Изначально селекция фильмов о процессе созидания, либо картин, снятых деятелями и исследователями искусства, называлась "Мир искусств". Киновед, программный директор фестиваля с 1999 по 2021 год (с перерывом в 2006-2008 гг.) Кирилл Разлогов сформулировал ценность такой программы как "восстановление на фестивале связей кино с другими видами искусства". Сейчас программа называется иначе: "Арт-Кор", а ее ценности живут усилиями куратора, киноведа Нины Кочеляевой, соратницы Разлогова. В отборе этого года - пять картин, пять непохожих способов говорить о человеке как о творце.
Единственная конвенциональная картина программы - венесуэльский "Али Примэра". Режиссер Даниэль Егрес Ричард поставил фильм- биографию поэта, народного певца и героя Али Примэры (1942-1985). Дух картины подобен протагонисту: одним эпитетом ее можно описать как "страстная". На премьере режиссер пообещал "виртуальное путешествие в Венесуэлу": от первого кадра до финальных титров мы странствуем по пескам и городам, по закоулкам истории в нелинейном потоке времени - вместе с Примэрой. Это потеря близких, социально неравные любовные отношения и борьба за свободу слова, приводящая не только к трагическому конфликту с властью - но и к стадиону внимающих слушателей.
Российской аудитории история Примэры мало знакома, и, пожалуй, фильм не даст полноценного представления о масштабе личности - в стремлении рассказать все и сразу, в сменяющихся одна за другой датах, всплывающих на экране, подзатерялся человек и поэт. Самые чувственные сцены связаны скорее с личной драмой героя, чем с творчеством, хотя останутся в памяти зрителя строки Али: "Любовь ушла, любовь придет; любовь игуи, любовь игуа".
Проблема отсутствия авторского самоограничения есть и в канадской картине "Ле-Шен", которая длится два с половиной часа. Майкл Л. Суань снял кино о кино: зрители погружены в процесс создания фильма глазами флегматичного режиссера и нагловатой актрисы. Они томно смотрят в своих квартирах черно-белые фильмы - город сделает все, чтобы соединить одиноких синефилов вместе. Песня "Спокойная ночь" Виктора Цоя повторяется раз за разом, вторя сюжету и задавая интонацию: "Город стреляет в ночь дробью огней, но ночь сильней, ее власть велика". Белокожая героиня проскальзывает на инклюзивный кастинг актрис-метисок, оказываясь самой талантливой, в ночи звонит режиссеру и завязывает с ним медленно текущий роман, подталкивая его послать к черту картонный сценарий и снять кино для души. Первая треть "Ле-Шена" завораживает: герои-ретрограды мысленно обитают где-то в прошлом, смотрят также "Затмение" Антониони и "Хиросима, любовь моя" Алена Рене, ведут околофилософские беседы; изображение играет медленным и быстрым темпом, то замедляя, то ускоряя восприятие.
Изначально ироничная интонация Суаня, направленная в адрес политкорректности и современных трендов сменяется сарказмом, а провокаторша-героиня доходит до пугающих (и, похоже, одобряемых автором) заявлений про тоску по мужскому доминированию без согласия партнерши, отсылая к эротической сцене из "Бегущего по лезвию". Киноманское эстетство теряет в изяществе, а процесс съемок из сюжета фильма превращается в его декорацию. Зато режиссер честен в самолюбовании - ведь, вспоминая эссе-диалог "Критик как художник" Оскара Уайльда, можно повторить: "Неприкрытое себялюбие восхитительно". Синефильская тонкость "Ле-Шена" - то, что остается со зрителем. Это тяга камеры к бутонам цветов, к вывескам баров и меланхоличным лицам героев (уже имя протагониста Терренс - очень киношное: с двойной "р", как Терренс Малик).
Две картины программы объединяет удивительная аудиовизуальная форма: это российский "Отель "Онегин"" Ирины Евтеевой и индийский "Шут" Суриша Дея. Время застывает при просмотре, зритель переключается на непривычную эстетику: у Евтеевой это диковинные техники анимации, у Дея - отказ от традиционной видеографии в пользу мозаики из 60 тысяч фотоснимков (вступительный титр предупреждает: использованы исключительно неподвижные изображения и размытие движения). На контрасте картины воспринимаются как антиподы: в обеих техника съемки навевает ассоциации с зависающей видеоигрой с низким FPS (кадровой частотой), только с противоположным эффектом. Ощущения от просмотра "Отеля "Онегин"" - словно обнять кота, с которым путешествует герой, режиссер-аниматор Барри (Артур Ваха). Кот, конечно, окажется говорящим и ученым, а режиссер - пушкиноманом, мечтающим поставить "Евгения Онегина" (адаптируя одновременно и роман в стихах, и оперу Чайковского). "Отель "Онегин"" вписывается в тенденцию к поиску свежего прочтения пушкинского текста: это "Евгений Телегин" Виктора Тихомирова, "Онегин" Сарика Андреасяна, спектакль "Евгений Онегин" Егора Перегудова в Театре Маяковского - можно по-разному относиться к этим пробам, но больших смысловых открытий в них всех не было. Фильм Евтеевой как диалог с первоисточником рассматривать тоже не стоит. Куда плодотворнее будет посмотреть на него как на экскурс в комфортный, тихий, почти бесконфликтный мир немолодого человека, чьи воспоминания чередуются со сном Татьяны и сценой дуэли Онегина и Ленского.
Напротив, Суриш Дей с его "Шутом" далек от утешения зрителя. История нелепого, высмеиваемого прохожими клоуна ставит нас между сочувствием и дискомфортом: шероховатый переход кадров-снимков из одного в другой передает состояние, близкое к психопатии. Безымянный (попросту Joker в оригинале) герой превращает всякий акт в магию, как, например, высыпание риса в тарелку - появление посреди риса овощного блюда выглядит как фокус, так и сам фильм подобен искусному трюку, мастерской клоунаде. Работает на это и музыкальное решение Самрата Роя, чередующее волшебную возвышенность с тревожными, едва не хоррор-нотками. Только страшен тут не клоун - а тотальное одиночество в равнодушном мире-ярмарке, где никто никому не нужен. Тонкость этого почти бессловесного фильма в форме: в фотобликах и дефектах, в физическом ощущении пребывания с героем на чужом празднике жизни.
Изюминка программы - элегантная китайская картина "Деревенская музыка". Если в экзерсисах Евтеевой и Дея мозаично изображение, то у Лины Вон сама жизнь переплетена из фрагментов. Это любящая семья в уйгурской деревне, это падающий в канаву слепой дядя - по глупости "практически отдавший жизнь", - это возлюбленные, вынужденные расстаться: она выходит за другого, он уезжает. Это сказания про муравьев, воронов и бессмертный цветок. Это звуки музыкального инструмента дутара, сравниваемые с "нитями жизни", это присоединяющийся к пению людей рык верблюда, это луна и месяц в ночном тумане.
Народная мудрость, звучащая в фильме, совпадает с его посланием: "хорошая репа растет на хорошей земле". Чистая, непретенциозная интонация Лины Вон рождает фильм без единой фальшивой ноты. Судьбы персонажей здесь не самые оптимистичные, но с ними - гармония понимания своего места в мире. Так жизнь простых людей, не желающих бросать родную землю и верных своей музыке, сама превращается в акт творчества. Так искусство, исследующее другое искусство, оборачивается, вспоминая слова из "Деревенской музыки" - "вечными цветами на земле".