Почему художника Михаила Шемякина хотели посадить за госизмену, а потом наградили знаком ФСБ
На его тужурке прикреплены казачий крест и значок "За вклад в безопасность Родины", выданный ему Ленинградским управлением ФСБ. В его питерском офисе висит портрет Дзержинского.
И для несведущего человека это странно. Ведь, судя по воспоминаниям художника, именно чекисты были виновниками всех его бед в молодые годы. Поскольку он рисовал "не так, как надо", комсомольским собраниям предпочитал визиты в церковь, носил длинные волосы и общался в своей коммунальной квартире с такими же "подозрительными" типами, то его взяли в разработку. "Искусствоведы в штатском" то и дело вызывали его на "профилактические беседы", квартиру нашпиговали микрофонами, а некоторых его друзей КГБ сделал своими информаторами.
Когда Шемякин задумал бежать из СССР и стал тренироваться в длительных заплывах рядом с Сухуми, то туда немедля были командированы оперативники комитета. Кончилось все это тем, что однажды его пригласили в Большой дом (ленинградский аналог Лубянки) и предложили по-тихому покинуть пределы родины. Что он и сделал ровно 53 года назад. Оказавшись вначале во Франции, потом в США, а ныне снова во Франции. И вот сейчас, проживая в старинном замке к югу от Парижа, он носит на своей тужурке награду, выданную ему питерским управлением ФСБ.
- Где же логика, Миша? - спросил я однажды своего старого друга.
История, которую он поведал в ответ, выглядела прямо-таки мистической.
***
Оказывается, еще в далеком 1970 году, когда Шемякин уже давно находился под плотной опекой оперативников 5-го отдела, его пригласили в Большой дом и попросили изготовить стенд к 100-летию со дня рождения В.И. Ленина.
- Пригласил меня молодой следователь Володя Егерев. Он был редактором стенгазеты, и, видимо, потому именно ему дали общественное поручение - сделать такой стенд. А он обратился к оперработнику, который обслуживал Эрмитаж: посоветуй кого-нибудь из способных художников. Тот назвал именно меня, хотя, как потом выяснилось, в "конторе" к тому времени на меня уже были накоплены горы компромата и там размышляли, что дальше со мной делать - закрыть в лагере или отправить в психушку.
Прихожу в Большой дом - весь из себя такой неформальный, длинноволосый, с холщовой сумкой через плечо. Володя Егерев был всего на четыре года старше, но все же он офицер госбезопасности, лицо официальное, потому я к нему "на вы", он тоже ко мне - с подчеркнутым уважением. Мы подробно обсудили все, что касалось изготовления стенда: где достать фанеру, ДСП, жесть, какие элементы атрибутики использовать. Я взялся за работу, из жести сделал силуэт крейсера "Аврора" на фоне Петропавловской крепости. Помогал мне в этом мой друг Женя Есауленко, он сделал портрет Ленина. И вскоре мы представили готовый стенд заказчику. В управлении КГБ нашей работой остались довольны. Даже наградили почетными грамотами.
Спустя год, когда Егереву на стол положили несколько пухлых папок с материалами оперативной разработки художника Шемякина и предложили, как я понимаю, начать против меня следственные действия по статье "Измена Родине", он, внимательно все изучив, пришел к выводу, что никакой изменой там не пахнет. И фактически меня спас, найдя поддержку у своего начальства.
***
Выслушав Михаила, я не поленился отыскать ветерана госбезопасности В.В. Егерева, чтобы услышать подробности этой истории теперь из его уст. 85-летний отставной полковник лето проводит на даче неподалеку от Питера, там мы и встретились. Владимир Васильевич, как и подобает чекисту, перед встречей "пробил" меня по своим базам, узнал, что я, как и он, тоже много времени провел на афганской войне, занимался поиском и освобождением пленных, а потому принял гостя с радушием. Мы выпили чаю с вареньем, вспомнили общих знакомых по Кабулу, а затем я осмелился перейти к той теме, ради которой приехал к нему в лес.
Егерев в подробностях пересказал эпизод с изготовлением ленинского стенда.
