Тартюф, или Жизнь с идиотом. В Театре наций играют Мольера
Достигается все это за счет радикального осовременивания классики. И здесь важнейший вклад - новый перевод Сергея Самойленко. Предельно разговорный, терпко-остроумный, насыщенный сегодняшними словечками и идиомами. Это полноценная комическая поэзия - хотя, конечно, уже почти не александрийский стих. Просодия нарочито расхлябана и рассчитана не на чтение на бумаге, а на восприятие со слуха. Впрочем, и во Франции классицистский стих стал разрушаться уже у Расина, младшего современника Мольера: стихосложение его казалось современникам колченогим.
Актеры и постановщики, понятно, еще добавляют отсебятины, пауз и междометий. Используются головные микрофоны, что позволяет не форсировать голос, разговаривать почти обыденно. Это снижает пафос и затрудняет декламацию, актерам приходится идти по некой средней линии как по проволоке. С этой эквилибристикой они справляются удовлетворительно, а иные даже и с блеском.
Режиссер Писарев предварил свою постановку двумя декларациями. Во-первых, он трактует Тартюфа как "перевернутого князя Мышкина", этакого сумасшедшего в свою пользу. Во-вторых, он определяет жанр спектакля как "семейное драмеди в духе сатирического сериала". Но эта формула - чисто семейная история, в которой все вертится вокруг ужасного приживала - дает в сумме "жизнь с идиотом", пользуясь названием известной оперы Шнитке.
И это нормально. Князь Мышкин - трагический шут, парадоксальный трикстер, который пытается совместить несовместное (любовь к двум женщинам сразу или прощение убийцы в самый момент убийства). Но трикстер и должен переворачивать все вверх дном, вносить плодотворный разлад.
Семейный характер этого действа также вполне оправдан. "Тартюф" - это высокая комедия, изобретение Мольера. Такая комедия писана стихами, а не прозой. Здесь соблюдаются три классических единства, а главные герои принадлежат к высшим сословиям (даже приживал Тартюф - обедневший дворянин). Кроме того, здесь нет положительных героев. В общем, скандал в благородном семействе - и нельзя сказать, что незаслуженный.
Правда, Сергей Волков в роли Тартюфа, кажется, воспринял свою задачу чересчур всерьез. Перед нами праведник, столь уверовавший в собственное благочестие, что ни разу не позволяет себе выказать злодейскую изнанку. Даже соблазняя жену своего благодетеля или изгоняя хозяев из дому, он, похоже, чувствует себя орудием Господа, карающим грешников. Но привлечь интерес публики в такой роли нелегко: ведь в распоряжении актера единственная краска - елейного смирения. И даже своего Рогожина у этого Мышкина нет.
Оргон - почтенный вельможа и строгий отец. В рамках действия, которое укладывается в один день, он терпит полное поражение и отступает по всем пунктам. Игорь Гордин играет это крушение вполне убедительно. Хотя сцена разоблачения Тартюфа, где Оргон прячется под стол, должна быть более смешной. Этого требует сам принцип радикального осовременивания, ведь нынешняя идиома "пацталом" выражает крайнее изнеможение от смеха.
В полном блеске проявляет себя Денис Суханов. Огромное комическое дарование, блестящее владение стихом, интонации крайне манерные и в то же время вполне непринужденные. Роль Клеанта, шурина Оргона, вроде бы второстепенная - но получается совершенно бенефисной... Впрочем, Анастасия Лебедева в роли дерзкой служанки Дорины была бы столь же хороша, кабы во втором действии ей было что играть.
Эльмира в исполнении Ани Чиповской прекрасна в обеих сценах объяснений с Тартюфом, стремительно чередуя недоумение, презрение, физическое отвращение и форсированное обаяние. А молодое поколение - Дамис (Глеб Шевнин), Валер (Даня Киселев) и Марианна (Мила Ершова) - проявляет себя прежде всего темпераментною пластикой (режиссер по пластике Альберт Албертс).
Все действие происходит в одной декорации: внизу - столовая не то гостиная, винтовая лестница ведет на антресоль с комнатой Тартюфа, из которой порой проливается странное сияние. Еще одна мистическая деталь: круглое зеркало на стене в кульминации меркнет как луна, затмевающая солнце (сценограф Зиновий Марголин).
В целом же и действие, и антураж, и мизансцены отличаются прежде всего сдержанностью и чувством меры. В полном соответствии с заветом Буало, главного теоретика классицизма: "Комический поэт, что разумом ведом, хранит изящный вкус и здравый смысл в смешном".