Вероломное - точно, но можно ли говорить о внезапности, если одна военная разведка прислала 57 сообщений из аппаратов военных атташе, приграничных округов и, все же, главное, из резидентур: Германия готовится к нападению.
Информация шла потоком
Будем считать, что первое конкретное сообщение пришло из Германии от "Корсиканца" - он же Арвид Харнак из "Красной капеллы": "... Немцами решен вопрос о военном выступлении против Советского Союза...".
Дальше поток. В одном закрытом для посторонних глаз музее или кабинете истории я видел любопытные документы, присланные с риском для жизни из Финляндии и Италии. Разведчица-нелегал из соседней страны указывала даже время нападения - и с точностью до минуты. Другая, ставшая впоследствии видным ученым и преподавателем МГУ, приводила подробности, к сожалению, сбывшиеся, первой фашистской атаки. И что? На заседании Политбюро Сталин в обычной грубоватой манере попрекнул наркома обороны Тимошенко: "Если вы будете на границе дразнить немцев и войска двигать без нашего разрешения - тогда головы полетят". 14 июня последовало и трагическое по расхолаживающим последствиям заявление ТАСС о безосновательности слухов относительно войны с Германией.
А Сталин все не верил
Ныне покойный Герой России, атомный разведчик Владимир Борисович Барковский рассказывал мне о молодом, очень интеллигентном, совершенно неоперившемся, зато смелом руководителе внешней разведки Павле Фитине. Встречаются, несмотря ни на что, люди, плюющие на собственную карьеру ради рискованной правды. Фитин, затравленный после войны Сталиным, отставленный от дел, умерший сравнительно рано, был как раз из таких. В Иностранный отдел он, журналист, и тоже начинающий, пришел по партийному призыву в 1938-м. А в 1941-м уже возглавлял обескровленную репрессиями закордонную службу. В отличие от более опытных и искушенных в закулисных играх старших коллег, да и тех по понятным причинам оставалось немного, Фитин не побоялся доложить 17 июня Сталину: нападение - 22 июня, и "материалы надежные, получены от надежных источников... Информация их, которую получали ранее, подтверждается". Вождь подумал и ответил, что "никому из немцев кроме Вильгельма Пика (коммунист и друг Иосифа Виссарионовича. - Авт.) верить нельзя. Но если вы считаете надежным - перепроверьте". Фитин с трудом сдержал находившуюся с ним на приеме разведчицу Зою Рыбкину (она же в послевоенные годы известная детская писательница Зоя Воскресенская). Та рвалась спорить, доказывать. Но Фитин понял - бесполезно. Это еще что - "перепроверить". На одном из подробнейших донесений о начале войны Сталин начертал: "Послать ваш источник к е... матери". А из германского посольства чуть не бежали в Берлин дипломаты с переполненными чемоданами, и разведчик Николай Кузнецов, имевший на связи в Москве своих завербованных агентов-немцев, передавал, что по приказу посла день и ночь жгут секретные документы.
А самый точный - Рамзай
В эти дни самое время еще раз отдать ему долг нашей порой забывчивой памяти. О руководителе японской резидентуры мы часами беседовали со старейшим нашим чекистом Борисом Игнатьевичем Гудзем, в свое время направлявшим действия Зорге из Москвы. Так вот, если считать, что все секретные источники военной и внешней разведок рассекречены, то первым и абсолютно точным оказался еще 31 мая Рихард Зорге. "Война начнется 22 июня 1941 года". Информация от военного атташе Шолла из немецкого посольства в Токио была уточнена 17 июня: "150 дивизий совершат нападение на советскую границу 22 июня!" Только журналист и писатель Зорге, как уверял меня Гудзь, мог поставить в конце серьезнейшего донесения восклицательный знак. У разведчиков, объяснял Борис Игнатьевич, такое не принято.
