18.02.2005 03:00
Общество

До маршальских погон генерал Черняховский не дожил всего неделю

"РГ" продолжает публикацию интервью с детьми полководцев Победы. Шестьдесят лет назад погиб командующий 3-м Белорусским фронтом И.Д.Черняховский. Неонила и Олег Черняховские вспоминают о своем отце
Текст:  Ариадна Рокоссовская
Российская газета - Неделя - Федеральный выпуск: №0 (3702)
Читать на сайте RG.RU

Неонила Черняховская: К 23 февраля ему должны были присвоить звание маршала. Его адъютант рассказывал, что они с отцом приезжали в Москву, и после этой поездки он заготовил маршальские погоны. Адъютант даже пришил эти погоны на отцовский китель. А ведь заранее этого делать нельзя - плохая примета. Но ведь они точно знали, что 23 февраля отцу дадут маршала. Всего несколько дней...

Олег Черняховский: А мне рассказывали, что для отца уже начали делать орден Победы. Потом его вручили Брежневу.

- Каким вы запомнили отца? Какие самые яркие воспоминания?

Неонила Черняховская: У меня все воспоминания об отце яркие. Он редко бывал с нами, мог уделить нам внимание. У него было мало времени. Поэтому каждый раз, когда в воскресенье отец нас куда-нибудь вел - в кино ли, в театр, или брал с собой в полк, где они с мамой играли в волейбол, - это был настоящий праздник. Последний такой праздник случился уже перед войной в Риге. Это был мой день рождения. Папа приехал на праздничный обед, а потом взял меня с собой - мы жили в самом центре Риги - и повел по магазинам, обещав купить то, что я хочу. Мне было тогда 12 лет. Честно говоря, я ничего не хотела, для меня было счастьем идти, держась за его руку. Папа был блестящим офицером, очень красивым, подтянутым. Все обращали на него внимание, и я страшно гордилась, что иду с ним. Он купил мне конфет, какие-то коробки, но для меня не это было важно.

Папа был довольно строгим, но он очень нас любил. Этой любовью, заботой проникнуты его письма с фронта. Бывало, конечно, что он на нас сердился. Маленький Олег был очень самостоятельным мальчиком. Когда мы жили в Риге, ему было три года, но он постоянно куда-то уходил. Даже в тот день, когда объявили войну, я его еле нашла - он заигрался с мальчишками в соседнем подъезде. А иногда и я не слушалась маму. Тогда она говорила отцу: "Обрати внимание на своих детей". Я помню, в такие дни он шел в штаб, а я возвращалась домой из школы, и он строго говорил мне: "Я с тобой вечером поговорю". Ни разу такой разговор не состоялся, но этих слов было вполне достаточно. Я уже казнила себя, клялась мысленно, что буду слушаться маму, не буду больше шалить. Вечерами папа приходил поздно, спрашивал, как дела, как уроки. А если мы уже спали, то он заглядывал к нам в комнату пожелать спокойной ночи.

Олег Черняховский: Я помню единственный эпизод, когда отец меня наказал. Мне было три или четыре года, отец за что-то на меня рассердился и поставил в угол. И я - маленький мальчик - честно стоял там очень долго, мне в голову не приходило выйти из угла, если отец сказал там стоять. В конце концов пришла мама и сказала: "Ну, иди, папа тебя уже, наверное, простил". Мы всегда должны были хорошо учиться, чтобы не подвести папу. Учиться плохо было нельзя. И он все время напоминал нам об этом. Даже с фронта он писал Неониле: "Становись в ряды отличников. Это принцип твоего отца". Он считал, что каждый должен выполнять свой долг. Наш долг был - учиться. Но он и сам всегда учился, а его авторитет был настолько высок, что уже это нас воспитывало. Школу мы окончили с золотыми медалями.

Папа был очень красивым мужчиной и форму носил ладно, как старые российские офицеры. Она всегда была отглажена, ни пылинки, ни пятнышка. Одно из самых ярких воспоминаний - в 43-м году, когда мы уже жили в Москве, он приезжал получать орден в Кремле. В тот день он, мама и я пошли в военторг, который был на Воздвиженке. Я шел с папой за руку, у него на груди была звезда Героя Советского Союза. На него оборачивались все - и мужчины и женщины.

