Исполняется год со дня принятия Россией трудного, но неизбежного в тех условиях решения о признании двух новых государств на Кавказе - Республики Южная Осетия и Республики Абхазия.
Трудного, ибо все ожидаемые негативные последствия этого шага были настолько очевидны, что они действительно проявились, что называется, "во всей красе" практически сразу после данного государственного акта России. Сегодня мы вынуждены действовать в рамках весьма некомфортной "модели Северного Кипра" - признания, по сути, в одиночку (дружеская поддержка Никарагуа заслуживает, безусловно, самых добрых слов, ибо не оставляет нас в формальном одиночестве, хотя и не меняет ситуацию решающим образом). Оценивая трезво, вряд ли можно рассчитывать на какой-то кардинальный перелом в скором времени в отношении других стран к этой теме.
Скажем, "косовских" цифр ожидать в ближайшем будущем не приходится. Однако это говорит вовсе не о том, что в мире столь мало стран, которые действительно считают обе кавказские республики достойными независимости. А вот стран, готовых это открыто признать, действительно очень мало, но это уже, как говорится, совсем другая история. Это лишь еще раз убеждает в том, что сегодня в мире роскошь независимой внешней политики доступна весьма ограниченному кругу государств. Поэтому большинству правителей приходится задумываться не столько о последствиях признания непосредственно для абхазского и югоосетинского народов, сколько для своего собственного, а таковые обещают быть не очень радужными.
Во всяком случае, предупреждения раздаются нешуточные; даже оказание помощи (в частности, по линии т.н. "восточного партнерства", и, надо полагать, не только по ней) ставится в зависимость от позиции того или иного государства в вопросе о признании новых кавказских республик. Обеспечение показательного одиночества России в данном вопросе стало принципиальной политической целью для ее оппонентов, поскольку именно этому придается ключевое значение как, по сути, главной внешнеполитической проблемной точке Москвы.
Ибо не будь признания, и обсуждение событий прошлогоднего конфликта неминуемо перешло бы - через тупиковую тему соразмерности-несоразмерности отпора - к щекотливому вопросу: а кто все-таки начал? Кто пролил первую кровь? Вопросу, безусловно, крайне невыгодному для официального Тбилиси и всех тех, кто его поддерживал и вооружал.
Признание Россией Абхазии и Южной Осетии стало для многих, прежде всего на Западе, тем спасительным "громоотводом", на который можно было отвести всю энергию всеобщего возмущения и беспокойства в связи с военным конфликтом, в котором опять, как в "холодные" годы, с разных сторон фигурировали наши и американские военные. Итак, нет больше темы грузинской атаки на Цхинвал, а есть тема одиночного признания Россией новых государств.
Конечно же, мы могли предвидеть и предвидели такой ход событий. Негативных последствий для России и ее позиций в мире возникло слишком много, чтобы их игнорировать. Сама прогнозируемость неизбежного внешнеполитического негатива еще раз подтверждает, что признание (или, как любит пугать грузинская пропаганда, "аннексия") новых территорий вовсе не было изначальной или конечной целью России. Если бы стороны конфликтов (тех самых, которые Тбилиси достаточно успешно выдает за один российско-грузинский) договорились мирно жить в рамках одного государства, в России все бы вздохнули с облегчением.
И вообще достаточно взглянуть на карту мира, чтобы понять, что для России территориальный вопрос, мягко говоря, не стоит слишком остро. Задайся она целью любой ценой присоединить к себе две новые кавказские территории, признание, о котором нас давно и настойчиво просили обе республики, состоялось бы гораздо раньше. Но мы прекрасно понимали, что политические издержки от этого шага могли бы перечеркнуть те преимущества, которые бы извлекли из этого шага прежде всего абхазский и югоосетинский народы. В России верили в переговоры, и уж если пошли бы на признание вследствие переговорного тупика, то точно не в одиночку.
Признание действительно было неизбежным и вынужденным, хотя и продуманным. Поле для маневра в августовских условиях было крайне узким, причем не по нашей вине. Это может, конечно, служить неким оправданием, однако не должно восприниматься в качестве нормы. Одно дело - валютный коридор, который собственный Центробанк определяет национальной валюте, и совсем другое - пределы политических, военных и иных возможностей, которые навязываются обстоятельствами, сформировавшимися извне.
Таким образом, один из главных уроков августа 2008 года - мы не должны впредь становиться заложниками обстоятельств, оказываться в ситуации выбора меньшего зла. Ни в ситуации на Кавказе, ни в каких бы то ни было иных вопросах, затрагивающих наши интересы.
Спасение человеческих жизней и предотвращение новых жертв, конечно же, оправдывает любые необходимые и эффективные политические действия. Тогда, в августе прошлого года, в течение более чем двух недель после грузинской атаки мы так и не услышали прежде всего со стороны США и Запада в целом решительного осуждения действий агрессора, которое бы страховало от рецидивов. Зато, напротив, было немало сигналов о готовности продолжать вооружать и финансировать тех, кто только что развязал войну. Это - очевидная и недвусмысленная угроза для народов и Южной Осетии, и Абхазии. Если ее можно отвести или блокировать политически тяжелой ценой их признания - эта цена вполне адекватна, ибо нет ничего дороже жизней. Жизней тех, кто на тебя рассчитывает и кому рассчитывать больше не на кого.
Но задача внешней политики в том, чтобы предотвращать ситуации единственного выбора, безальтернативности с ожидаемо негативными последствиями. Конечно, проблемы вокруг конфликтов Грузии с ее бывшими республиками возникли не в прошлом году. И даже не с приходом к власти Саакашвили - а это означает, кстати, что они, скорее всего, не исчезнут с его уходом. Уже поэтому линия на возложение всей ответственности исключительно на нынешнего грузинского лидера не должна быть для нас единственной. Ведь после его тактической замены нам немедленно скажут: "Саакашвили ушел, как вы и хотели, отыгрывайте назад, в том числе и с признанием".
И вообще, выиграв войну, нам нельзя, как это нередко случалось, "проиграть мир", обессмыслив жертвы и потери августа послевоенными ошибками. Ошибками как в ходе помощи процессу созидания новой государственности, так и в обеспечении благоприятного международного климата для него. Успех или неуспех этих усилий в немалой степени будет зависеть от того, что реально будет происходить в новых республиках - в экономической, социальной, правочеловеческой, этнической и иных сферах.
Но, даже понимая, что речь идет о застарелых проблемах, если мы не предлагаем собственные сценарии и новые подходы к их решению, свои идеи начинают предлагать другие игроки. В их "спектаклях", так уж повелось, нам отводится чаще всего роль опереточного злодея, которого добро должно постоянно и наглядно побеждать. Не важно, что потом выясняется вся надуманность и искусственность этих "постановок", к тому времени возникают принципиально новые геополитические расстановки и акценты в соседних странах и регионах, которые кардинально не соответствуют нашим интересам.
Россия, безусловно, заинтересована в том, чтобы у ее границ были миролюбивые и дружественные государства. Но абсолютно неправильно считать, что это нужно ей одной. Будто Грузии, Украине или еще кому бы то ни было добрые отношения с соседями не важны, и ими можно пожертвовать ради неких злободневных политических целей или ради новых друзей. Геополитика никогда не отменит географию, а политика не должна отменять здравый смысл. На смену "политическому театру" должны приходить долгосрочные интересы народов как самая надежная страховка от срывов и провокаций.