Обозреватель "РГ" Владимир Снегирев - о лыжном походе по Северной Земле и встрече с белым медведем
И проснулся.
Сильно замерзла рука. Снял перчатку, пошевелил негнущимися пальцами, сжал их покрепче в кулак и спрятал под пуховку. Все это делал в полусне, глаз открывать не хотелось. Опять было наладился спать, но тут зашевелился Дима Шпаро, мой сосед по спальному мешку. Он легонько ткнул меня варежкой. "Пора", - сказал. "Хорошо", - пробормотал я, не сумев скрыть раздражения, поскольку ничего хорошего для себя в ближайшее время не ожидал.
Высвободил из мешка руки. Стянул с головы шерстяной подшлемник. Часы показывали пять утра. Мне действительно надо было вставать: я был дежурным, следовало варить на завтрак кашу.
Ветер яростно хлопал бортами нашей капроновой палатки, и от этого на лица ребят, на спальные мешки сыпался иней. Было гораздо темнее, чем пять часов назад в ясную полночь, когда мы устраивались на ночлег. "Значит, опять пурга", - шевельнулась тоскливая мысль.
Стараясь поменьше толкаться, чтобы не разбудить парней, стал осторожно вылезать из спального мешка. От неловкого движения ногу мучительной болью стянула судорога. Пришлось лечь навзничь, ждать, когда отпустит. Это от больших нагрузок, считал я. "Нет, это от недостатка солей в рационе", - спорил со мной в таких случаях альпинист Гена.
Поминутно дуя на изрезанные глубокими трещинами, саднящие болью кончики пальцев, медленно натянул толстые штормовые брюки. Ноги сунул в валенки, а меховые носки, в которых спал, бросил в полузасыпанный снегом рюкзак. Набросив пуховую куртку, вылез наружу.
Маленькие колючие снежинки плотным роем ударили в лицо, словно кожу проткнули. Ну и пурга! Я пытался рассмотреть за белой пеленой скалы и айсберги, которыми мы любовались всего пять часов назад, но все предметы вокруг поглотила слепая белая мгла.
Ножовкой выпилил большой снежный кирпич, втолкнул его сквозь входной рукав внутрь палатки и следом быстро вполз сам. Как здесь, внутри, было хорошо. Не душил ветер, не сек лицо колючий снег. Я расстегнул пуховку, снял варежки. Из жестяных коробок извлек два маленьких примуса, подкачал их, открыл на секунду вентили, чтобы вытекло немного бензина, и тут же поджег его. Через две минуты, когда примусы прогрелись, яростно загудело синее пламя. Теперь ножом изрубил снежный кирпич на мелкие кусочки, плотно набил ими обе кастрюли и поставил их на примусы. А в углу палатки - там, где между спальным мешком и капроновыми бортами оставалось еще немного свободного места, принялся рыть ямку, чтобы спрятать в ней от сквозняков свою "кухню".
Сантиметров через 40 ножовка уперлась в твердый лед. Я тщательно вычерпал кружкой снег со дна ямки.
И замер.
Это было ни на что не похоже. Снизу струился таинственный изумрудно-зеленый свет. Именно струился - ровно и сильно. Совершенно неземное, невиданное прежде сияние осветило снежные стенки нашей сумрачной палатки. Вначале я не мог понять, что же это. Будто отворилось окошко в какой-то сказочный мир.
Как зачарованный смотрел я на это чудо, боясь, что оно вот-вот исчезнет, и никто из моих товарищей не поверит мне. Крышкой от кастрюли и ножовкой очень осторожно расширил ямку, и призрачное сияние усилилось.
Было раннее апрельское утро. После многих дней тяжелого пути мы пересекли 80-ю параллель и вышли на простор Ледовитого океана. Это он, Великий Северный Океан, таинственно светился сейчас сквозь толщу льда в ногах у моих спящих друзей.
