В условиях идеологической свободы молодые филологи ринулись в Серебряный век и эмиграцию, полагая эти области более лакомыми в сравнении с политизированными 20-ми и 30-ми годами советской литературы. В результате обозначился серьезный крен: сегодня мы лучше знаем предреволюционные годы и эмиграцию, чем начало советской литературы. Этот крен отразился на других исследованиях: мы не знаем толком, чем и когда завершился Серебряный век и где истоки русской эмиграции.
Выпущенные издательством ИМЛИ РАН две коллективные книги (ответственный редактор А.Ю. Галушкин) "Литературная жизнь 20-х годов. Москва и Петроград" (1-я часть - 1917-1920, 2-я часть - 1921-1922) существенно восполняют этот пробел академической филологии. В целом проект рассчитан на шесть томов, из которых эти две части составляют всего лишь первый том. Три тома будут посвящены литературной жизни столиц с 1917 по 1929 год. 4-й и 5-й тома отдадут литературному процессу в регионах и новых государственных образованиях времен Гражданской войны. И, наконец, 6-й том будет состоять из разветвленной системы указателей.
Литературная панорама послереволюционных лет, расписанная по дням, не просто впечатляет. По сути, она опрокидывает расхожие представления о 20-х годах как о времени, с одной стороны, ужасном (голод, расстрелы, Гражданская война), а с другой - суматошно "веселом" (нэп, новые литературные группы и течения, якобы расцвет частных издательств и вообще всяческий "плюрализм", с которым покончил сталинско-горьковский Союз писателей СССР).
Все было гораздо страшнее и менее весело. После выхода этого издания можно смело утверждать, что всякая попытка ориентировать нынешний литературный процесс на пресловутый "плюрализм" 20-х годов - это в лучшем случае наивная иллюзия, а в худшем - невежественная культурная политика.
Литературный процесс 20-х представлен в этой хронике не через вершинные творческие достижения отдельных писателей, а через реальную жизнь газет, журналов, издательств, государственных и общественных культурных учреждений, писательских групп, союзов и отдельных фигур в том случае, если они имели общественный резонанс. Принцип отбора фактов и широты освещения был выбран единственно правильный: индекс цитируемости. Это значит, что освещаются те факты, которые наиболее широко обсуждались в то время, причем не только в подцензурной советской печати, но в письмах, дневниках, мемуарах живых свидетелей.
Картина, повторяю, ошеломляет. Именно потому, что все расставляет по своим реальным местам. Реальная политика коммунистической партии в области литературы. Реальное поведение писателей, либо пытавшихся встроить себя в эту политику (их было подавляющее большинство), либо бороться с ней (единицы), либо жить, ее не замечая (это было практически исключено).
Политика партии была двоякой и бесконечно лукавой. На словах провозглашая литературу для народа, партия, по сути, занималась "приватизацией" колоссального культурного наследия, доставшегося ей от проклятой царской России. Чего стоят декреты о монополии на издание классиков Госиздатом, о лишении даже живых писателей авторских прав. Что такое запрещение старых газет, журналов и издательств под видом борьбы с контрреволюцией? На деле это захват бумаги и типографий, государственная монополия на книжную торговлю. Совершенно иезуитским выглядит декрет о разрешении частным издательствам (разумеется, лояльным советской власти) продавать уже готовые книги (выпущенные частными издательствами до революции) и печатать их с готовых матриц, имея с этого лишь определенный процент. Но и этот декрет был приостановлен, ибо показался слишком либеральным. Все это происходило на фоне ареста Ивана Сытина и разгрома его великого, истинно народного книжного дела.
Газеты закрывали одну за другой и всем скопом. Уже в 1918 году на Валдае казнили на глазах у большой семьи крупнейшего журналиста суворинского "Нового времени" Михаила Меньшикова, затем расстреляли филолога Бориса Никольского. Обоих уничтожили за "черносотенство", хотя первый никогда "черносотенцем" не был. Но и либерала Александра Амфитеатрова, в свое время сосланного царем за фельетон "Господа Обмановы", арестовывали несколько раз, и он был вынужден бежать за границу.
Бегство за границу - это отдельная песня. В хронике детально прослежено, кто, как и когда из русских писателей и журналистов эмигрировал на Запад. Для выезда за границу требовалось ни много ни мало разрешение Политбюро ЦК РКП (б). В принципе его не давали никому, опасаясь свободного слова писателей в Европе в условиях интервенции. С политической точки зрения это был верный для диктатуры шаг. Для писательской жизни - это был сущий кошмар. Невозможно жить и работать здесь, но и невозможно выехать туда. Тихое удушение.
Семья Сологубов (Федор Сологуб и Анастасия Чеботаревская) получили разрешение на выезд после множества просьб, на некоторые из которых накладывал вето лично Луначарский, не любивший Сологуба, хотя протежировавший другому символисту - Вячеславу Иванову. Когда разрешение было получено, Чеботаревская сошла с ума и утопилась в Неве. Пока ее искали, Сологуб поместил в газете объявление: "Три миллиона рублей (небольшие деньги. - П. Б.) тому, кто укажет, где находится больная женщина, ушедшая из дому 23 сентября (1921 года. - П. Б.), худая, брюнетка... (далее описание внешности)".
Последовательными отказами на выезд уморили голодом и нервным истощением Александра Блока, а вот Горького, наоборот, старательно "выпихивал" за рубеж лично Владимир Ленин, чтобы его старый партийный товарищ, пришедший в ужас от красного террора, не мешал политике уничтожения "буржуазной интеллигенции", которую Ильич особенно ненавидел за то, что она прятала его в своих квартирах от царского режима.
Конечно, в хронике не все мрачно, а главное - не все одноцветно. Очевидна двойственность интеллигентской морали. Они ненавидели советскую власть, но были вынуждены с ней сотрудничать. Они хоронили своих дорогих мертвецов и отправлялись за бесплатными обедами в Дом искусств. И все это закладывало новый тройственный разрыв между государством, интеллигенцией и народом, который до сих пор не преодолен.
Удивительно, что в это время действительно писались и печатались великие произведения. Прекрасные стихи Блока, Есенина, Кузмина, Мандельштама. Удивительная проза Булгакова, Платонова, Зощенко, Шолохова. Это действительно был расцвет, но напоминавший, по словам Есенина, "бешеную кровавую муть".