Последний маршал СССР Дмитрий Язов до конца дней сожалел, что не удалось спасти страну
Я познакомилась с маршалом в 2005 году при необычных обстоятельствах. И потом в течение многих лет не раз встречалась с этим удивительным человеком.
Накануне 60-летнего юбилея нашей Великой Победы мой муж, тоже журналист, договорился с Язовым об интервью. Поехал к нему на встречу утром и надолго пропал. На мои звонки в редакцию не отвечал. Тогда мобильников не было. Я забеспокоилась: у мужа было больное сердце, вдруг что-то случилось. И ничего умнее не придумала, как позвонила маршалу (его телефон отыскала в блокноте мужа), объяснила ситуацию. Дмитрий Тимофеевич ответил, что да, у него был такой, беседа прошла нормально, но Юрий Васильков давно уехал...
Вскоре муж объявился - оказалось, он срочно стал готовить материал в номер, был в типографии, чего, мол, паниковать? А вечером дома раздался телефонный звонок. Я взяла трубку. "Это Язов, - сказал мужской голос. - С вашим мужем все в порядке? Нашелся?" Я растерялась от неожиданности, даже забыла его имя-отчество, ответила: "Да, все в порядке, товарищ маршал, завтра в газете выйдет интервью с вами. Спасибо за чуткость". А он ответил: "Передайте мужу, чтоб он никогда не заставлял жену лишний раз волноваться".
Но волноваться пришлось, и еще как! Муж тяжело заболел. И скоро ушел из жизни. Я позже пролистала его блокнот и увидела несколько вопросов, которые он не успел задать Дмитрию Тимофеевичу. Решила сделать это сама. Тем более, приближалась очередная дата нашей Победы. А Язов освобождал Ленинград, был дважды ранен.
Договорилась о встрече, подъехала к нему на улицу Знаменку в старое здание министерства обороны. Он сидел в штатском костюме в полутемном кабинете за убогим столом с инвентарным номером, на скрипучем стуле и что-то писал. "Задумал книгу об истории Панфиловской дивизии, - объяснил мне. - В свое время о подвигах ее бойцов знал каждый школьник, а сейчас, к большому сожалению, мало кто хоть что-то слышал. Убрали из школьной программы".
Так началась моя беседа с маршалом. И вдруг он спросил: "Мне знакома ваша фамилия, мы уже встречались?" - "Вы встречались с моим мужем". И он тут же вспомнил: "Такой высокий, красивый, усатый? Помню!" Но сразу же заметил мое настроение и все понял... Стал рассказывать о своей жизни, о многочисленных потерях любимых людей. Особенно меня поразило, как погибла его маленькая двухлетняя дочка Лариса, моя одногодка. Вместе с соседской девочкой она играла в догонялки, забежала на кухню в коммуналке, а там соседка, затеяв стирку, поставила на пол таз с кипятком и щелочью. В этот таз Лариса и упала...
"Сколько лет прошло, а забыть это невозможно. Трудно хоронить маленьких детей", - вздохнул Язов. "А я похоронила двоих маленьких детей - доченьку и сыночка. Врачи просмотрели..." - ответила я. Он внимательно взглянул на меня и неожиданно перешел на ты: "Как ты это пережила?.. Молодчина, держишь удар. Держись! Знай, что есть немало людей, которым еще хуже". Он потом не раз переходил со мной на ты.
Услышать такие слова от человека, который сам прошел в жизни нелегкие испытания, о чем написал в своей книге "Удары судьбы", - это была настоящая поддержка. Эти слова я вспоминала и позже, когда через несколько лет после смерти мужа хоронила и старшего сына, умершего от рака. Вспоминала, как Язов молча переживал смерть и своего 44-летнего сына Игоря, штурмана подлодки. И гибель 16-летнего внука, который разбился на машине. Удар за ударом...
Сведущие люди мне подсказали, что маршалу надо бы пойти в церковь, помолиться. "Я в Бога верить так и не научился", - вздохнул Дмитрий Тимофеевич. А я призналась, что у меня к церкви и к Богу особое отношение. "Ну-ка, ну-ка, интересно..."
