Архитектор Максим Атаянц: Античность для меня стала источником вдохновения
Если в Риме можно провести жизнь, то в Пушкинском, как минимум, каникулы. Старинные карты - в роли навигатора по древнему Риму. Офорты Франческо Панини 1770-х, раскрашенные акварелью, позволяют увидеть собор Святого Петра утром, на заходе солнца, в мистическом ночном окружении.
А рядом с этими почти кинематографическими "раскадровками", в которых жизнь горожан тоже не забыта,- фейерверк над замком святого Ангела, построенного над гробницей императора Адриана.
О том, как гравюры XV-XVIII веков помогают понять античный город и почему опыт имперского Рима остается интересным для архитекторов ХХI века, "Российской газете" рассказал архитектор Максим Атаянц.
Чем изначально была для вас эта коллекция?
Максим Атаянц: В моем случае - частью искреннего интереса к античной архитектуре. Я ее фотографирую, рисую, изучаю. Люблю и радуюсь ей. Гравюры с видами античных руин - продолжение этого интереса. Другая сторона этого интереса - преподавательская деятельность и реставрационные и научные дела, связанные с Пальмирой, например. Ну и мои архитектурные предпочтения как профессионала связаны с классической античной традицией.
Поэтому когда гравюру Пиранези увидел студентом в букинистическом на Невском, то не смог пройти мимо...
С нее все началось?
Максим Атаянц: Да. Мне просто повезло. Это действительно был Пиранези. А товаровед неверно атрибутировала. Решила, что это Пиранези-сын, чьи работы много дешевле работ отца. Поэтому он и дошел до прилавка. На постсоветском антикварном рынке 1990-х действительно ценные вещи не попадали просто так на глаза случайному покупателю. Так все и пошло...
В 1995 году вы сделали в качестве дипломной работы проект Музея военно-морского флота в Кронштадте...
Максим Атаянц: Это был первый за сорок лет дипломный проект, сделанный в классическом стиле. Проще говоря, с колоннами и арками. Это некоторый скандал тогда вызвало. Но "пятерку" поставили.
1990-е - время открытия в России заново наследия русского авангарда. Откуда взялся интерес к классике?
Максим Атаянц: Ну представьте, я родился в Рязани. В семье вузовских преподавателей. Жили мы в хрущевском доме из силикатного кирпича. Вокруг стояли студенческие общежития - тоже из серого кирпича. Ничего более унылого, с точки зрения архитектуры, себе представить было нельзя. Но неподалеку было несколько зданий 1950-х годов, а в центре - хорошие классицистические дома XVIII-XIX веков. Как-то уж очень сильно они отличались. А когда я поступил в Академию художеств, я просто полюбил то, чему нас учили на первом курсе. На первом курсе ведь не проектируют. Там изучают античные памятники. А когда начиналось проектирование, то все, что ты успел полюбить на первом курсе, оказывалось жестко табуировано. В лучшем случае отвечали: "Ну ты же не можешь сделать так же красиво, как Парфенон..." Да, но почему-то 2000 лет это людей не останавливало?
Вы успели поучиться в Италии?
Максим Атаянц: Один раз полтора месяца в 1995 году - в Летней школе. Принц Чарльз, нынешний британский король Карл III, серьезно интересовался классической архитектурой. Под его эгидой устраивались летние школы для молодых архитекторов. Когда ты понимаешь, что не одному тебе интересно античное наследие, это очень вдохновляет. Больше я нигде за границей не учился. Учил потом.
Ездил много. Когда было много работы, и хорошей, я ездил в Италию порисовать. Помимо этого у меня была своя программа. Я объехал, скажем так, в экспедиционном режиме почти всю Северную Африку и ближневосточную часть былой Римской империи, где сохранилось очень много руин античных городов, и часто в лучшем состоянии, чем в Европе. Марокко, Алжир, Ливия, Тунис, Турция, Сирия, Ливан...
Рим стал ориентиром для европейских столиц, от Парижа до Петербурга. Может ли опыт античного строительства быть полезным сегодня?
