Угледар от Донецка в часе езды. Сейчас едешь дольше. В асфальте - глубокие рваные дыры, колеса проваливаются, и в этот момент будто теряешь опору. Взлетаешь, ударяешься бронешлемом о потолок, снова падаешь вниз. Если у врага дрон с пультом, какую машину он выберет? Гражданскую? Военную?
Вдалеке - опаленные остовы многоэтажек. Ветер носит пыль, срывает остатки штор с выбитых окон. В городе еще есть люди - 25 человек.
Они собрались кучно, те, кто выжил. У Юлии на шее болтается фонарик. В городе пока нет электричества. С 2022 года эти люди никуда не выезжали. Прошли через все. Терпели. Рядом с Юлей - старушки, измученные, но стойкие. Стоят плечом к плечу, кивают. Рассказывают, как бегали из угла в угол, когда бомбили, как затаивали дыхание, услышав взрывы. Боялись, плакали, молились.
- Почему не уехали?
Юлия смотрит упрямо.
- Хочу остаться. Город восстанавливать, увидеть, как он оживает.
Угледар маленький, но уютный. Был. Здесь добывали уголь на двух шахтах. Люди мечтают, что они заработают снова, и тогда все вернутся. Но пока угледарцы погружены мыслями в прошлое, слишком много им пришлось пережить.
- Мы держали двери, когда ударная волна выворачивала их наружу, - говорит Таисия Михайловна. Ей 70. - Потом взрыв, и все. Соседний дом сгорел следом. Говорили, фосфорная бомба. Дышать было нечем. Жар, воздух почернел. Три часа - и от дома не осталось ничего. Только печка, а на ней обгоревшие кастрюли.
Парни смущаются. Одежда в пыли, руки в земле - им не до интервью. В городе очень много работы, а на весь Угледар - два крепких мужчины. Один из них Евгений Отрощенко. Раньше служил в пожарной части. Сейчас он начальник Угледарского территориального управления Департамента по развитию территорий администрации Волновахского муниципального округа. Громкая должность, но суть проста: он сохраняет город. Спасает архивы. Документов много, украинские власти их не вывезли. Что-то отсырело, что-то сгорело. Но какие-то бумаги все же уцелели. Их перебирают, сортируют.
- Это важная работа, мы многим сможем помочь, - говорит Отрощенко. - Когда люди вернутся, им понадобятся документы.
Официально сроки восстановления города - 2028-2030 годы. Если заработают шахты. Всем нужны рабочие места. До 2022 года здесь жили почти 17 тысяч человек. По другим данным, больше 20 тысяч. На момент освобождения осталось 106. Сейчас - 25. Они получают помощь. Хотя и небезопасно, но им привозят гуманитарку: еду, свежий хлеб. А еще - газеты.
Формально Угледар с 2022 года - часть России. Украина с этим не согласна, продолжает считать его своим. Эвакуационные коридоры? Были. Кто мог, уехал еще в 2022-м. Молодежь, те, кто хотел в Россию, ждали момента. Коридоры были и туда и сюда. Выезжали через Запорожье, через Васильевку. А оттуда - дорога в неизвестность.
Еще один местный житель - Николай, он пенсионер. Свою фамилию не называет. Здесь все так, ведь у каждого на Украине остались родные.
Мы идем к нему в гости. На дороге среди мусора лежит небольшой металлический предмет. На первый взгляд безобидный. Маленький, похожий на колокольчик. Но это не игрушка. Кассетный боеприпас. Таких "колокольчиков" здесь много. Они падают с кассетных зарядов и разлетаются при взрыве, осыпая смертоносными осколками все вокруг. Должны сработать в воздухе, но часто не взрываются сразу. Могут пролежать месяцами. Лежат. Ждут. Достаточно одного движения, легкого толчка. Мы осторожно обходим "колокольчик" стороной.
Николай вдруг просит:
- Не снимайте мое лицо. На той стороне у меня пятеро. Жена, дочка, внучки. Уехали по коридору. Куда? Никто не знал. Просто прыгнули в автобус.
Его дом частично сгорел, но жить можно. У него здесь есть даже небольшое хозяйство. Петух Петр Алексеевич и курица, которая несет яйца.
Вход в подъезд через битое стекло. В гостиной его квартиры - портрет внучки. В кухне на холодильнике все еще держится магнитик с моря. В центре - буржуйка, обложенная кирпичами. Николай ставит на нее закопченный чайник, осторожно бросает в огонь щепки.
- А вы местный?
- Я сибиряк. Из Тюмени. Работал на Чукотке. Пенсию заработал, приехал сюда. В теплые места, как говорится. В 1988 году обменял свою квартиру. Тогда это было распространено. Пишешь в газету, например в "Вечерний Донецк": меняю жилье. Кто-то из Донбасса хотел в Сибирь, кто-то наоборот.
- Как новости узнаете?
- Работает "Радио России". Больше ничего не ловит. И еще привозят прессу.
Кто-то из местных предложил зайти в библиотеку. Книги надо спасать. Брать хотя бы по одной. Но проблема - складывать некуда. Лежат на полу среди битого стекла и патронов. Мокрые. Пусть сохнут на солнце. Под разбитым окном спутались "жовто-блакитни" ленточки. На стене - плакат: "Кімната без книг - все одно, що людина без душі". На полу - рассыпанные конфеты "Рошен". Детский ботиночек. "Приключения Буратино", Сказки братьев Гримм, "Отрочество" Льва Толстого. Книги вперемешку с учебниками. Исторические издания про бандеровцев, полицаев, немецких офицеров.
Городская средняя школа N 3. В углу - стопка книг с натовской маркировкой. Смятые школьные ведомости. Где теперь директор Ольга Николаевна Когут, никто не знает. В школьном дворе - размокший армейский рюкзак с шильдиком НАТО. Рядом груда грязных, рваных, впитавших кровь бронежилетов.
Город ждет, когда в него зайдут строительные бригады и застучат молотки. Здесь очень нужны рабочие руки. Все, с кем довелось встретиться, говорят одно: "Россию ждали. Надеялись только на нее. Больше и не на кого".