Обыкновенная история
В субботу, 21 июня, у Павла Тюменева был короткий рабочий день. Вернувшись из торгпредства в пансион, где он жил вместе с двумя другими командированными из Союза, Павел предложил землякам подумать, чем они займутся завтра. Решили просто погулять по городу: лето, солнце, цветущие каштаны. Все трое впервые выехали за границу, Берлин был для них полон загадок, хотелось увидеть его знаменитые музеи, да и - чего греха таить - отведать хорошего немецкого пива.
На следующее утро, сойдясь, как обычно, в столовой, пригласили горничную. Приветливая немка средних лет готовила им на завтрак кофе и вареные яйца. Но сегодня фрау была явно чем-то очень взволнована. "Война", - сказала она и заплакала.
Молодой инженер Павел Тюменев трудился на ленинградском заводе "Красный металлист" в группе конструкторов, которая занималась разработкой эскалаторов для "Метростроя". В Германию был направлен в самый канун войны для приемки оборудования, которое немцы обязывались поставить в рамках двустороннего экономического сотрудничества. Таких, как он, командированных из Союза по разным отраслям, в Германии тогда скопилось около полутора тысяч.
Уже германские дивизии были сосредоточены у наших границ, уже знаменитые советские разведчики доложили в Центр о неминуемом нападении, а наши гражданские специалисты с семьями и в одиночку все еще прибывали в столицу рейха. В субботу, 21 июня, самолетом прилетел профессор Ивановского политехнического института, прилетел, разместился в гостинице, а на следующий день был арестован гестаповцами.
Павел Тюменев со товарищи, выслушав горничную, стали думать, как им быть. У них отсутствовали дипломатические паспорта, им никто не дал инструкций насчет того, куда идти и с кем связываться в подобной ситуации. Было ясно, что и посольство, и консульство взяты под контроль агентами тайной полиции, что оставаться в пансионе им нельзя, что их арест - дело самого ближайшего времени. Решили наудачу попробовать пробиться на территорию "Русского дома".
Чтобы не привлекать к себе внимания, чемоданы, пальто и другие громоздкие вещи оставили в пансионе. Вышли на улицу - в одинаковых серых костюмах, шляпах, в карманах пиджаков платочки. Этакие туристы на променаде. И ведь фокус удался - время близилось к полудню, а их никто не задержал вплоть до "Русского дома". Но вот там везение кончилось: штурмовики - эти добровольные помощники гестаповцев - немедля повязали всех троих. Обыск. Допрос. Перемещение во двор гестапо, где к этому времени собрали большинство задержанных в Берлине советских граждан.
А дальше - концлагерь Дахау, томительные дни неведения. Станут ли они узниками до конца войны? Или советскому правительству удастся обменять их на тех германских специалистов, которые тоже оказались заложниками, только на нашей территории? Уже гораздо позже, через много лет, Павел узнает, что немцев в СССР было на тот момент всего сто двадцать человек. А наших - полторы тысячи.
Через десять дней наступила развязка. Договоренность об обмене была достигнута при посредничестве Швеции. 3 августа пленников погрузили на поезд, и он начал свое долгое путешествие через оккупированные страны Европы к Стамбулу. Из Турции добрались до Закавказья, и 8 августа, то есть спустя месяц с небольшим после Дахау, Павел Тюменев сошел с поезда на перрон Ленинградского вокзала.
Он вернулся на свой завод, еще не ведая о том, что все самые главные и самые страшные испытания предстоят впереди.
***
Татьяна Тюменева - внучка Павла Васильевича - работает корреспондентом в петербургском филиале "Российской газеты". Она из тех, увы, редких сегодня журналистов, которым все интересно. Как сказала по этому поводу ее начальница, "Таня - за любой кипиш". Месяц провела на дрейфующей станции "СП-41" вблизи полюса, после чего в Музее Арктики и Антарктики организовала выставку "Дневник одной экспедиции". Поехала в отпуск на Валаам, там встретила дайверов из Орла, они на дне Ладожского озера обнаружили затонувшее финское судно с грузом, среди которого были бутылки с молоком. Вернувшись, принесла в офис несколько бутылок: давайте проведем экспертизу - как сказались на молоке эти восемьдесят лет, проведенные в воде озера.
Мы сидим с Татьяной в той самой квартире, куда вернулся молодой инженер Павел Тюменев из Берлина в далеком 41-м. Здесь все так, как было тогда. Если не считать холодильника в кухне и дискового телефонного аппарата из 70-х.
Таня, словно музейный экскурсовод, рассказывает о квартире. Начинает с входной двери. Там, еще на лестничной клетке, справа, в стене такая круглая пипочка. Дернешь за нее - в квартире раздастся звонок. А в самой двери вделан смотровой глазок, но не стеклянный, как сейчас - просто маленькая решетка. Если показать фото с такой деталью современному человеку, то он никогда не ответит на вопрос - что и для чего это?
