Летчик-космонавт СССР Борис Волынов - о том, как ждал полета в космос и чуть не погиб при приземлении
Летчик-космонавт СССР Борис Волынов - о том, как ждал полета в космос и чуть не погиб при приземлении
Они были первыми
Борис Волынов: Мы пришли в отряд в один день с Юрием Гагариным, 7 марта 1960 года. Сначала нас было двенадцать слушателей, к июню стало двадцать. По хронологии: первый космонавт погиб, второго и третьего космонавтов - Германа Титова и Андрияна Николаева нет уже давно. Ушли четвертый - Павел Попович, пятый - Валерий Быковский, одиннадцатый - Алексей Леонов, двадцать первый - Виктор Горбатко… Волынов - четырнадцатый. Больше живых из первого набора летчиков-космонавтов не осталось.
Поначалу ЦПК помещался лишь в крошечном здании, где были и управление, и столовая, и учебный корпус?
Борис Волынов: На этом месте, где мы сейчас, тогда вообще был только лес. Мы прибыли в Москву. Там часть небольшого двухэтажного здания в районе метро "Динамо" была отдана под классы. Холостяков поместили здесь же.
Вас тоже?
Борис Волынов: Тоже. У меня уже была семья, сыну два годика. Но жену на всякий случай отправил домой. Потому что не знал, какие будут условия, где будем работать. В Москве, или на Кушке, или еще где. Все же секретно. Мы знали одно: предстоит испытательная работа на летательных аппаратах, которые "ходят" на больших скоростях. Но не знали, что в космонавтике.
Режим был строгий?
Борис Волынов: Строгий. В 7 утра - зарядка, занятия заканчивались в 18 часов 12 минут. Но многие задерживались: надо было еще почитать материалы. А они все закрытые, секретные. Поэтому только на служебной территории. Вот тебе папочка, сидишь в классе и читаешь. Если конспектируешь, то тоже только в секретной тетрадочке.
А правда, что курировавший от ВВС космос Николай Петрович Каманин сам не курил и другим не разрешал?
Борис Волынов: Было такое.
Вы не курили?
Борис Волынов: Курил, в рукав. Валерка Быковский тоже курил.
А со спиртным не легче было?
Борис Волынов: Не легче.
Десять суток в сурдокамере
Страшные вещи приходилось читать про сурдокамеру, где будущие космонавты сутками находились в полной изоляции. Вы туда, кажется, вошли вторым?
Борис Волынов: Да. Это было в 1960 году после парашютной подготовки. Позади 35 прыжков. Всем дали отдышаться, 2-3 дня отпуска. А меня раз - и в сурдокамеру, вслед за Валеркой Быковским. Небольшая барокамера. Все заставлено банками, склянками, едой. Когда для сна отбрасываешь спинку кресла, встать уже невозможно, нет места для ног. Когда спинка вертикально, можно "развлекаться" - зарядку делать, бегать, прыгать. Но на одном месте. Я сидел десять суток.
За три недели до полета Гагарина в этой же сурдокамере погиб Валентин Бондаренко. Самый молодой, 24 года. Сгорел из-за собственной неосторожности. Это первая гибель в отряде, которую мы все ощутили. И поняли: то, с чем мы имеем дело, - это дело огромного риска.
На одном из снимков 1962 года, где вы с Николаевым, Поповичем, Гагариным, Быковским и Титовым, обратила внимание: у всех непривычно высоко стриженные затылки. Почему?
Борис Волынов: А здесь датчики для энцефалограммы стояли. Иначе пятаки надо было вырезать.
Когда трещат позвонки
Правда, что космонавтов привлекали к испытаниям космической техники?
Борис Волынов: Правда. Допустим, полетное кресло "Казбек", на котором и до сих пор летают экипажи, мы испытывали вместе с Володей Комаровым. Готовилась бетонная подушка. Потом брался сегмент корабля, на нем укладывались плиты из свинца, чтобы сымитировать вес. На эту площадку устанавливалась ферма, а на нее - сиденье. Укладывался человек. На кране вся эта конструкция поднималась на полтора-два метра. А потом - отпускалась в свободное падение. Удар - на бетонную подушку.
И как?
Борис Волынов: Все обрывалось внутри. Но, слава богу, у нас закончилось благополучно. Хотя у некоторых испытателей трещали позвонки.
Дубль восемь
Первого полета в космос вы ждали несколько лет - восемь раз дублировали. Тяжело быть "запасным"?