"Я верю, что когда-то действительно был такой человек, талантливый, добрый, который помогал людям, лечил их. Но они его предали. А могли бы спасти, если б хоть один из них сказал: "Христос не виноват". Но никто не сказал. Все промолчали, струсили. И отправили парня на казнь. В свое же оправдание придумали, что он якобы воскрес и вознесся на небо... Фарисеи. А ведь у нас тоже было время, когда при полном молчании распинали неугодных. Как хорошо, Дмитрий Тимофеевич, что такое время прошло и что вас минула подобная участь!" - сказала я.
- Наверное, трудно поверить, но мне в тюрьму пришло очень много писем поддержки, - ответил маршал. - И я очень благодарен всем этим людям.
А не жалеет ли он, что участвовал в ГКЧП и был арестован? Ведь просидел в тюрьме полтора года. Язов уточнил: 498 дней. "Жалею, что мы не смогли сохранить страну". И процитировал строчки стихов: "В своей "Матросской тишине" я отболел душевной болью. Не думал, что на склоне жизни в тюрьме я буду у Отчизны. Негоже раскиснуть былому солдату. Я верил, что выйду на волю когда-то..."
Тогда я узнала, что он пишет стихи. "Громко сказано - стихи, - возразил маршал. - Просто иногда рифмую свои мысли". Я пристала к нему с настойчивой просьбой - почитайте! Он пообещал дать мне кое-что в письменном виде.
Это действительно его наболевшие мысли. Ну как было ему не переживать в тюрьме, когда он узнал, что его жену выселили из квартиры, отказали в помощи врачей, хотя она передвигалась на каталке, сберкнижки арестовали, не было денег на лекарства. Пришлось ей продать шубу и другие вещи. Как было ему не поддержать жену? И он ей написал: "Нет, нас и горем не сломить, переживем и заключенье. Как жили, так и будем жить..."
Пусть для эстетов это вовсе не стихи. Зато как много он знал стихов Пушкина, Лермонтова, Некрасова, с каким удовольствием их читал! И как хорошо, легко он писал в прозе! Причем писал пером на бумаге четким убористым почерком. Я удивлялась, иногда заглядывая в его записи: "Ну как вы можете начисто, без правки?" Он только пожимал плечами: "Сначала мысленно формулирую, что хочу сказать, а уж потом пишу".
Он подарил мне несколько своих книг. В том числе и про панфиловцев, а в книге "Удары судьбы" написал: "...в знак глубокого уважения и с благодарностью за внимание к солдату Победы".
Мы с ним нередко виделись на Знаменке. Ведь он просил забегать почаще, "есть что сказать". Его очень тревожило, что враги извращают нашу Победу и пытаются переписать историю войны. Говорил, что мне и моим коллегам надо обращать на это внимание, надо бороться! К 70-летию Победы "Российская газета" выпустила мое интервью с Язовым аж на трех страницах. Он смог сказать свою правду о войне.
А однажды он предупредил: "У меня теперь другой кабинет". Назвал номер. Я вошла и ахнула. Язов стоял посреди большого кабинета в светло-сером маршальском мундире! Помолодевший, постройневший. "Не надо оваций! - прервал он мои эмоции. - Теперь я обитаю здесь. Между прочим, подо мной кабинет самого уважаемого маршала - Жукова".
Я была за него очень рада. За его жизненную позицию, стойкость. Он был ровесником моего отца, который тоже прибавил себе год, чтобы пойти на фронт в 17 лет. Участвовал в танковом сражении под Курском, был ранен и контужен. Но вернулся в строй и потом всю жизнь работал. Дмитрий Тимофеевич всегда передавал "привет папочке", который тоже жалел, что развалилась страна, за которую он воевал. В итоге мы с ним оказались в разных государствах: я в России, отец на Украине. А когда моего папы не стало, я об этом Дмитрию Тимофеевичу не сказала. Врала, что папа жив-здоров, весел, увлекается кроссвордами. Мои слова поднимали ему настроение. "Мы, фронтовики, вон какие!" И приказал, чтобы я почаще звонила отцу. Я и Дмитрию Тимофеевичу нередко звонила домой, пока он мог подходить к телефону...
Я каждый год вспоминаю его день рождения. И часто перечитываю строчки его стихов.