Максим Атаянц: Мне он очень пригодился. В практическом плане. Я архитектор. И мне важно было понять, как в античных городах все было устроено. Что такое город? Какой у него скелет? Как общественные пространства строятся, как - приватные? Как сделать, чтобы человек себя комфортно чувствовал? Все эти вопросы и сегодня актуальны.
Рим-то огромный...
Максим Атаянц: А я сейчас не про Рим. Я говорю именно про провинциальные города. Рим и в античное время сопротивлялся градостроительным новшествам. Там крупные градостроительные изменения могли проходить, например, после выигранной войны. А в провинции, которую римляне заселяли и где строили свои города, гораздо виднее архитектурные приемы.
Римской империи давно нет. Но античная архитектура оказывает влияние на то, как строятся города, до сих пор. Почему? Для Римской империи архитектура и градостроительство были средством укрепления империи. Способом соединения разных ее частей. Тогдашний римский гражданин, приехав, например, с побережья океана в Марокко к озерам в Венгрии, оставался в пределах одного государства. Он должен был ощущать себя в знакомой среде.
На выставке есть гравюра, где развалины Колизея выглядят идеальным убежищем разбойников...
Максим Атаянц: В XVI веке так и было. Но есть и более спокойные виды, где город выглядит вполне благостно. Когда рассматриваешь гравюры, очевидно, что античные памятники, такие, как Колизей, Пантеон, Замок Святого Ангела, на гравюрах XV-XVIII веков если и меняются, то мало. Другое дело - город вокруг них. Колонна Траяна стоит, а пространство вокруг нее на гравюрах разных веков - разное. А уж если говорить о людях, обитающих на этих гравюрах, то их одежда, даже характер движения меняются каждые 30 лет. Люди, их дома и античные памятники живут как бы в трех разных скоростных режимах.
Один из центральных сюжетов выставки "Три возраста Рима" - перенос обелиска "Игла" на площадь перед собором Святого Петра. Гравюры демонстрируют сложное инженерное решение, придуманное для этого. Понятно, почему на Капитолий свозили античные скульптуры. Площадь требует украшения. Но зачем таскать египетскую "Иглу" с одного места на другое?
Максим Атаянц: Это как раз совершенно понятно. Зачем нужны обелиски? Римляне везли их из Египта как трофеи и ставили в основном там, где проводились гонки на колесницах или рядом с мавзолеем Августа. В итоге лишь один из них, Ватиканский обелиск, был на том же месте, что в античном Риме. А фрагменты других лежали там, где упали. В Риме XVII века обелиски нужны были совсем для другой цели - не как свидетельство побед. На рубеже XVI-XVII веков Рим пережил градостроительную революцию. Он стал тем Римом, который мы знаем как "вечный город".
Это грандиозное строительство в эпоху барокко связано было с утверждением города как духовного, политического, культурного центра католической Европы. И одной из главных статей дохода Рима были благочестивые паломники...
Религиозный туризм?
Максим Атаянц: Да, но есть особенности. Когда едет король с великолепными дарами, а с ним две тысячи человек свиты, то это VIP-туризм в квадрате получается. А король этот не единственный... Короче, всем этим людям нужно было в городе как-то ориентироваться. Паломники, как правило, приходили пешком по Фламиниевой дороге с севера. И они должны были понять, куда им идти. Ясность маршрутов архитектор Доменико Фонтана, создавший новый план города, обеспечил, проложив прямые улицы через всю кашу средневековой застройки. Обелиски играли четкую роль зрительных ориентиров. И сейчас играют.
Признак комфортного города - возможность легко в нем ориентироваться?
Максим Атаянц: Я бы сказал по-другому. Город, если воспользоваться театральными терминами, - это те декорации, в которых происходит спектакль нашей с вами жизни. Поэтому в городе должна быть разнообразная среда. Погрустить, подумать - идем в одно место, повеселиться - в другое. И нужно, чтобы человек, находясь в этой среде, получал впечатления. Чтобы ему было интересно. А вот что за углом? А за углом - площадь, от которой еще две улицы идут. Это должно быть длящееся (и комфортное!) приключение для человека, отправляющегося на прогулку или знакомящегося с городом.