Борис Волынов: Очень тяжело. Расскажу историю. В 1963 году мы готовились к полету на корабле "Восток-5" вместе с Валерием Быковским. Одиночный полет. Приезжаем на космодром. Окончательное решение за госкомиссией: Быковский - основной, я - дублирующий. Разместились в "гагаринском домике": две кровати, датчики. Покажут, что плохо спал - в полет не пошлют ни в коем случае.
И вдруг заходит Сергей Павлович Королев. Спрашивает: "Вы не знаете, что сейчас будет? Последний технологический пуск почти такого же ракетоносителя, как у вас завтра". Говорим: "Мы же должны посмотреть!". - "Нет. Никаких нарушений режима". Но время запуска назвал: около 23.00. Конечно, мы ждем. Смотрим: черное-черное небо Байконура, и вдруг всполох. Грохот. Стартует ракета, быстро набирает скорость. Восхищаемся: хорошо идет! И тут как бабахнуло, "боковушки" (боковые блоки. - прим."РГ") в клочья… И все полетело вниз. Представляете наше состояние?
Часа через полтора - опять Королев. Бледный, еще более сутулый. Но предельно собранный. "Видели? Ну и как?". "Авария есть авария" - отвечаем. "То, что авария, вы правильно поняли. Но завтра будет все нормально. Будет старт по плану. Отбой". И мы спали!
А утром Валерку подняли в "Восток". Обнаружились неисправности, и он пять часов сидел в корабле. В принципе медики говорили: два часа нет старта - нужна замена. Два часа прошли. И каждые 15-20 минут я слышал: "Сейчас ты летишь. Готовься". В скафандре жара, "сдохли" все охлаждающие системы. Через пять часов Валерка полетел.
Первая стыковка на орбите
В вашем первом полете впервые в мире стыковались два пилотируемых корабля. Хлебнули экстрима?
Борис Волынов: Интересно, сложно, рискованно. 14 января 1969 года стартовал "Союз-4" с Владимиром Шаталовым, а на следующий день - "Союз-5" с нашим экипажем. Я - командир, Алексей Елисеев - бортинженер и Евгений Хрунов - инженер-исследователь.
16 января корабли подошли друг к другу на расстояние ста метров. Скорость - 8 км в секунду. На расстоянии тридцати метров остановились. Зависли. Когда мы стартовали, нас просили: "Сделайте так, чтобы это увидел весь мир. Вы должны быть в поле зрения антенн советских станций наблюдения".
Глянули на Землю: находимся в районе Африки. Значит, если сейчас будем стыковаться, никто нас не увидит. У Володи (Шаталова - прим. "РГ") топливо заканчивалось. А мы с Лешей (Елисеев - прим. "РГ") думали: сколько у нас, хватит, не хватит? Он говорит: "Пока потяни, а я посчитаю". Мы "топали", удерживая тридцать метров между кораблями, "на руках" - от Африки до нашего Крыма. Когда появилась связь и телекартинка, нам сказали: "Все, ребята, можно!"
Мы обрадованно состыковались: плавненько, аккуратненько, у всех на глазах. То, что просили, все сделали!
А как переходили космонавты?
Борис Волынов: Оба корабля после стыковки были завязаны в единое целое по энергетике. Получилась первая экспериментальная космическая станция. Расскажу маленький эпизод. Когда Леша и Женька (Елисеев и Хрунов - прим. "РГ") одели скафандры, я помогал им, запустил ранцы. Они смотрели, контролировали. Для того чтобы проверить, как работает скафандр, надо сбросить давление.
Я без скафандра, поэтому ухожу в спускаемый аппарат, закрываю герметично люк. Они остаются, а я немного сбрасываю давление. И слежу: у меня на приборах - медицинские параметры космонавтов. Все нормально. Дальше сообщаю по радио: открываю люк к выходу. Нажимаю кнопку, люк пошел, механизм работает. И как подскочили пульс и давление у моих мальчиков! Как будто они пробежали стометровку.
"Пошатались и поволынили…"
Но вы при приземлении тоже чуть не погибли?
Борис Волынов: Мне дали телефонограмму: проверить перед запуском двигателя, правильно ли стоит корабль относительно Земли. Надо было видеть движущиеся ориентиры, чтобы не запустить двигатель на разгон. Иначе бы ушел на другую орбиту. Приходит время запуска, смотрю в оптический прибор, а на Земле - ночь. Ошиблись в расчете. Куда запускать двигатель? Неизвестно. Тогда решил: автоматическую программу выключить. На Земле подумали, что я уже сажусь: "Байкал, привет!". Я говорю: "Всю посадочную программу выключил". - "А что?" - "Ночь, непонятно, абсолютный ноль". А с Земли: "Елки-палки, извини, Байкал. Теперь вручную, сам".