Когда мы вошли внутрь, Татьяна громко поздоровалась, хотя в квартире никого, кроме нас, не было. Объяснила: "Я так всегда делаю. Заходя, здороваюсь, уходя, прощаюсь. Ночью здесь паркет поскрипывает, будто кто-то по нему ходит".
Этот доходный дом на Фонтанке был построен в конце XIX века. Танин прадедушка Дмитрий Сиротин сначала арендовал здесь двухкомнатную квартиру, а после революции стал ее хозяином. Новая власть не уплотнила жильцов, не сделала квартиру коммунальной, потому что у прадеда было трое детей. Две комнаты на пять человек - это сочли нормальным.
Дмитрий Сиротин, судя по сохранившимся фотографиям и рассказам его правнучки, был колоритным персонажем: пел и не без успеха на сцене Мариинского театра, обладал шикарным голосом и внушительной внешностью, мог за один присест съесть лоток с жареным гусем.
От него в квартире - пианино, привезенное прадедом с гастролей откуда-то из Европы. Возможно, от него же у Таниного сына - явный музыкальный талант.
Кстати, супруга инженера Павла Тюменева тоже отличилась по музыкальной линии и тоже пела в Мариинке. Антонина Дмитриевна бросила учебу в консерватории, когда у нее родился сын, она решила полностью посвятить себя семье.
А наша экскурсия по уникальной квартире продолжается. Вот старый буфет с резными украшениями и стадом неизбежных слоников. В каждой комнате - по круглой печке, они топились дровами. Матерчатый абажур над столом. Керосиновые лампы. Черно-белые фотографии родственников на стенах. Швейная машинка.
Кухня. Справа старинная дровяная печь с заслонками, вензелями на чугунных дверцах. Именно здесь, на этой скромной кухне, и продолжилась жизнь инженера Павла Тюменева и его жены Антонины осенью и зимой первого года войны.
***
Когда Павел вернулся на свой родной завод, то сначала их всех мобилизовали на оборонительные работы: копать противотанковые рвы неподалеку от Гатчины. За перевыполнение нормы обещали через неделю увольнительную на два дня. Но чтобы перевыполнить норму, надо было очень постараться. Он сразу вычислил самую сильную бригаду - туда входили профессиональные могильщики со Смоленского кладбища, располагавшегося рядом с "Красным металлистом".
"Я напрягал все свои физические силы для того, чтобы меня не отчислили из этой бригады", - запишет он потом в своих дневниках. Очень хотелось после германской разлуки вновь побыть с женой.
Закончив со рвами, стали заниматься установкой проволочных заграждений. Неподалеку располагалась зенитная батарея, которая сильно досаждала немцам в ходе их налетов на Ленинград. И вот однажды они решили ее уничтожить: целая стая "юнкерсов" налетела - осколки бомб и пулеметный огонь накрыли и зенитчиков, и работавших рядом заводчан.
От Гатчины в Ленинград возвращались пешком. Это уже была поздняя осень, немцы подошли вплотную к городу, начинались тяжелые дни блокады. Дома застал жену всю в слезах. Хотел было рассказать о своих злоключениях, но она опередила его: "Ты не знаешь, что у нас происходит. Надо идти спасать из-под завалов людей на углу канала Грибоедова и проспекта Маклина". Едва выпив чаю, он снова отправился в путь. И вскоре увидел то, что осталось от большого дома, в который попала фугасная бомба.
Его завод перепрофилировали на выпуск военной продукции. На работу ходил пешком - от Фонтанки через Неву на Васильевский остров.
Сына с бабушкой отправили в эвакуацию в Ярославскую область. Мариинский театр тоже покинул Ленинград, был эвакуирован в Пермь, но часть персонала осталась. И Антонина Дмитриевна осталась тоже, не захотела бросать мужа.
Дальше я буду не дословно цитировать записи Павла Васильевича.
У соседей был большой красивый кот, который при сигнале "тревога" первым вылетал из квартиры и мчался вниз в подвал. Судьба этого кота окончилась трагически. Когда на Ленинград обрушился голод, его кто-то присмотрел, поймал и, конечно, съел.
Обе комнаты пустовали, температура в них была близкой к уличной. Окна держали чуть приоткрытыми, т. к. при взрывной волне стекла тогда оставались целыми. Спали на кухне прямо в одежде. Там топили печь, кипятили на ней воду, запивали этой водой поджаренный на печи хлеб. Эта крохотная кухня, можно сказать, стала их спасением.
С 20 ноября ленинградцам стали выдавать самую низкую норму хлеба за все время блокады - 250 г по рабочей карточке и 125 г всем остальным категориям.
