Современный танец, давно признанный на Западе, на "Золотой маске" был удостоен отдельной номинации лишь пять лет назад. До этого Евгению Панфилову и Саше Пепеляеву приходилось соревноваться с Мариинкой и Большим. Но и сейчас в жюри "Маски" больше специалистов по классике, а критерии оценки не ясны. Тем более что современный танец и сам по себе не однороден: модерн-данс не очень-то сопоставим с движенческим театром.
Три истории, показанные 27 марта в Центре им. Мейерхольда, рассказаны языком синтетическим: хореография, включающая классические па, и уже ставший новой классикой язык модерна и джаз-данса сменяется подчеркнуто обыденной пластикой, манипуляции с предметами и прямое речевое высказывание сопровождаются значимым видеорядом. Как и в современной ироничной поэзии или застенчиво циничной "новой драме", высокий пафос здесь сменяется "просторечьем", косноязычием, а монотонный бубнеж "двоечницы" - "чтением с выражением". Здесь много выдумки, эксперимента, уместных знаковых цитат, но в самой хореографии немало и повторов, приемов, хорошо знакомых любителям современного танца по признанным образцам.
Все три постановки, несмотря на родовую концептуальность, предполагающую разные варианты прочтения, можно при желании пересказать - перевести на язык обыденной логики и понятных чувств. Большая, чем у других, расплывчатость высказывания театра "Игуан" не кажется достоинством. Noise& Silence - противоборство одетых в черное очкариков-роботов и светлых, здоровых телом и духом физкультурников под скрежет техномузыки. Все относительно: в пластике красавцев проступают механические мотивы их антагонистов, от лица девушки-танцовщицы, воспроизведенного на экране и исполненного покоя, веет жутью - ведь из-под нее методично выскакивают яйца, изнутри которых кто-то проклевывается. Может быть, лебеди, а может быть, крокодильчики или неведомые монстры?
"Голованога" - подростковая история дворовой борьбы полов до осознания ее участниками своего пола, история постепенной самоидентификации. Агрессивность, с которой две девочки набрасываются на мальчика, подсознательная жестокость, готовая вылиться в символическое убийство: и вот уже контур тела очерчивают мелом. Но умершую пробуждает звонок будильника: каждый вечер, засыпая, мы умираем, потому так трудно заснуть и так невозможно проснуться. Техничные молодые танцоры рассказывают о себе (нескладные монологи очень напоминают документальный театр), рисуют свои силуэты на стене и призывают зрителей в помощники. Действие разворачивается под песни "АукцЫона" и "Новых композиторов" и сопровождается анимацией - на экране бесконечно бежит обнаженный человек, обращенный спиной к зрителям, - навстречу ему несутся заводские трубы, мишени гигантского тира, лики старых кумиров, всесокрушающий стенобитный маятник...
"Танцы на взлетной полосе" Натальи Фиксель - вариации на тему "Отчего люди не летают". "Очень простая девушка", как выразился бы герой "Школы для дураков" Саши Соколова, надевает белые туфли на высоченном каблуке отнюдь не на прозрачные колготки, а на черные носочки. Она мечтает быть настоящей леди, и более того - летать. Парадокс в том, что приземленный мужчина с бугрящимися мускулами понимает про технологию полетов больше, чем она. Героиня примеривает маски Ренаты Литвиновой и Мерилин Монро, а босоногий партнер, присев на корточки и советуя тужиться, напоминает о Наташе Ростовой, верит в чудо, расставляет огни на взлетной полосе. Он искренне не понимает женской неудачи: "Полетела бы!" Но именно с ним в дуэте и возникает полет. Хореограф хорошо слышит музыку и чувствует зону молчания. Ироничная, компактная, цельная композиция, профессионально исполненная Еленой и Андреем Конновыми под Паганини, Дж. Кейджа и группу "Tuxedomoon", не тянет, однако, на спектакль - это, скорее, зарисовка, реплика. Впрочем, то же можно сказать и о постановках питерцев. В них много необязательных эпизодов, длиннот.
Так сложилось, что признанные центры современного танца сегодня - в российской провинции. Фавориты прошлых "Золотых масок" - челябинцы и екатеринбуржцы. Работы из Питера и Москвы по сравнению с ними несколько "провинциальны", они вряд ли могут быть признаны лучшими и на нынешнем фестивале. Но пусть не произошло эмоционального захвата зрителя, моменты интеллектуального отождествления, заражения идеей, увлечения тайной - это немало. Лев Толстой призывал оценивать не за то, сколько поднято, а за то, как тужились. Во всех трех работах ощущается напряжение поиска - технологий, средств выражения, идей - для толчка, для свободы полета.