Дмитрий Анатольевич, чем 2025 год был ознаменован для вашей компании и для отрасли медицинских биотехнологий в целом?
Дмитрий Кудлай: 2025 год, без преувеличения, стал для нас годом перехода от перспективных разработок к их массовой практической реализации. Если предыдущие годы мы много говорили о потенциале, то сейчас мы наблюдаем, как этот потенциал превращается в конкретные инструменты в руках врачей и реальные результаты для пациентов.
Если говорить об итогах, важным событием стало успешное внедрение в широкую клиническую практику целой линейки наших терапевтических решений на основе биотехнологий. В частности, мы сделали значительный шаг в ревматологии, где линейка ингибиторов интерлейкинов, - тоцилизумаба, устекинумаба и канакинумаба, теперь позволяет расширить доступность терапии для пациентов за счёт экономии бюджета, - врачам стало проще принимать взвешенные решения, сопоставимые по уровню с ведущими мировыми центрами здравоохранения. На российский рынок успешно выведено несколько новых молекул, включая биологические аналоги в области орфанных заболеваний. Так результатом многолетней работы наших научных и производственных команд стала регистрация рекомбинантной формы натуральной человеческой N-ацетилгалактозамин-4-сульфатазы - галсульфазы. Этот гликопротеин позволяет бороться с проявлениями синдрома Марото-Лами - гетерогенного и мультисистемного заболевания.
Но ключевым событием года стало появление первого российского оригинального препарата для лечения синдрома Хантера. Международное непатентованное наименование: веренафусп альфа - это первый в мире зарегистрированный лекарственный препарат, который использует инсулиновый рецептор для преодоления гематоэнцефалического барьера и доставки фермента идуронат-2-сульфатазы непосредственно в центральную нервную систему, что является принципиально новым методом терапии. Он позволяет предотвратить негативные последствия заболевания, выраженные в виде угасания когнитивных функций.
Что касается общемировых трендов в медицинских биотехнологиях в 2025 году, я бы выделил несколько ключевых направлений.
Первое - это, безусловно, искусственный интеллект как "со-исследователь" и "со-диагност". Алгоритмы сегодня не просто ищут закономерности в больших данных, а генерируют гипотезы, которые затем проверяются учеными.
Второе - это предиктивная медицина. Тренд, набравший колоссальные обороты. Хотя, с развитием технологий он всегда выглядел, как логичный следующий шаг.
Третье - я бы выделил терапию, основанную на редактировании генома, которая вышла за рамки редких заболеваний. Если раньше мы говорили в основном о моногенных болезнях, то сейчас активно ведутся исследования, и уже есть прорывные результаты, в применении технологий CRISPR/Cas и их производных для лечения сложных мультифакторных заболеваний, таких как некоторые виды нейродегенеративных расстройств и даже ВИЧ. Вопросы безопасности и доставки систем редактирования решаются все более изящными методами.
В заключение хочу сказать, что 2025 год ознаменовался сменой парадигмы: от борьбы с последствиями болезней мы все активнее переходим к управлению здоровьем на предиктивной и превентивной основе. И главная задача для нас, как для индустрии, - обеспечить не только технологическую, но и регуляторную и этическую готовность общества к этим стремительным изменениям. Россия в этом процессе является не просто наблюдателем, а полноценным и активным участником, что не может не радовать.
Не приводит ли персонализация терапии к созданию "медицины для избранных" - технологически сложной и чрезвычайно дорогой? Как, на ваш взгляд, наука и фарминдустрия должны отвечать на этот вызов справедливости и доступности?
Дмитрий Кудлай: Ваш вопрос содержит в себе два ключевых вызова: технологический и этико-социальный. И мы должны отвечать на оба. Да, на первом этапе любая прорывная технология неизбежно является дорогостоящей. Это объективный закон технологического развития. Вспомните первые компьютеры, мобильные телефоны или даже антибиотики. Они были доступны единицам, но по мере отработки технологий, масштабирования производства и возникновения конкуренции происходило их неизбежное удешевление и демократизация.
То же самое происходит сегодня с персонализированной медициной. Генно-инженерные препараты, клеточная терапия, которые несколько лет назад стоили тысячи долларов, сегодня, благодаря появлению отечественных аналогов и оптимизации процессов, становится существенно более доступными. Задача таких компаний, как наша, - не просто создавать инновации, а сразу работать над тем, чтобы сделать их рентабельными и масштабируемыми.
