В пятницу Банк России подал иск на Euroclear в Арбитражный суд Москвы. Причина иска - убытки ЦБ, а также официально рассматриваемые Еврокомиссией механизмы прямого или косвенного использования российских активов без согласия Центробанка РФ. Чуть позже стало известно о бессрочной блокировке российских активов европейцами (это чтобы условная Венгрия не мешала каждые полгода ее продлевать).

Когда стало известно, что иск подан в Арбитражный суд Москвы, у ряда интернет-комментаторов появилась первая реакция - естественно, эмоциональная. Ее общий знаменатель: а вообще в чем смысл подавать иск в суд, находящийся здесь, в России? Здесь, конечно, играет роль наше традиционное позиционирование - ну где мы, а где бельгийский депозитарий? Так было и до санкций, так происходит и теперь.

Вторая эмоциональная реакция: а почему Банк России запустил судебный процесс только сейчас, а не в 2022 году, когда все и случилось?

Когда страсти поутихли, настало время уже для реакций второго ряда - рациональных. Арбитражный суд Москвы живет не в вакууме, как и аналогичные структуры других стран. Существует как минимум (если не считать двусторонних договоров России с другими странами) Нью-Йоркская конвенция аж от 1958 года, которая признает и приводит в исполнение иностранные арбитражные решения. Да, у России сейчас во многих аспектах приоритет внутреннего права над внешним, но тем не менее никто ниоткуда не выходил.

Что это может значить, если Московский арбитражный суд примет решение в пользу ЦБ? Представим себе, учитывая настрой европейцев на конфронтацию с Россией, что исполнять они его не станут. Что помешает? Да придумать можно любое обоснование. Поддержала же бессрочную блокировку российских резервов глава Европейского центробанка (ЕЦБ) Кристин Лагард с изящной формулировкой, что такой подход наиболее близок к соблюдению законодательства Евросоюза и международного права.

Но даже если будет и так, то положительное решение Московского арбитражного суда теоретически позволит открыть сезон охоты на европейские активы в других странах. Например, в дружественных. И тогда, вполне возможно, формулировки глав различных европейских институтов, финансовых и не очень, сменятся с изящных на гораздо более прагматичные.

Тем более что цена вопроса велика: по данным источников РБК, сумма иска ЦБ к Euroclear составляет больше 18 триллионов рублей. Бельгийцы, может, даже уже и не против посудиться в России - по крайней мере в пресс-службе Euroclear об этом заявили.

Euroclear понять тоже можно: из-за решения европейских властей их и без того подмоченная незаконной конфискацией российских средств репутация может и дальше расползтись по швам. Поскольку с помощью арбитражных решений делать больно европейским инвесторам, чьи активы на гигантские суммы хранятся в Euroclear, можно долго, упорно и даже с фантазией, то инвесторы могут призадуматься о выводе своих средств. Нужно ли это бельгийцам - риторический вопрос.

Что же касается второй части эмоциональной реакции, то есть серьезная вероятность того, что последние три с половиной года все же шли попытки договориться. Санкции санкциями, но миром правят не они и не Урсула фон дер Ляйен. Миром правят человеческие взаимоотношения, и с этим ничего не сделать. Как даже во время острых конфликтов сохраняются дипломатические каналы, так же сохраняются человеческие и профессиональные контакты между финансистами. Допускаю, что теперь этот способ исчерпан и пришло время уже для прагматичных действий.

О том, что такое на самом деле международное право и как оно избирательно работает, мы узнали несколько лет назад. Стало быть, пришла пора заговорить на языке денег. Это на самом деле настоящий язык международного общения, а не английский. За своих и за свои деньги нужно бороться. Всегда.