица писала: "Боюсь, у нас вовсе не понимают, какой опасности подвергаются все страны, если вы в самом скором будущем не окажете нам действенной помощи в деле уничтожения этих исчадий ада [большевиков]. Ведь это ужасная зараза, как чума, распространяющая[ся] повсюду".

Марию Федоровну волновал вопрос созыва после войны Версальской конференции и ее предстоящее решение. Из того же письма императрицы: "... С большим нетерпением ожидаю я результатов мирной конференции - боюсь, ничего из этого не выйдет, ведь у каждой стороны свое, иное мнение, и, как при Вавилонском столпотворении, они будут судить да рядить, каждая преследуя только собственную выгоду - а вдруг и порешат оставить Россию такой, как сейчас, то есть расколотой на части или же республикой!! Это было бы неописуемо печально и возмутительно! Нет, не могу в такое поверить, это уже слишком, просто ужасно! В особенности я опасаюсь Вильсона - президента, который ничего не знает о положении дел в стране и наверняка сочтет, что республика - вариант для нас, а ведь ее, эту республику, желают только большевики да отребье, стоящее во главе нынешнего правительства. Величайшая ошибка состоит именно в том, что с ними вообще захотели вести переговоры и особенно после того, как они показали, кто они такие, пойдя на заключение сепаратного мира с Германией".

Тяжело встретившая весть о гибели царской семьи, вдовствующая императрица долгое время продолжала верить, что ее сын Николай Александрович и его семья "чудодейственным способом" спасены. Она запретила близким ей людям служить панихиду по ним. Когда в октябре 1918 года Мария Федоровна получила письмо от своего племянника, датского короля Кристиана Х, в котором он выражал соболезнования по поводу гибели Николая II, в ответном послании императрица написала: "Ужасающие слухи о моем бедном любимом Ники, кажется, слава Богу, не являются правдой. После нескольких недель жуткого ожидания я поверила в то, что он и его семья освобождены и находятся в безопасности. Можешь представить, каким чувством благодарности к нашему Спасителю наполнилось мое сердце!.. Теперь, когда со всех сторон мне говорят об этом, я должна надеяться, что это действительно правда. Дай-то Бог".

8 мая 1919 года через Константинополь и Мальту в сопровождении близких родственников и верных друзей императрица Мария Федоровна на английском судне "Лорд Нельсон" прибыла в Англию.

Пребывание в Англии длилось все лето. Для Марии Федоровны это были трудные дни. Как и прежде, не было никаких достоверных сведений о судьбе сыновей, и хотя ее английские родственники: сестра Александра, ее дети и внуки, король Георг (Джорджи) и его супруга Мэй выказывали ей свое расположение, она в Англии часто чувствовала себя униженной и даже оскорбленной. Так, 5 июня 1919 года она сделала следующую запись в своем дневнике: "Поднялась рано, побыла у Аликс, затем пришли Долгор[укий] и Вязем[ский] и показали мне дурацкую статью в газете, где сообщалось, что некий полковник Веджвуд в Палате общин задал вопрос, что означает тот факт, что я у себя принимаю русских офицеров. Этот субъект переходит все границы приличия - разве ему или кому-либо другому может быть дело до того, с кем я встречаюсь или чем я занимаюсь. Какая наглость! Один из присутствовавших парламентариев отпарировал ему. Многие зааплодировали, чем его очень отрезвили".

По-видимому, в то время Марии Федоровне еще не было известно, что предложение о предоставлении убежища в Англии Николаю II и его семье стало достоянием гласности уже к началу 1917 года, однако английская пресса и левая часть Палаты общин отнеслись к нему отрицательно. 10 апреля 1917 года Георг V через своего личного секретаря лорда Стэнфорхэма дал следующие указания премьер-министру: сославшись на негативное отношение общественности, информировать Временное правительство России, что правительство Англии вынуждено взять свое предложение обратно.

* * *

"О вкладе России в войну никто не говорил…

Для них России больше вообще не существует…"

Из дневниковых записей императрицы Марии Федоровны.

Май-август 1919 г., Лондон

Тяжелым оказалось для императрицы присутствие на так называемом Параде мира 19 июля 1919 года.

"Парадное шествие начали американцы с генералам Першингом - все союзные войска, исключая наших! О вкладе России в войну никто не говорил". 15 июля 1919 г. императрица Мария Федоровна сделала в своем дневнике следующую запись: "У меня сердце разрывается от восторженных криков толпы за моими окнами. Как тяжело оказаться в стороне от всего этого и не принимать участия в торжествах".