Однако, если мы остановимся только на этом экономическом аспекте, мы упустим суть. Персонализированная медицина - это не только про "дорогие" лекарства для немногих. Это в корне меняющаяся парадигма, которая в долгосрочной перспективе ведет к колоссальной оптимизации затрат всей системы здравоохранения.
Классическая медицина часто работает по принципу "тушения пожара", когда мы лечим уже развившееся, зачастую на поздней стадии, заболевание. А это затратно. Персонализированный подход, основанный на генетическом профиле и данных цифрового мониторинга, позволяет выявлять риски за годы до манифестации болезни и предотвращать её или "поймать" на самой ранней, поддающейся лечению стадии. Предотвращение одного случая рака или инфаркта с помощью предиктивной диагностики экономически многократно выгоднее, чем годы лечения его последствий.
Принцип "правильное лечение правильному пациенту в правильное время". Сегодня при применении стандартных схем терапии до 40 процентов из них могут быть неэффективны для конкретного человека из-за генетических особенностей. Мы тратим огромные ресурсы (деньги, время, силы пациентов) на лечение, которое часто не работает. Персонализированная диагностика позволяет сразу назначить таргетный препарат, который с высокой вероятностью поможет. Мы экономим на неэффективном лечении и, что главное, спасаем самое ценное - время пациента, необходимое для успешной терапии.
Таким образом, мой ответ: персонализированная медицина ведет не к "медицине для избранных", а к более умной и, в итоге, более справедливой медицине для всех. Вызов не в том, чтобы остановить прогресс, а в том, чтобы сделать его плоды достоянием каждого гражданина нашей страны. Это сложнейшая, но абсолютно достижимая цель, требующая консолидированных усилий науки, бизнеса и государства.
Искусственный интеллект стал неотъемлемым инструментом в фармацевтике и биотехе. Можете ли вы привести пример самого неочевидного или парадоксального открытия, которое было сделано с помощью ИИ?
Дмитрий Кудлай: Этот вопрос позволяет заглянуть на самый передний край науки. Действительно, ИИ сегодня - это уже не просто инструмент для ускорения вычислений, а полноценный партнер-исследователь, способный выявлять скрытые, контринтуитивные закономерности.
Один из самых ярких и, я бы сказал, философски глубоких примеров лежит в области, которую мы называем "фармакология старения".
Вы знаете, что одним из самых перспективных направлений в борьбе с возраст-ассоциированными заболеваниями является поиск сенолитиков - веществ, которые могут избирательно уничтожать стареющие (сенесцентные) клетки. Эти клетки, накапливаясь с возрастом, отравляют микроокружение и способствуют развитию рака, артрита, атеросклероза и нейродегенерации.
Классический подход заключался в том, чтобы целенаправленно искать молекулы, воздействующие на известные пути устойчивости сенесцентных клеток к апоптозу. Ученые знали, куда "смотреть".
А теперь парадокс, который подкинул нам ИИ. Одна из международных исследовательских групп применила алгоритм глубокого обучения для анализа огромной базы данных по структурам известных лекарств и их побочным эффектам. Алгоритм не искал сенолитики целенаправленно. Его задачей было найти скрытые связи между химической структурой и фенотипическими проявлениями на клеточном уровне.
Результаты показали, что из 21 соединения три способны уничтожать стареющие клетки, сохраняя при этом большую часть нормальных клеток живыми. Эти новые сенолитики затем прошли дальнейшее тестирование, чтобы лучше понять механизм их действия в организме. Более подробные биологические эксперименты показали, что один из трех найденных кандидатов оказался эффективнее самого известного сенолитического препарата такого рода.
С точки зрения традиционной фармакологии, это было абсолютно неочевидно. Механизм действия этого препарата, казалось бы, не имел ничего общего с путями апоптоза сенесцентных клеток. Не было ни одной явной биологической предпосылки, чтобы рассматривать его в этом ключе.
Таким образом, самый неочевидный результат использования ИИ - это не просто новое лекарство-кандидат. Это смена самой логики научного поиска. Мы переходим от гипотезо-ориентированного исследования к исследованию, управляемому данными, где машина становится нашим проводником в терра инкогнита биологии.