Это запись из моего дневника от 28 апреля 1971 года. Лыжный поход по Северной Земле - самому суровому и самому красивому арктическому архипелагу. Мне 24 года, все главные открытия еще впереди.
На мысе Челюскин перед нашим стартом летчик самолета "Ан-2" Юра Матятин рассказывал, что на Северной Земле есть медведь-хулиган, который бродит у острова Чистиков и совсем не боится людей. И вот мы подошли к острову Чистиков. Только-только разбили палатку. Боря занялся варевом. Над кастрюлями потянулся парок. Вдруг Дима крикнул: "Смотри, медведь". Я бросился искать фотоаппарат. Все ждали, когда же зверь, увидев людей, бросится наутек. Оказалось, напрасно.
Медведь не спеша, с оглядкой, подошел к нам вплотную. Когда до него оставалось метров десять, мы закричали, замахали руками, и мишка не спеша зашагал прочь. Уселся неподалеку, подождал немного и снова к нам. Сколько мы ни кричали, он словно оглох. Пришлось стрелять из ракетницы в снег. Медведь оскалил пасть, неторопливо повернулся и легкой рысцой побежал к тому месту, где на снегу, разбрасывая искры, догорали огненные комки. Медведь обнюхал тлеющие остатки ракет, недовольно помотал головой, отчего по всему его торсу заходили бугры мощных мышц, и снова побрел в нашу сторону. Довольно уверенно подошел к палатке, лапой зацепил Юркин рюкзак и легко, как пушинку, потянул его к себе. А весу в рюкзаке было килограммов тридцать.
Положение становилось серьезным. Боря некстати вспомнил цитату из памятки по технике безопасности для работ в арктических районах:
- Учитывая, что в настоящее время белые медведи находятся под охраной закона и убивать их можно только при самозащите...
Зверь с агрессивным видом шел прямо на палатку.
-...В первую очередь следует пустить в сторону зверя ракету, обычно в этом случае медведь пугается и убегает, - торопливо завершил цитату Боря и спрятался за спиной Юры.
- Наш гость, судя по всему, с этой памяткой не знаком, - сурово подытожил Гена, держа наготове ракетницу.
Когда мишка подошел вплотную, одновременно загрохотали карабин и ракетница. Стреляли, конечно, не в медведя, мимо. Пули, срикошетировав о лед, с каким-то жутким мяуканьем уносились в арктические дали. Медведь сначала резво отпрыгнул, а затем с большой неохотой потрусил туда, откуда пришел. Отбежав метров на сто, он, однако, улегся на снег и как ни в чем не бывало продолжал смотреть в нашу сторону.
Так и лежал там всю ночь. Мы смирились: будь что будет.
Мы там, в ходе этого 20-дневного перехода, все время пели. Кто во что горазд, репертуар был разный. Возвратившись домой, вскользь упомянули об этом массовом помешательстве в беседах с психологами из института медико-биологических проблем. Они ничуть не удивились.
Оказывается, всему виной была тишина. Человек, особенно городской, привык к тому, что его жизни постоянно сопутствуют какие-то звуки, абсолютной тишины мы не ведаем. А в Арктике, если не гудит ветер, то тишина как в сурдокамере. Абсолютнейшая, мертвая тишина. От нее просто ломит в ушах. Иногда кажется: уж не оглох ли? Но нет, отчетливо слышится тиканье наручных часов. На привале легкий сквознячок заиграл в горлышке пустой фляги, лежащей в 20 метрах от нас, и мы встрепенулись: будто реактивный самолет летит. А вот воробьи зачирикали, мотор вдалеке с натугой стонет... Но нет, стоп, это уже галлюцинация.
Выходит, пели мы не от хорошей жизни, не от избытка чувств. Выражаясь языком психологов, таким образом утоляли свой сенсорный голод. Еще психологи нам сказали, что такая тишина способна довести человека до безумия и даже убить.
Это был первый маршрут научно-спортивной экспедиции, той самой, которая спустя восемь лет на лыжах дойдет до Северного полюса.