Максимова анализирует актерскую природу и творческую судьбу Юлии Борисовой, а вместе с тем рассказывает о ее жизни. Например, о том, как невеста Евгения Симонова, сына главного режиссера, внезапно вышла замуж за директора-распорядителя театра Исаю Спектора, бывшего много старше ее. Окруженная завистью и злословием, она все больше пряталась в семье - на вечерах, на телевидении и в кино почти не появлялась, тайну своей жизни оберегала строго. На надгробии кроме имени мужа попросила выбить единственное слово: "Люблю". А оставшись вдовой, почти полвека хранила верность умершему.
Эта коллизия определила много в жизни и судьбе Юлии Борисовой. Но не в ее актерском даре. Он был свободен от всего. Максимова полагает, что "по искусству Борисовой - праздничному и жизнерадостному, столь же театральному, сколь и душевно глубокому, экстатическому, можно изучать вахтанговское направление". И все же остается загадкой: откуда та неповторимая героическая повадка, та королевская стать, которые можно стяжать только правом крови или силой духа? При гордой поступи и царственности Борисова - обладательница странного, мальчишески ломающегося голоса, точно в глубине ее свернулся подросток, не терпящий компромиссов, звонко бросающий вызов врагам.
У Борисовой, пришедшей в Вахтанговский театр сразу после войны, навсегда остался звонкий, почти детский голос подвига, о котором мечтали миллионы девочек и мальчиков воевавшей страны.
И голос мечты. Такой и стала сыгранная ею уже в 60-е годы принцесса Турандот из сказки Гоцци. Но еще до нее, в 1958 году, она сыграла другую "принцессу" - гордую, бесстрашную, озорную, ранимую и трагически одинокую Настасью Филипповну в "Идиоте".
Само собой получилось, что хрупкая и бескомпромиссная актриса создала не просто галерею характеров - маску самой себя. Но если, по ее словам, актера творит человеческая глубина, то ее неповторимая манера-маска как будто тонула, растворялась в этой волнующей человеческой глубине. Острый, веселый, лучистый, сияющий взгляд, скрытые боль и опыт, детский порыв, бесстрашная готовность к подвигу, страх подчинения, никакой жертвенности, в голосе - вызов. Детскость и женственность. Таковы едва ли не все ее героини - египетская царица Клеопатра, хрупкая и гордая полька Гелена из "Варшавской мелодии", Настасья Филипповна из "Идиота"... Конечно, и другое в ней было. Но все же лукавая и смелая, стихийная и в самой глубине сохранившая одинокую и бескомпромиссную душу подростка - такой Борисову знает большинство зрителей. Способность увидеть человеческое существо как экзотический, волшебный цветок, или инкрустировать его такими самоцветами, о которых никто и не знал, - это забытое искусство театра-праздника было ей дано от рождения. Юлия Борисова была настоящей дивой. Как Грета Гарбо или Марлен Дитрих. Манерное щебетание на вершинах регистра как будто сопровождалось у нее гулом органа, а ее кокетливое травестийное существование было исполнено волнения и покоя.
Когда в 1993 году Петр Фоменко решил поставить у вахтанговцев "Без вины виноватые", Юлия Борисова уже обладала статусом чуть позабытой легенды. Фоменко вновь открыл ее как парадоксальнейшую из актрис. Боль на грани безумия, которая наполняла мысли ее Кручининой о сыне, ничем не мешала ее озорным, водевильным фортелям. Легко соединяя восторг игры и слезы матери, Борисова вместе с Фоменко воспевала театр как праздник.
Так же грандиозно - на грани гротескной комедии и высокой трагедии - сыграла она небольшой фрагмент из "Визита дамы" Дюрренматта в спектакле-коллаже Римаса Туминаса "Пристань", посвященном 90-летию Театра им. Вахтангова. Боль, струящаяся сквозь экзотическое птичье оперение, с веселым щебетом и озорством - этот тайный код Юлии Борисовой неповторим. И незабываем.
P.S.
17 марта, в день столетия со дня рождения Ю.К. Борисовой, на исторической сцене Театра Вахтангова состоится спектакль-посвящение " Одной зведы я повторяю имя...".