- Сначала Михаил мне показался каким-то несерьезным - лохматый, тощий, одет как бомж. Но говорил складно. На мое предложение согласился сразу, правда, спросил, не буду ли я против, если он в помощники возьмет своего коллегу Есауленко. Предложил сделать барельеф Ленина, "Аврору" изобразить. Я фотографии подобрал, подготовил необходимые тексты, помог с материалами. Начальство осталось довольно. Говорю ему: "Миша, надо как-то тебя поощрить за работу". Он молчит. Ладно, я пошел к начальнику следственного отдела Баркову: "Леонид Иванович, хорошо бы ребят отметить. Может, грамоту дадим от управления"? - "Нет вопросов". Он обратился с этим предложением к заместителю начальника управления генералу Блееру. Владимир Николаевич пришел в органы по партийному призыву, был человеком отзывчивым и порядочным. Он тоже не возражал, сам же и подписал грамоту Шемякину.
Я Мишку вызываю, вручаю ему грамоту, говорю: "Знаю я тебя - теперь ты этой грамотой будешь от ментов отмазываться". Он улыбнулся, и ведь правда - потом не раз эта грамота его выручала, когда возникали трения с милицией. Михаил тоже в долгу не остался: подарил мне пачку "Мальборо", хотя знал, что я не курю. Но по тем временам американские сигареты у нас были большой редкостью. Плюс подарил свои литографии к "Преступлению и наказанию" Достоевского.
Где-то через год приходят ко мне оперативники: "Слушай, а твой-то клиент, художник этот лохматый, лыжи на Запад навострил. Бежать собирается. Мы его давно разрабатываем". Я в ответ предложил ознакомить меня с имеющимися на Мишу материалами, чтобы понять, есть ли основания для привлечения его к ответственности. Принесли два тома разных документов - донесения агентуры, информацию слухового контроля, наружного наблюдения, распечатки телефонных разговоров. Стал читать - там целый роман, чего только нет - пьянствуют, девок водят, с иностранцами встречаются, хулиганят, Союз художников ругают. Это все про Шемякина и его окружение. Опера были уверены: надо привлекать, материала более чем достаточно. Но я как раз уверен не был. Пошел советоваться к Баркову, говорю ему: "Леонид Иванович, там, конечно, много всякого, но такого, чтобы ему 190-ю статью вменить, я не нашел. Не обнаружил в деле измышлений, порочащих советский государственный строй. И измены родине там нет, то есть 64-й статьи УК. Бытовуха сплошная. Мое предложение - вернуть дело операм в 5-й отдел и пусть они его закрывают". Барков согласился.
- Это правда, что среди ваших агентов, которые "стучали" на Шемякина, были его друзья-товарищи? То есть они вместе пили-ели, устраивали перформансы, дискутировали, а потом встречались с вашими операми и все им вываливали?
- Так. У каждого из них были какие-то грешки, их легко вербовали. Но, повторяю, ничего серьезного, такого, за что можно было бы посадить Шемякина, эти агентурные сообщения не содержали. И "наружка" ничего такого не обнаружила.
- Все-таки кто принял окончательное решение о выдворении Шемякина за пределы Союза? Наверняка это согласовывалось с высшими партийными инстанциями?
- Безусловно. Тогда и у председателя КГБ СССР Андропова была такая позиция: неугодных выдворять за пределы страны. Мол, очищаем общество от балласта.
- А при каких обстоятельствах вы встретились снова?
- Наверное, это было в начале 2000-х. Я уже 10 лет находился на пенсии. Издалека следил за успехами Михаила, как он стал знаменит сначала во Франции, потом в Америке. Ну, думаю, надо бы встретиться. У меня был знакомый опер Дима, он обслуживал аэропорты, знал, кто из знаменитостей и когда к нам прилетает. Говорю ему: "Когда Шемякин в следующий раз появится на горизонте, дай ему мой телефон". И Михаил позвонил. Встретились в кафе у Дома радио. Потом стали регулярно встречаться. Всегда он звонил, когда приезжал к нам. Он хоть и прожил больше полувека на Западе, а все равно остался русским человеком, болеет за Россию.
- Еще задам деликатный вопрос: а вербовали ли ваши молодцы самого Шемякина? Или сочли его неподходящей фигурой для тайных дел?
- Он не пошел бы на это. Нет, не пошел бы никогда. И опера это понимали, не дураки были.
- Тогда бы не пошел, матом бы послал ваших офицеров, а сейчас носит на тужурке знак почетного чекиста, а в кабинете на видном месте держит портрет Дзержинского.
- Наши ведомственные награды он получил за конкретные дела - за то, что спасал из афганского плена советских солдат.