1 августа в греческой церкви состоялась панихида по всем павшим на войне. "В большом здании было полным-полно народу, из англичан присутствовал лишь один Бьюкенен (английский посол в России - прим. "РГ"). Хор, состоящий только из офицеров, пел бесподобно... Служба была красивая и торжественная. Но с какой огромной горечью и печалью я думала о страшном числе наших безвинных людей, воевавших вместе с союзниками и отдавших в эти четыре года войны свои жизни! Теперь этот факт совершенно игнорируют и не придают этому никакого значения. Для них Россия больше вообще не существует..."

Находясь в Англии в состоянии постоянного нездоровья, частых приступов меланхолии и уныния, она возвращалась к мысли о своих пропавших сыновьях - Николае и Михаиле, о своих любимых внуках. Сведения, поступавшие в тот период, не были столь противоречивы, как раньше. Все реже она слышала, что царская семья спасена и находится в безопасности под опекой какого-либо государства.

Наиболее убедительной кажется ей информация, которую она получает в Лондоне от капитана царской армии П. Булыгина.

П. Булыгин, посланный Марией Федоровной в Сибирь для выяснения вопроса о судьбе царской семьи по приказу адмирала А.В. Колчака, в то время Верховного правителя России, поступает под начало Н.А. Соколова и помогает ему в расследовании. С большим трудом материалы и документы дела были переправлены Соколовым в Европу, где он продолжал расследование.

Вернувшись из Англии в Данию в августе 1919 года без средств, императрица испытывала большие материальные затруднения, но при этом очень страдала, если не могла помочь всем тем русским людям, которые остро нуждались, оказавшись в те годы на чужбине. Несмотря на это, Мария Федоровна продолжала по мере возможностей облегчать жизнь всем, обращавшимся к ней за помощью. Об этом свидетельствует огромное количество писем, сохранившихся в Датском государственном архиве (Копенгаген). Аналогичные документы имеются и в российских архивах.

Политическая обстановка в Дании к моменту возвращения императрицы из Англии была довольно напряженной. Первая мировая война, революции в России и Германии, усиление левых настроений в стране привели к тому, что резко возросли оппозиционные настроения. Осенью 1919 года Копенгаген оказался в центре большой европейской политики, так как английские власти решили провести здесь переговоры с большевистскими представителями по вопросу обмена военнопленными. Россия находилась тогда в блокаде, и поэтому для советских властей миссия М. Литвинова в Копенгагене имела особое значение.

Она должна была способствовать скорейшему признанию Европой советской власти и самое главное - установлению дипломатических и торговых отношений между Советской Россией и Данией.

Мария Федоровна, находясь в Дании, естественно, не могла оставаться равнодушной к общественной и политической жизни страны. Ее возмущала позиция датского правительства, которое вело с ним официальные переговоры. В письме сестре в Англию она писала: "Представь себе, что мерзавец Литвинов-Финкельштейн до сих пор здесь! И раз уж никто не предпринимает никаких мер, чтобы выслать его, я просила полицмейстера зайти ко мне, чтобы задать ему вопрос, почему ему [Литвинову] позволяют находиться здесь так долго? Он ответил, что, к сожалению, ничего не может поделать, так как премьер-министр, этот скотина Ц[але] запретил полиции следить за его передвижениями и, более того, теперь отдал полицмейстеру приказ снять с Литвинова наблюдение. Никогда ни с чем подобным не сталкивалась, ведь теперь этот подлец может сеять раздоры и несчастья и отравлять атмосферу здесь, в Дании, своей пропагандой, как ему заблагорассудится, еще бы - он протеже самого премьер-министра. Очаровательно! Я сразу же рассказала обо всем Кристиану, который несколько удивился моим словам, поскольку ничего об этом от своих министров не слышал, да, судя по всему, и не понимает, какую угрозу таит в себе пребывание здесь этого опасного человека. Печально сознавать, что люди могут быть слепы до потери разума!.."

Следователь Н. Соколов настойчиво добивался свидания с императрицей. Было очевидно, что он бы хотел собственноручно вручить Марии Федоровне вещественные доказательства, свидетельствовавшие о том, что вся семья расстреляна большевиками. Мария Федоровна и сама хотела встретиться со следователем, но не решалась. Когда уже было договорено, что встреча состоится, и к Соколову должен приехать великий князь Дмитрий Павлович, чтобы доставить его к Марии Федоровне на датской королевской яхте, неожиданно пришла телеграмма от дочери Марии Федоровны, великой княгини Ольги Александровны, в которой говорилось: "Уговорите Соколова и Булыгина не приезжать". Было очевидно, что подобная встреча слишком тяжела для императрицы. В это время она была уже серьезно больна и не могла бы говорить с человеком, который собирался рассказать ей страшные подробности о смерти сына и его семьи.

