Формулой чуда Наума Коржавина стала доведенная до абсолюта органика поэтической личности

Письмо из Еревана от 25-летнего поэта и литературоведа Константина Шакаряна.

"...Хочу, как и обещал, написать Вам о Науме Коржавине, которого очень люблю. Правда ведь, Коржавин - одна из самых любимых фигур в поэзии нашей?

Мне кажется, он из тех, на ком сходимся все мы, хотя, казалось бы, эстетически он не только "неровен", как это говорят в таких случаях, но и просто - невозможен. Почему?

Стихи, мы знаем, должны быть многослойны, не прямолинейны, богаты фонетически... И здесь, в том, что я говорю, как будто всё правильно, кроме слова "должны": поэзия ничего никому не должна, и, по слову Николая Глазкова, возникает она в таком художнике, который "явился исключением из правил и исключением из исключений".

Коржавин и есть такое исключение. Если выписать отдельно все недостатки его стихов, то мы можем назвать и многословие, и звуковую неряшливость, и прямолинейность высказывания.

Но все это никак не помешало состояться крупному явлению в поэзии, а напротив: выявило это явление во всей единственности его своеобразия. Доведенная до абсолюта органика поэтической личности - вот формула коржавинского чуда.

Наум Коржавин - большой русский поэт, а это определение предполагает и высокую, выстраданную гражданственность. Вот, кажется, еще одно "сомнительное" слово для поэзии. Мы давно чураемся его, ибо боимся ложной гражданственности, которой всегда предостаточно. Но в бегстве от гражданственности ложной мы утеряли, забыли, выплеснули с водой и подлинную гражданственность поэзии.

Любя коржавинские стихи, я не сразу пришел к его публицистике и мемуарам. Последние сами появились на моем пути, и вот как это случилось.

В 17 лет, получив символический гонорар за первую свою публикацию стихов, я сразу же пошел в книжный магазин. Обнаружив толстенные корешки с крупными буквами на них - "Наум Коржавин" (это был двухтомник с патетическим названием "В соблазнах кровавой эпохи"), я тут же, не раздумывая, прижал эти книги к груди и понес на кассу.

Радость моя была так велика, что я даже не сразу понял, что передо мной не стихи, а воспоминания, "кубический кусок горящей, дымящейся совести". Мало к какой книге так подходит это пастернаковское определение.

Вскоре я нашел в социальной сети близкого Коржавину человека, и спросил: можно ли как-либо написать самому Науму Моисеевичу. Так мое письмо перелетело в Америку, где давно жил поэт.

То, что было дальше, явилось маленьким чудом, память о котором бережно храню в сердце. Спустя месяц или два состоялся вечер Наума Коржавина в ЦДЛ - последний, прошедший при его жизни, но без него - он уже сильно болел. Меня, жившего и учившегося в Ереване, на вечере не было. И вдруг я узнаю, что вечер начался с того, что прочли мое письмо, которое, как отмечалось, было встречено овациями присутствующих - старых знакомых, друзей, коллег и ценителей Коржавина.

В том же году Наума Моисеевича не стало...

• Нет! Так я просто не уйду во мглу,
• И мне себя не надо утешать:
• Любимая потянется к теплу,
• Друзья устанут в лад со мной дышать.
• Им надоест мой бой, как ряд картин,
• Который бесконечен всё равно.
• И я останусь будто бы один -
• Как сердце в теле.
• Тоже ведь - одно!

Коржавин у нас действительно - один как сердце..."

Избранное

• Я не был никогда аскетом
• И не мечтал сгореть в огне.
• Я просто русским был поэтом
• В года, доставшиеся мне.
• Я не был сроду слишком смелым.
• Или орудьем высших сил.
• Я просто знал, что делать. Делал,
• А было трудно - выносил.
• И если путь был слишком труден,
• Суть в том, что я в той службе служб
• Был подотчётен прямо людям,
• Их душам и судьбе их душ.
• И если в этом главный кто-то
• Откроет ересь -
• что ж, друзья!
• Ведь это всё - была работа.
• А без работы - жить нельзя.

1954

* * *

• У меня любимую украли,
• Втолковали хитро ей своё.
• И вериги долга и морали
• Радостно надели на неё.
• А она такая ж, как и прежде,
• И её теперь мне очень жаль.
• Тяжело ей - нежной - в той одежде,
• И зачем ей - чистой - та мораль.

1961

* * *

• Я пью за свою Россию,
• С простыми людьми я пью.
• Они ничего не знают
• Про страшную жизнь мою.
• Про то, что рождён на гибель
• Каждый мой лучший стих...
• Они ничего не знают,
• А эти стихи - для них.

1956

Письмо в Москву (отрывок)

• Сквозь безнадёгу всех разлук,
• Что трут, как цепи,
• "We will be happy!"*, дальний друг,
• "We will be happy!"
• "We will be happy!" - как всегда!
• Хоть ближе пламя.
• Хоть века стыдная беда
• Висит над нами.
• Мы оба шепчем: "Пронеси!"
• Почти синхронно.
• Я тут - сбежав... Ты там - вблизи
• Зубов дракона.
• Ни здесь, ни там спасенья нет -
• Чернеют степи...
• Но что бы ни было - привет! -
• "We will be happy!"
• И сквозь туман, сквозь лень и спесь,
• Сквозь боль и страсти
• Ты вдруг увидишь мир как есть,
• И это - счастье.
• И никуда я не ушёл.
• Вино - в стаканы.
• Мы - за столом!.. Хоть стал наш стол -
• В ширь океана...

1977

* Мы будем счастливы! (англ.)

Дата

100 лет назад, 14 октября 1925 года, в Киеве родился Наум Коржавин.

Пишите Дмитрию Шеварову: [e-mail]