- Каким он был человеком?

Неонила Черняховская: Отец был очень музыкальным. Шофер отца, прошедший с ним всю войну, говорил мне: "Вот, пишут о Черняховском - все о воинских талантах, а ведь, кроме всего прочего, была душа, был человек. Если бы вы слышали, как он пел с солистом Большого театра Дормидонтом Михайловым. Артисты, которых было среди нас не меньше 20 человек, превратились в гостей и слушали".

Когда мы переезжали, с собой брали чемоданы и всегда гитару. Он играл на ней, пел. У папы был очень красивый баритон. Он любил украинские песни, а для мамы у него была "Скажите девушки подружке вашей". Он всегда говорил ей: "Ну, Тасенок, слушай - твоя песня".

Первое имущество, которое родители приобрели в совместной жизни, - мебель. Они купили ее в Риге перед войной. Там она и осталась. Когда мы уезжали в эвакуацию, с собой взяли только самые необходимые вещи и даже эту гитару оставили в Риге. Я, правда, тайком прихватила с собой папины любимые пластинки.

Во время войны, когда он командовал фронтом, у него стояло пианино. Мы приезжали к нему в гости, и он играл нам все то, что раньше играл на гитаре. Он сам подбирал все эти и другие песни на пианино. Я была так поражена! Все время заставляла его играть мне "Амурские волны". А меня, когда я была на фронте, заставлял учиться играть на аккордеоне, который он подарил. Он вообще старался привить мне любовь к музыке. Когда отец еще до войны командовал полком в Гомеле, мы, вопреки обыкновению, задержались там на целых два года. И папа сразу определил меня в музыкальную школу. Я с подружкой даже выступала у него в полку на концертах. А иногда папа приезжал вместо обеда посмотреть, как я занимаюсь.

- Как познакомились ваши родители?

Олег Черняховский: Они познакомились в Киеве, когда папа был слушателем артиллерийского училища. Мама, Анастасия Григорьевна, родилась под Киевом. Она выучилась на бухгалтера, работала. Друзья привели отца на какой-то вечер, где была мама. В 1928 году они поженились, а спустя год родилась Неонила. В Киеве родился и я, но только в 37-м году. Бабушка поначалу была недовольна маминым выбором - военный, да еще и не офицер.

Неонила Черняховская: Отец очень маму ревновал. Она была девушка заводная, веселая, любила петь, танцевать. А папа при том, что был очень красив и все женщины смотрели только на него, не мог отвести от нее глаз. Когда мама овдовела, ей было 37 лет, но замуж она больше так и не вышла. Замены отцу быть не могло.

- Как он любил проводить свободное время?

Неонила Черняховская: Когда папа был свободен, он катался с нами на велосипеде, играл, танцевал. Как он танцевал!

Они с мамой всегда что-нибудь придумывали, чтобы доставить нам радость. У них было мало времени, мы все время переезжали с места на место, не успевали где-нибудь осесть, как отца снова куда-нибудь переводили. Но если выдавалось свободное время, он всегда проводил его с семьей. Он любил театр, занимался спортом.

- А как для вас началась война?

Неонила Черняховская: 15 июня 1941 года мы собирались уехать из Риги к бабушке в Киев. Но папа нам не разрешил, велел подождать с отъездом. 17 июня он и его дивизия ушли к границе - на маневры. Жены и дети офицеров остались одни. К нам тогда переселилась жена его адъютанта, которая была беременна. 22 июня мы были дома. Мама читала нам вслух какой-то роман, поэтому мы не слушали радио. И вдруг пришла дворничиха-латышка и довольно грубо сказала: "Наберите воды, ее не будет". Мы удивились, спросили почему. Она ответила: "Вам лучше знать. Война началась". Тогда мы спохватились, побежали к зданию штаба. Был полдень. Рядом со штабом стояли грузовики, в них женщины и дети. Некоторые женщины были в ночных сорочках, на которые сверху были накинуты солдатские шинели. Никто не плакал, не кричал. Все были потрясены. И вдруг завыла первая воздушная тревога. Интересно, что в это время в Риге были гастроли Любови Орловой. Мы с подружкой побежали к гостинице "Рома", в которой она остановилась, посмотреть, что кинозвезда делает в первый день войны, но "тревоги" звучали одна за другой, и пришлось вернуться домой.