Находясь в Дании, императрица принимала множество различных лиц, которые приезжали к ней в Копенгаген. Среди них были как русские люди, так и многие представители общественности разных стран. Все посещавшие императрицу лица с горечью констатировали, что в России совершилась революция против всего, чем держалась не только Россия и русский народ, но и вся Европа, и весь христианский мир. Русские философы И. Ильин, С. Франк, С. Булгаков были едины во мнении, что, когда в России рухнула монархия, - рухнула единственная опора в народном сознании всего государственно-правового и культурного уклада жизни.

* * *

В 1921 году в баварском курортном городке Рейхенгалле состоялся общероссийский монархический съезд, на котором присутствовали 150 человек. На съезде был избран Высший монархический совет в составе бывшего члена Государственной думы Н.Е. Маркова-Второго, А.А. Ширинского-Шихматова и А.Н. Масленникова.

Представители монархической эмиграции занялись поиском кандидата на пост "временного блюстителя престола до окончательного решения вопроса о его замене законным государем Императором". Согласно документу Высшего монархического совета от 26 июля (8 августа) 1922 года, "Рейхенгалльский съезд, не признав возможным за рубежом разрешить вопрос о престолонаследии, поручил Высшему монархическому совету обратиться к Ее Императорскому Величеству Государыне Императрице Марии Федоровне с всеподданнейшей просьбой об указании лица, имеющего стать впредь до воцарения законного государя блюстителем престола и возглавителем монархического движения".

Митрополит Антоний (Храповицкий), генерал-адъютант В.М. Безобразов и Н.Е. Марков посетили Марию Федоровну, но она, приняв их поочередно, предпочла уклониться от того, чтобы возглавить монархическое объединение.

Мария Федоровна продолжала по-прежнему ждать известий из России о том, что кто-то из ее сыновей и внуков остался все-таки в живых. Она пыталась получить свежую информацию и от своих соотечественников - датчан, работавших с большевиками в Советской России, в частности, от Кофода, проживавшего в России до революции около 50 лет, принимавшего в должности государственного советника участие в разработке и проведении столыпинских реформ. В одном из писем К. Кофода, сохранившегося в российских архивах, говорилось: "… Она приняла меня довольно холодно, несмотря на то, что она сама меня пригласила, и ни одним словом не спрашивала относительно внутреннего положения России, а лишь об убитых в Алапаевске великих князьях и княгинях. Я сообщил ей то немногое, что мне было известно об этом деле по сибирским сведениям, а она сказала, что это совпадает с тем, что ей уже передали..."

Сведения о Николае, его семье и Михаиле, поступавшие в тот период к императрице, не были столь противоречивы, как раньше. Великая княгиня Мария Павловна-младшая, неоднократно посещавшая в Лондоне императрицу вместе со своим братом великим князем Дмитрием Павловичем, вспоминала: "О сыновьях и внуках она говорила как о здравствующих, ждала известий от них самих. Она твердо стояла на своем, и ее вера передавалась другим, полагавшим, что она располагает некими обнадеживающими свидетельствами. Рождались и ходили, обрастая все новыми подробностями, самые фантастические слухи. То якобы из Сербии приехал офицер, встречавшийся там с другом, который собственными глазами видел императора. То объявлялся еще кто-то и доказательно убеждал, что царская семья спаслась, ее скрывают в своих недосягаемых сибирских скитах некие сектанты, она в безопасности. Потом их всех вдруг обнаруживали в Китае... или Индии. Всегда кто-то знал кого-то, видевшего письма, получавшего записки, говорившего с очевидцами, и тому подобное, пока, наконец, эти басни не стали содержанием обычной светской болтовни и никто уже не принимал их всерьез".

Состоявшееся 19-20 ноября 1922 года в Париже особое совещание Высшего монархического совета в своем постановлении признало непререкаемым высший авторитет во всем монархическом движении императрицы Марии Федоровны. В постановлении было также отмечено, что "в настоящее время за границей невозможно разрешить вопрос о престолонаследии, ибо нет вполне достоверных сведений о судьбе Государя Императора и его августейшего сына и брата, а действующие основные законы не допускают различные толкования, подлежащие разрешению компетентным государственным учреждением".

Главными претендентами на принятие императорского титула был великий князь Николай Николаевич, а также великий князь Кирилл Владимирович. В 1922 году великий князь Кирилл Владимирович заявил о принятии им императорского титула. 31 августа/13 сентября 1924 г. им был опубликован манифест "К русскому народу и русскому воинству".