В 2025 году наблюдался взрывной рост количества данных от носимых биосенсоров и систем мониторинга здоровья в реальном времени. Как это изменило подход к лечению или к продлению здоровой жизни? Не привело ли это к проблеме "избытка данных и недостатка смысла"?
Дмитрий Кудлай: Это очень точное наблюдение. Взрывной рост данных с носимых устройств - это не просто технологический тренд, это фундаментальный сдвиг в самой парадигме взаимодействия человека с его здоровьем. И проблема "шума" и "смысла" здесь абсолютно центральная.
Раньше медицина в значительной степени была эпизодической и реактивной. Пациент приходил к врачу, когда уже что-то болело, и мы имели лишь снимок состояния в конкретный момент времени. Сегодня потоки данных с биосенсоров создают не снимок, а непрерывную киноленту здоровья. Это позволило нам сделать несколько революционных шагов. Как я уже говорил, - это переход от универсальных норм к персонализированным базовым линиям. Переход от лечения болезней к управлению здоровыми состояниями (Health Management). Прецизионная терапия и оценка эффективности лечения.
Однако, когда первоначальная эйфория от самого факта сбора данных прошла. Мы столкнулись и с некоторыми вызовами, такими как "цифровой шум" и отсутствие валидированных алгоритмов. В первом случае устройство без фильтрации сообщает пользователю, например, о каждом кратковременном отклонении пульса, это приводит к тревожности, ипохондрии и, в конечном счете, к игнорированию всех предупреждений. Это явление мы называем "цифровой усталостью". Во втором случае не каждое отклонение, фиксируемое потребительским устройством, имеет клиническую значимость. Нужны строгие исследования, чтобы доказать: вот этот конкретный паттерн в данных действительно с 95% вероятностью предвещает, например, приступ мерцательной аритмии.
Тем не менее, это не отменяет тот факт, что мы прошли через фазу "больших данных" и сейчас вступаем в фазу "умных данных".
Расскажите, пожалуйста, о планах компании на 2026 год и о ваших прогнозах в сфере медицинских биотехнологий на горизонте в 10-15 лет.
Дмитрий Кудлай: 2026 год мы рассматриваем не как просто следующий календарный период, а как важнейший стратегический рубеж, на котором должны сойтись воедино наши научные заделы и наши технологические возможности развития.
Если говорить о наших корпоративных приоритетах, то мы фокусируемся на трех ключевых векторах: развитие новых терапевтических направлений, развитие экспорта и развитие нашей внутренней инфраструктуры академгородка в Вольгинском.
Если более глобально заглянуть за горизонт, на 10-15 лет вперед, я вижу несколько магистральных трендов, которые коренным образом изменят ландшафт медицинских биотехнологий. Они перестанут быть отраслью, которая "чинит поломки" и станет сервисом по непрерывному поддержанию оптимального состояния организма. Мы стоим на пороге эры, когда нейроинтерфейсы перестанут быть инструментом для реабилитации и станут способом расширения когнитивных возможностей человека.
Синтетическая биология позволит нам не просто редактировать гены, а переписывать целые генетические программы. Мы сможем программировать клетки для производства лекарств непосредственно внутри организма, создавать живые терапевтические агенты, которые будут точечно уничтожать патогены или корректировать микробиом, и конструировать искусственные иммунные системы, способные адаптироваться к новым вирусам быстрее, чем они мутируют.
Одним словом, нас ждёт глубокая персонализация на уровне экосистемы организма и главный вызов на этом пути - даже не технологический, а этический, регуляторный и социальный. Нам уже сегодня нужно готовить почву: создавать гибкую, но надежную систему регулирования, вести открытый диалог с обществом о пределах вмешательства в человеческую природу и решать вопросы всеобщей доступности этих прорывных технологий.
И роль таких компаний, как наша, - быть не просто создателями этих технологий, но и архитекторами новой биоэтики, проводниками, которые помогут обществу пройти этот сложный, но невероятно перспективный путь к медицине будущего, где главной ценностью станет не отсутствие болезни, а качество и продолжительность здоровой, активной жизни. 2026 год - это наш следующий важный шаг на этом пути.