В городе стало значительно меньше голубей, а в дальнейшем они совсем исчезли. Стало меньше собак и кошек, которые скоро тоже совсем исчезнут. Все пойдет в пищу. Люди варили столярный клей, варили кожаные ремни.
Проезжал ломовой извозчик. Лошадь убита осколком снаряда. Проходившие мимо люди стали буквально руками отрывать от лошади куски мяса.
Однажды во время воздушной тревоги решил не спускаться в убежище, а вышел на улицу, встал на углу набережной Фонтанки и Прядильного переулка и стал наблюдать за налетом. Увидел такую картину, которая потрясла его до глубины души. Из чердаков, верхних этажей, прилегающих зданий и других мест запускались сигнальные ракеты, указывающие немецким летчикам ориентиры, куда надо сбрасывать бомбы. Да, был героизм, но было и предательство, были немецкие агенты из числа жителей Ленинграда. Были мародеры, которые цинично наживались на общей беде. Война…
Это было в конце ноября, когда я шел на работу в вечернюю смену своим обычным маршрутом. Пересекая площадь Труда, издали увидел, что по левой стороне тротуара моста лейтенанта Шмидта шел человек в сторону Васильевского острова. На мосту никого из людей не было. Он уже находился в конце моста, подошел к перилам моста и остановился. Я шел медленно. Пока я пересек площадь и шел к мосту, прошло какое-то время, но человек стоял на месте. Когда я поравнялся с ним и подошел к нему, он уже был мертвый (замерз, но стоит на своих ногах и крепко держится своими окостеневшими руками за перила моста).
Сильные холода, как и голод, убивали ослабевших людей. Найдя тепло, печку, садились рядом, начинали дремать и уже никогда не просыпались.
Ко всем этим трудностям и лишениям, обрушившимся на ленинградцев, надо отнести и такие дополнительные, как темнота, невозможность соблюдать элементарные правила личной гигиены, затруднения с удалением человеческих естественных отходов. Света не было, сидели с коптилками, водопровод не работал, санузел опечатан.
Люди были неразговорчивые, замкнутые, сосредоточенные на том, чтобы выжить. На лицах никаких признаков улыбки. Все эти тяжелые испытания, выпавшие на долю ленинградцев, состарили их, молодые выглядели стариками и старухами.
В марте 1942 года сам Тюменев настолько ослаб, что руководство завода приняло решение эвакуировать и его. Путь до Ижевска тоже был связан со множеством опасностей и тягот. Читаешь его записи - дрожь по коже.
Он выжил. И с окончанием блокады вернулся все в ту же квартиру на Фонтанке. Снова работал на родном заводе, конструировал эскалаторы - теперь и для московского, и для ленинградского метро. А в свободное время вел подробные записи - о том, что случилось с ним, с его родным городом, со страной.
Но вернемся в день сегодняшний. Внучка Павла Васильевича не только сохранила его воспоминания - исписанные мелким, почти каллиграфическим почерком листочки в клеточку, их почти тысяча. Она сохранила еще множество реликвий той поры. И однажды написала про деда в газету. А дальше случилось вот что. Ее коллеги по петербургскому филиалу "РГ" предложили сделать выставку, посвященную жизни Павла Тюменева. Экспонатов накопилось много: его дневники, личные вещи, награды, семейные реликвии.
Сначала экспозиция демонстрировалась в местном Доме журналиста и произвела сильное впечатление на медиасообщество. Было много публикаций в прессе, телевидение сделало свой отдельный фильм. Потом выставка переехала в Центральный государственный архив научно-технической документации СПб, оттуда перекочевала в Центральный музей железнодорожного транспорта, сейчас она в главном офисе московского "Метростроя" на Цветном бульваре. В сентябре ее планируют разместить в Смольном.
Оказывается, жизнь рядового человека, не обласканного властью, не генерала, не космонавта, не политика, не популярного актера, может быть интересна для всех. При условии, что человек прожил достойно и оставил после себя след. Именно эти "простые люди" и вынесли на своих плечах все выпавшие на долю Родины испытания. Их негромкие подвиги - в солдатских окопах, в блокадных кварталах, на заводах и фабриках - стали основой той Великой Победы, которой все мы гордимся до сих пор.
Ты хорошо понимаешь это, когда знакомишься с биографией Павла Тюменева. А поняв и осознав это, испытываешь непременное волнение. Вот отчего гарантирован успех семейной выставки, посвященной Тюменеву.
По сути, обыкновенная история. Но из нее, как из ручейка, вытекает река нашей исторической памяти.
Прощаясь с Татьяной Тюменевой, я спросил ее, что дальше будет с квартирой на Фонтанке?
- Это не ко мне вопрос, - ответила она. - Пусть сын решит.