С тяжелым сердцем встретила императрица Мария Федоровна заявление великого князя Кирилла Владимировича и опубликованный им манифест. 21 сентября / 4 октября 1924 г. императрица Мария Федоровна в письме великому князю Николаю Николаевичу выразила свое отрицательное отношение к манифесту. "Болезненно сжалось мое сердце, когда я прочла манифест вел. князя Кирилла Владимировича, объявившего себя Императором Всероссийским. Боюсь, что этот манифест создаст раскол и уже тем самым не улучшит, а, наоборот, ухудшит положение и без того истерзанной России. Если Господу Богу, по Его неисповедимым путям, надо было призвать к себе моих любимых сыновей и внука, то я полагаю, что Государь Император будет указан нашими основными законами, в союзе с Церковью Православной, совместно с Русским народом. Молю Бога, чтобы Он не прогневался на нас до конца и скоро послал нам спасение, путями Ему только известными. Уверена, что Вы, как старший член Дома Романовых, одинаково со мной мыслите. Мария".

В письме своему другу княгине А.А. Оболенской в Париж 9 октября 1924 года императрица писала: "Вы должны понять, насколько я была и все еще остаюсь в мучительным состоянии из-за всех печальных событий прошедших недель, после манифеста, изданного Кириллом Владимировичем. Это ужасно, и какие новые смятения он посеял в уже измученных душах! Надеюсь, что мой ответ Николаю Николаевичу был правильно понят. Потому что для меня возможен только один ответ: я убеждена, что мои любимые сыновья живы, и потому я не могу никому позволить занять их место! Все эти письма, которые я получаю, написаны не для того, чтобы меня успокоить. Это все равно, как если бы мне вонзали кинжалом в сердце. Я молю Господа прийти нам на помощь и указать нам истинный долг каждого из нас. Кирилл Владимирович написал мне, прося моего благословения, но он даже не дождался моего ответа, потому что в тот же день его манифест уже был напечатан во всех газетах".

25 декабря 1924 года в письме княгине А.А. Оболенской Мария Федоровна призналась, настолько "тяжелым и мучительным" было для нее это время, когда ей "нужно было ясно увидеть тот правый путь и стоять за него, как велит ее совесть". "Эта забота не оставляла меня, - писала императрица, - ни днем, ни ночью, тем более что мое письмо, ответ Николаю Николаевичу, так и не дошло до него. Поэтому я написала второе, которое в конце концов благополучно дошло. Все это невероятно и необъяснимо, но во всяком случае, я старалась успокоиться относительно всего этого. Слава Богу, обе мои дорогие дочери и были рядом, и во всем меня поддерживали!"

Оценивая факт опубликования великим князем Кириллом Владимировичем Манифеста и его содержания, дочь Марии Федоровны, великая княгиня Ксения Александровна писала А.А. Оболенской в Париж: "Разве так должен объявляться царь и так встречаем мы его? Нет - тут что-то даже святотатственное в этом выступлении и трудно с этим примириться. Ну как все это роняет принцип и "идею" и вот от этого осознания так горько и больно... Разве мы чувствуем, что это тот царь, которого ждут и который может вести Россию к спасению и славе? Это какой-то кошмар, и есть от чего с ума сойти. Ты, наверное, чувствуешь точно так же?"

Опубликование манифеста великого князя Кирилла Владимировича привело к определенному расколу в эмигрантском сообществе и среди членов царской семьи. "Мы тоже слышали, что К[ирилла] на Ривьере многие русские бойкотируют, - писала Ксения Александровна 3 февраля 1921 года А.А. Оболенской, - и что русская колония раскололась на две партии: кирилловцы и анти-кирилловцы". Многие не признавали право великого князя Кирилла Владимировича на императорский престол, т.к. его поддержка в 1917 г. Временного правительства была изменой монархии, и тем самым он тогда утратил право быть законным претендентом на российский престол. Право за Кириллом Владимировичем на императорский титул признали иерархи Русской православной церкви за рубежом. Были, однако, и откровенные противники признания Кирилла Владимировича российским императором.

Среди них был барон П.Н. Врангель, возглавлявший Русский общевоинский союз. Члены Союза своим верховным вождем считали наиболее авторитетного в тот момент из Романовых - великого князя Николая Николаевича-младшего. Отказали в доверии Кириллу Владимировичу и такие, например, монархисты как В.В. Шульгин. Последний назвал действия Кирилла Владимировича "Кобургским самопровозглашенцем".

В 1925 году императрица Мария Федоровна в последний раз посетила Русскую церковь в Копенгагене, чтобы присутствовать на молебне, состоявшемся в связи с передачей по решению Верховного суда Дании Русской церкви в собственность церковной русской общины в Дании, хотя советская сторона требовала передачи церкви советскому государству.

Императрица Мария Федоровна умерла 30 сентября/13 октября 1928 г. и была похоронена в Роскилльском соборе под Копенгагеном.

В 2006 году прах императрицы Марии Федоровны с согласия королевы Дании Маргарете II и президента РФ В.В. Путина был доставлен в Россию и захоронен в Петропавловском соборе в Санкт-Петербурге рядом с могилой императора Александра III.