После начала войны от отца не было никаких известий. Мы не знали, что нам делать, куда ехать. Нам помог случай: бывший командир дивизии прислал солдат за своей мебелью. К этому времени ни о какой мебели не могло быть и речи, зато они забрали с собой нас. Мы попали в единственный пассажирский вагон последнего эшелона. Он уходил из Риги 25 июня, а 27 числа в городе уже были немцы. Ни мы, ни отец долгое время ничего друг о друге не знали. Только 17 июля мы получили от него письмо, в котором он писал: "Наконец мои беспокойства разрядились. Я передумал все, зная обстановку, в которой вы находились в последние дни. Знаю, что вам с переездом досталось немало. Но очень хорошо, что наконец вы хоть как-нибудь устроились". А в августе приехал его адъютант, привез все необходимые документы. Мы уже были в эвакуации в городе Семенов. Там нам, конечно, были не очень рады. Два огромных эшелона людей, которых нужно где-то разместить. Поначалу мы спали вповалку на полу, потом нашли угол. Зато, когда отец стал известным военачальником, эти люди стали писать нам письма полные любви, с приглашениями в гости. Жизнь в эвакуации была трудной. Мы на санях возили по деревням свои вещи, обменивали их на картошку, капусту. Когда в город стали завозить раненых, мама пошла работать в госпиталь. А в декабре 42-го мы переехали в Москву.

- А когда вы в первый раз после такой долгой разлуки увиделись с отцом?

Олег Черняховский: Мама увиделась с ним уже летом 42-го года под Воронежем. Папа тогда командовал армией. Мама начала к нему ездить и практически постоянно была с ним. А мы увидели его, когда он приехал в Москву. Помню, что у нас все утро билась посуда. Мамина сестра сказала, что будут гости. И вот приехал папа. Я был маленьким, спал днем. Когда он вошел, бросился на отца прямо с постели. Это была невероятная радость... Потом его вызвал Сталин. Ночью папа поехал к Верховному главнокомандующему на дачу. А мы не спали, ждали его возвращения. От Сталина отец вернулся окрыленный. Тот умел, когда ему было нужно, обаять человека. Папа даже рассказывал, что Сталин подошел к нему и застегнул ему пуговицу на кителе. Чтобы у папы была расстегнута на кителе пуговица? Такого быть не могло! Но такой знак внимания Верховного главнокомандующего отца обрадовал. В Москве папа пробыл всего несколько дней и вскоре уехал на фронт.

Неонила Черняховская: Да, он был дома очень недолго. Получил орден Суворова. Этих орденов тогда еще никто не видел. Мы ходили с папой в Художественный театр, все оборачивались, улыбались, смотрели на ордена, на отца. А потом мы заказали билеты в Малый театр, но папа не успел туда сходить - ему нужно было срочно уезжать. Поэтому я пошла на спектакль с подружкой. В антракте нас вызвали к директору, строго спросили, почему мы сидим на этих местах. Мне пришлось объяснять, что я дочь Черняховского, что папа приехать не смог.

После этого мы летали к папе на фронт. Последний раз виделись с ним зимой - вместе встречали новый 1945 год. Я помню, как мы ехали на машине. В Смоленске к нам присоединились сопровождающие бэтээры - охраняли нас. Тот Новый год остался в памяти как в тумане. Это было в Восточной Пруссии. Зима была слякотная, настроение не новогоднее. Мы сидели дома, почти не гуляли. Да и отец был не таким веселым, как в наш первый приезд. Тогда он был в приподнятом настроении после удачной белорусской операции, освобождения Литвы. Он много уделял нам внимания, даже возил на концерт, ведь на 3-м Белорусском был замечательный ансамбль песни и пляски. Он славился на всех фронтах.

