В России вышло "Предчувствие" Бертрана Бонелло о зреющих в человечестве страхах
В основе сценарной идеи - повесть Генри Джеймса "Зверь в чаще", она о смутных тревогах, преследующих героя, но так и не реализованных. От повести остался только этот мотив, и он воплощен в эпизодах чувственных, происходящих в три разные эпохи - в 1910-м, 2014-м и 2044-м годах. Бонелло великолепно чувствует форму и любит играть полутонами, так что визуально картина изменчива и увлекательна - ею можно просто любоваться как калейдоскопом, кристаллы которого складываются прихотливо, непредсказуемо и… бессмысленно. Прекрасными партнерами оказались француженка Леа Сейду в роли Габриэль Монье и англичанин Джордж Маккэй в роли загадочного Луи Левански, образовавшие выдающийся по церемонной отчужденности и, одновременно, взаимной тяге дуэт.
Все начинается в недалеком будущем, когда в жизнь вторгся искусственный интеллект. Героиня Сейду Габриэль, актриса-модель, желая получить роль, имитирует испуг в пустой студии на зеленом фоне - хромакее. Но чтобы вписаться в эпоху, требующую бесстрастности, она должна при помощи операции навсегда избавиться от обуревающих эмоций. А ей кажется, что при этом она потеряет нечто жизненно необходимое. Из генетической памяти всплывают видения ее прошлых жизней, ее мучает вечное предчувствие какой-то катастрофы.
Вот начало ХХ века, когда она, пианистка, счастлива с состоятельным мужем, владельцем кукольной фабрики, и ведет насыщенную артистическую жизнь, пытаясь постичь модернистские тайны Шёнберга. На одном из вернисажей явившийся ниоткуда молодой человек напомнит ей о давней встрече то ли в Риме, то ли в Милане, где она якобы поделилась с ним своими страхами. Юноша с пытливым взором чем-то привлечет ее внимание, и отныне этих двоих будут связывать необъяснимые узы. Они будут встречаться в разные годы, меняя, сообразно эпохе, обличья, но не возраст, и каждый раз знакомясь заново. Здесь призрачно все - их тяга друг к другу, их как бы назревающая, но почему-то невозможная любовь. Потом, по ходу фильма, в одном из монологов наедине Луи признается, что в свои тридцать он никогда не держал девушку за руку - он всем хорош, но девушки на него не смотрят, и он готов им, ненавистным, мстить. А пока идут светские беседы о живописи, Шёнберге и опере "Мадам Баттерфляй", неизменно возвращаясь к предчувствию какой-то катастрофы.
Как бы реализуя эти страхи, режиссер помещает действие во времена реальных исторических бед: 1914-й - год великого наводнения, затопившего Париж (использованы фотографии бедствия, экран съеживается до старого формата 4:3). Где-то всегда рядом - грозный разлом Сан Андреас с его гибельными землетрясениями (одно из них потревожит героев фильма). 2014-й - назревает очередная техническая революция, новорожденный ИИ грозит лишить человечество привычных радостей жизни, будущее кажется царством тоскливой стерильности. Впрочем, призрак целлулоидного, косметически отремонтированного человека возникает еще в "ранних" эпизодах фильма, где герои на кукольной фабрике наблюдают процесс сборки ручек-глазок-ножек. От куклы из папье-маше протянута нить к кукле-гуманоиду Келли из 2024 года - для мучающейся одиночеством Габриэль она станет единственной подружкой (куклу реалистично изображает Гуслаги Маланга).
Актеры Леа Сейду и Джордж Маккэй для такого фильма идеальны уже тем, что умеют банальные тирады и почти пустые диалоги делать значительными, изысканно интеллектуальными, имитируя наличие многослойных подводных смыслов, о которых нам нужно гадать. Их герои и общаются странно, все время переходя с французского на английский и обратно, отчего действо лишается культурной идентичности, становится кукольно обезличенным, но многозначительным. Тема грезящейся катастрофы напоминает о себе то паническим метанием по комнате откуда-то взявшегося голубя, то туманными предсказаниями ясновидящей, и реализуется в мире бесстрастных машин и лишенных мимики, страшащихся ярких чувств людей, в этих картинах безжизненной жизни. Уже заранее мертвой кажется толпа, которая лунатически топчется в лихорадке танца. Да и образ инцела Луи с его самокопанием, рефлексией и нерешительностью - знак недуга пораженного новой некоммуникабельностью человечества.
В этом пункте фильм смыкается с антиутопией, обдуманно спартанской по антуражу и холодному, ко всему безразличному стилю. Время от времени он апеллирует и к жанру хоррора, предощущение ужасного граничит с эротикой. При этом Бонелло совершенно не озабочен внятностью высказывания, складывая свою апокалиптическую мозаику словно по наитию, повинуясь интуитивным ходам и сиюминутным ощущениям. Поэтому и зрителя бросает от завороженной вовлеченности, от смутного чувства присутствия при художественном открытии к подозрению, что тебя мистифицируют. Фильм полон эстетически изысканного мусора, и он чем дальше, тем реже образует сколько-нибудь цельную картину. Всего слишком много, и все кажется слишком необязательными, чтобы держать внимание - фильм скорее раздражает, чем вовлекает. И к финалу актеры откровенно выполняют заданные этюды, не очень понимая, что и зачем они играют. Их растерянность отчетливо видна на экране.
С 4 апреля фильм в кинотеатрах России.