Но Сталин, как случалось не раз, не поверил Зорге. Зато когда через несколько месяцев сообщил, что японцы, вопреки расхожему мнению, не нападут на СССР, то так называемые сибирские дивизии были сняты с оголенной границы и в последний решающий час переброшены под Москву, которую и спасли.
Почему Сталин не поверил в нападение немцев, а вот стратегическое и исключительно рискованное решение о переброске все-таки принял? По Гудзю, Иосиф Виссарионович считал Зорге агентом-двойником. Вот и не верил его донесениям. А когда дата 22 июня подтвердилась, то сыграли эмоции: по-прежнему считая Рамзая двойным агентом, считал, что тому не резон его, Сталина, обманывать. И расплатился за ценнейшую информацию по-свойски. После ареста Зорге в октябре 1941-го японцы предлагали обмен, на который Сталин не пошел. "Но почему? - недоумевал я. - Ведь разведчик спас Москву. Может, в определенной степени и предрешил исход войны. А его казнили в Токио 7 ноября 1944-го". Гудзь твердо знал ответ: по его мнению, к Зорге применяли пытки, и тот сознался, что был агентом Коминтерна. Сталин за это не прощал.
Сигнал прямо из гестапо
Александра Короткова среди своих называли "королем нелегалов". После войны генерал занимал пост руководителя нелегальной разведки. А до и во время войны ходил в разведку сам.
Доверенное лицо Берии Коротков, работавший в Берлине под прикрытием, имел право сообщать в Москву любые сведения. Даже те, которые противоречили устоявшемуся мнению товарища Сталина о том, что главная угроза для Страны Советов исходит из Англии.
Коротков был уверен в достоверности своей информации о грядущей войне. Благодаря хорошим отношениям с Берией добился и того, что совсем перед 22 июня перебросили ему в Берлин диппочтой для агентов "Красной капеллы" деньги, коды, шифры. Наладил он связь и с единственно известным и документально подтверждаемым нашим агентом в гестапо. Увы, разочарую читателя: все остальные гестаповские осведомители, помощники и т. д. - чистый вымысел. Хочется, чтобы были, но, увы, никого кроме единственного гестаповца гауптштурмбанфюрера Вильяма (Вилли) Лемана у нас на связи не было.
А тот предложил услуги по собственной инициативе еще в 1929 году. Помимо всего прочего именно Леман - агент Брайтенбах - передал в Москву сообщение о первых испытаниях боевых ракет дальнего действия, изобретенных одним из будущих отцов атомной бомбы, а в ту пору молодым инженером Вернером фон Брауном. Вот откуда берет истоки информация об атомной бомбе. 19 июня 1941-го Леман условным звонком вызвал сотрудника советской резидентуры на связь. Встреча длилась всего несколько минут: "Война... Нападение в воскресенье 22 июня в три часа утра. Прощайте товарищи".
А Коротков в эти последние дни мира и аж до 2 июля совершал в Берлине свои удивительные подвиги. Договорившись с охранявшим здание советского посольства офицером СС Хайнеманном, он уже после объявления войны выскальзывал из окруженного эсэсовцами здания. В город его дважды вывозил... Хайнеманн. Один неосторожный жест, одно слово Хайнеманна - и неминуемая смерть. Ведь офицер СС конечно же не поверил в придуманную Коротковым легенду: прощаюсь со своей фрау, прекрасной немецкой любовью и вот, езжу с чемоданом, передаю вещицы. Вещицами были те самые рации и коды. Хайнеманн высаживал Короткова у станции метро и подбирал через несколько часов в оговоренном месте. Но вербовки не было. Просто Хайнеманн попросил разрешения у русского сослаться, если понадобится, на оказанную услугу, которая не будет забыта.
P.S.
И после всего этого говорить о внезапности нападения? Нет, о катастрофической ошибке в определении сроков начала войны. А как итог - тяжелейшее положение, в котором оказалась Красная Армия, уничтожение ее кадрового ядра: за несколько первых месяцев 3 миллиона солдат и офицеров убиты, ранены, пленены.