Крутнул вручную, включил, поехали. Все как по писаному, до миллиметрика. А через шесть секунд после работы двигателя идет команда на разделение. Бах! Была такая взрывная волна, что крышка люка приоткрылась и встала на место: 100 мм давления в спускаемом аппарате исчезло. Бытовой отсек ушел, а приборно-агрегатный отсек остался, солнечные батареи и двигательная установка не отделились. Когда я увидел антенну (она располагается на солнечной батарее), понял: дальше будет примерно как у Комарова.
Что получилось?
Борис Волынов: В спускаемом аппарате днище - наиболее защищенная часть. Он должен идти по вектору скорости днищем вперед. Но не идет. Потому что не отделился приборно-агрегатный отсек, и солнечные батареи срабатывали, как крылышки, - его переворачивает. А, как известно, ворона вперед хвостом не летает. Дальше - крутеж. Автоматика понимает, что это неправильно: его переворачивает снова и снова. Я даже измерял скорость, вел репортаж на магнитофон.
Можно погибнуть, а вы скорость меряете?
Борис Волынов: Я же участвовал в расследовании гибели Комарова. Знал, что нужно испытателям, конструкторам. Поэтому из ситуации надо было выжать все, что можно. Но мне повезло: взорвались раскаленные топливные баки. И три тонны спускаемого аппарата, наконец, отделились. Появился шанс на спасение.
Корабль кувыркается. В иллюминаторе розовые жгуты раскаленного газа. Металл на глазах становится мягким, как тряпочка, жидким, исчезает... Почему? Температура до 6,5 тысячи градусов! Повезло, что открылся парашют. Но удар при приземлении был такой силы, что магнитофон оторвался и полетел, как снаряд. Повезло, что мимо. Стекляшки посыпались с приборной доски. Ну и полетели корни зубов.
Вы перенесли перегрузку в 9 g?
Борис Волынов: Да нет, поболе. Надо сказать, при подготовке на центрифуге весь первый отряд прошел перегрузки 10 g. Что это значит? Вес увеличивается в десять раз. Руку от кресла не поднимешь. При 12 g веки уже не справляются, глаза сами закрываются. Потом все это отменили: ограничились тем, что необходимо - 8 g. Решили, что перебарщивать не нужно.
Это был первый в истории баллистический спуск?
Борис Волынов: Это аварийный спуск. Приземлился в 600 километрах от того места, где меня ждали. Когда меня нашли трое солдатиков, спросил: "Я не седой?". "Нет", - отвечают. А один говорит: "А я про вас анекдот знаю". "Какой?!". "Пошатались-пошатались по космосу, поволынили-поволынили - ни хруна не сделали, еле сели". "Кто ж такой гениальный? - смеюсь. - Автора не найдут".
Про суеверия и цифру 13
Медики говорили, что вы уже никогда не сможете полететь в космос, потому что еще ни один человек на Земле не перешагивал такой психологический барьер. А вы через семь лет полетели еще раз. И это опять был испытательный полет - на новую станцию "Салют-5". И опять очень драматический?
Борис Волынов: Было так. Шли 42-е сутки полета. И тут - авария, станция полностью выключилась. Темнота. В невесомости, где верх, где низ - не поймешь. Сирена завывает. О том, что случилось, было несколько гипотез. Хотя до сих пор толком никто не знает. Где-то за час сорок станцию восстановили. Однако после этого у моего напарника начались серьезные проблемы: перестал спать, сильные головные боли, полная потеря работоспособности. Пришлось выполнять функции и командира, и бортинженера. На земле было принято решение: прекращать полет и садиться. Все пришлось делать одному, аврально: перевести станцию в автономный полет, расконсервировать транспортный корабль, собрать шмотки, все наработанное. Последние сутки вкалывал без сна.
Космонавты - суеверные люди?
Борис Волынов: Когда у нас была парашютная подготовка, никто не хотел прыгать с куполом, у которого был номер 1313. А я сделал на нем около двадцати прыжков. Ни разу не подвел. У корабля "Союз-5", на котором я летал и возвращался после стыковки, заводский номер какой, думаете, был? Тринадцать! Но ведь остался живой. Правда, без зубов.