А в последний приезд мы скромно отпраздновали наступление Нового года, все выпили по бокалу шампанского, даже папа, хотя вообще он не пил, даже вина себе не позволял. Он был больше занят, сосредоточен. Сразу было видно, что он очень напряжен. Мы приехали на две недели, и вот наши школьные каникулы закончились, пришлось возвращаться домой. Мама осталась с отцом. Она домой приезжала на неделю раз в два месяца, а мы жили с Марией Парамоновной - женщиной, которая помогала по хозяйству и фактически стала членом нашей семьи.

Спустя полтора месяца отец был смертельно ранен. Он поехал на передовую, дорога обстреливалась. Осколок снаряда пробил машину, сиденье и вошел ему прямо в сердце. Он умер на пути в госпиталь. Мама была тогда с отцом. Когда мы увидели ее на похоронах, то не сразу узнали - за одну ночь она поседела.

- Как вы узнали о гибели отца?

Олег Черняховский: У нас дома стояла огромная хрустальная ваза на толстой ножке. И вдруг она треснула, развалилась на две части, как будто ее разрезали. Мария Парамоновна сказала: "Будет большое несчастье".

Неонила Черняховская: В шесть утра Мария Парамоновна вошла ко мне в комнату и выключила радио. Я сразу проснулась, увидела, что она плачет, поняла, что что-то случилось. Я стала допытываться, но она только успокаивала меня. Моей первой мыслью было, что несчастье произошло с мамой. Мы как раз ждали ее, она должна была приехать с фронта. Я испугалась: она же должна была лететь на самолете. Когда мы летали к отцу, нас до определенного места провожали истребители, потому что мы могли попасть под обстрел. И сначала я подумала, что что-то случилось с самолетом, в котором летела мама. Я стала допытываться, но Мария Парамоновна сказала: "Нет-нет, все в порядке, спи". Что что-то произошло с папой даже не приходило мне в голову. Он бывал в таких переделках - пулей пробивало плащи, шинель, фуражку - но ни разу не был даже ранен.

Позже я вышла из комнаты, и увидела, что у нас сидит представитель Главного политического управления. Он сказал: "Собирайтесь. В такое-то время вас будет ждать самолет. Вы полетите в Вильнюс". Как? Почему? Потом стало ясно, что отец погиб, что Сталин приказал похоронить его в Литве. По прилете мы остановились в номере у Суслова, который был тогда председателем бюро ЦК по Литовской ССР. Ночью я не могла заснуть. Суслов приходил, успокаивал меня. На следующий день мы поехали на вокзал, куда прибыл поезд с гробом. Я помню, что на прощании был чуть ли не весь Вильнюс. Солдаты в почетном карауле плакали.

Олег Черняховский: Когда войска отца брали Вильнюс, он приказал не использовать тяжелое вооружение, никаких авиабомб и прочего. Вильнюс был почти не разрушен - войска взяли его с минимальными потерями для города, чтобы сберечь столицу Литвы. Видимо, поэтому Сталин решил, что отец должен остаться с братским литовским народом.

Неонила Черняховская: Но место для захоронения было неподходящее. Самый центр города - рестораны, универмаги, место гуляния молодежи. С самого начала было понятно, что могила - это не памятник, она должна быть хотя бы на воинском кладбище. Мама в конце 40-х обратилась в литовское правительство с просьбой, чтобы папин прах разрешили перевезти в Москву. Они отказали наотрез. Сделали огромный склеп, массивный памятник. Такой, чтобы даже и речи о том, чтобы его разрушить не было. Мама хотела писать Сталину, но все было бесполезно. Только в 1991 году появилась возможность забрать прах отца в Россию. Его перезахоронили на Новодевичьем кладбище. Памятник делали второпях, теперь он начал разрушаться, покосился. Захоронение взято под охрану Комитетом по охране памятников. Мы писали туда, что могила разрушается, но сначала нам даже не ответили. Потом я написала в министерство обороны. Ответили, что мое письмо переслали в правительство Москвы. Правительство Москвы ответило, что они послали это письмо все в тот же Комитет по охране памятников. И, наконец-то, я получила ответ из этого комитета. В нем говорится, что в начале второго квартала 2005 года они начнут принимать меры. Представьте: погибший в бою полководец Великой Отечественной, командующий фронтом. И в День Победы люди придут к покосившемуся памятнику.

Образ жизни История