Народный артист России Алексей Петренко стал гостем XII Всероссийского Шукшинского кинофестиваля, только что закончившегося на Алтае. Алексей Васильевич редко соглашается на интервью, но для "Российской газеты" сделал исключение.
Российская газета: Наконец-то вы, Алексей Васильевич, приехали на Алтай...
Алексей Петренко: Алтайский край получил от Бога подарок, именем Василия Макаровича вы можете аукаться с будущим. Для меня Шукшин прежде всего писатель и актер.
Режиссер в меньшей степени, потому что не успел снять фильм о Степане Разине. Вот тогда это был бы взрыв, в котором он полностью реализовал бы свою силищу!
Я был у него дома на последнем дне рождения. Он недавно получил, как сам говорил, "генеральскую квартиру". Пойти уговорил режиссер Элем Климов - как раз начинали снимать "Агонию": "Послушаешь, какой у него, сибиряка, интересный говор". Через день я как раз должен был вылететь в Сибирь, изучать быт крестьянский, сено косить. Кстати сказать: Василий Макарович мечтал сыграть у Климова именно Распутина!
РГ: Если бы сейчас кто-то из режиссеров отважился на экранизацию романа "Я пришел дать вам волю", вы бы кого хотели сыграть?
Петренко: Стыря. Почему-то все говорят, что у меня фигура слишком крупная для этой роли. Но ведь Стырь - это крепкий старик, казак! А когда Василий Макарович собирался снимать, я бы, конечно, роль Разина попросил. Знаю, что он сам хотел, но я бы сказал: "Давай пробы снимем, ты и я - хоть одну сцену, там и видно будет!" А как иначе? Вот представьте себе Олимпийские игры. Бегут на дистанцию 5000 метров американец, немец, русский, эфиоп с кенийцем. Ну и что - американский легкоатлет, который безбедно живет в благополучной стране, будет лидировать и думать: "А пожалею-ка я несчастного бедного эфиопа, ведь ему так тяжело в жизни - пусть он выиграет и разбогатеет!" Может такое быть? Нет, конечно!
Я помню наши съемки с Володей Высоцким в фильме "Сказ про то, как царь Петр арапа женил". Все тогда ахали и охали по его поводу. Но на съемках мы честно соревновались. Он арап, а я царь! В итоге после окончания съемок название поменяли. Первоначальный вариант был "Арап Петра Великого". Чувствуете разницу? Владимир Семенович обиделся со страшной силой. Там был эпизод еще такой, когда мы с ним идем по судоверфи. Чтобы подчеркнуть разницу в росте, для него прорыли канавку, а для меня сделали насыпь небольшую... Высоцкий был очень самолюбивым человеком. Не дай бог, если он не первый!
РГ: Фаина Раневская однажды сказала: "Судьба артиста - это кладбище несыгранных ролей". Осталась ли роль, которую еще не поздно сыграть?
Петренко: "Поздно, бабушка, в партию, поздно!" Моя самая заветная мечта была сыграть Обломова. Это самый великий русский человек! Он до мозга костей христианин. Надеялся не на свои силы, а на Бога. Обломов очень праведный человек - в любви, дружбе.
Я не хотел бы его играть традиционно, как в школьном учебнике. Он не хныкалка и не размазня, нет! Нормальный мужик, интересный и темпераментный, не желающий жить как Штольц, который все за деньгами бегал.
РГ: Вы много снимались у Михалкова. Как вам с ним работается?
Петренко: В один из съемочных дней картины "12" я решил разыграть Гафта, человека очень остроумного: "Валентин Иосифович, сегодня гонорар за съемки будут давать". А он: "Да иди ты!" - "Серьезно, иди в бухгалтерию". - "Да это мы должны платить Михалкову за мастер-класс!" Мы с Гафтом работали потом в "Предстоянии". Роли маленькие, поскольку в "Утомленных солнцем" не снимались. Для Валентина Михалков придумал маленькую роль зека. Гафт шикарно сыграл свой малюсенький эпизод. Когда съемка закончилась и все стали аплодировать, Валентин Иосифович подошел к Никите и спрашивает: "Сколько с меня?" Кредо Михалкова: "Тот режиссер чего-то стоит, который за три копейки уговорит Джину Лоллобриджиду сняться у себя в эпизоде".
Работать с Никитой - огромнейшее удовольствие. Во-первых, он профессионал высочайшего класса. Не только в режиссуре. Операторское искусство, свет, художник, реквизит, другие киношные профессии - Михалков во всем прекрасно разбирается! Во-вторых, он создает на съемочной площадке замечательную атмосферу. Мы радовались любой удачной находке партнера, поддерживали друг друга. А у другого режиссера могли бы запросто сожрать.
Я так думаю, зря он тратит силы на общественную деятельность - лучше б снимал кино и не сжигал нервы на недругов тире завистников.
РГ: Любому артисту обидно, когда из картины выбрасываются какие-то эпизоды с его участием.
Петренко: Еще бы... После съемок "Сибирского цирюльника" Михалков звонит мне из Италии, где он занимался монтажом картины, и говорит: (Голосом Никиты Сергеевича) "Баобаб (это он меня так называл)! Баобаб, ну там удивишься, потому что много не увидишь... Мы там посмотрели... Понимаешь... Ты вот зайди в храм и посмотри наверх... Там Спаситель... Ну не может у него рука быть больше, чем лик! Ты, блин, всех задавил... Я должен тебя как-то прибрать!" Трым-брым, в корзину, трым-брым, в корзину... В "12" он меня тоже прибрал маленько.
(С непередаваемой интонацией) Дураки они, режиссеры. И Климов тоже дурак, Господи прости! Элемушка, ты там слышишь меня? Скоро приду к тебе, все расскажу, недолго осталось... Тогда моден был рваный монтаж. Там режиссер обрезал, здесь обрезал, пум-пум! А я играл так, чтобы зритель чувствовал гипноз Распутина, которым он обладал. И никаким этот сибирский мужик не был шарлатаном, как некоторые считают. Но гипноз действенен тогда, когда он непрерывен, идет сплошным потоком! Как я сейчас на вас смотрю. А при рваном монтаже все уходит... Климов очень жалел, что не оставил длинные планы гипноза. Признался мне потом: "Я сдурил!"
РГ: А церковнославянский язык осилили?
Петренко: Выучил. Читаю и молитвы, и книги. Конечно, попадаются незнакомые слова, но мне помогают словари. Кстати, вы знаете, что "Житие протопопа Аввакума" перевели на современный русский? Блестящий перевод! Раньше церковь была против. А теперь никониане со староверами примирились. Это отрадное явление!
РГ: Вы как-то обмолвились, что с Богом будете именно на церковнославянском говорить. И что скажете при встрече?
Петренко: Скажу: "Воздайте мне по делам моим". Что я натворил, за то и готов понести соответствующее "вознаграждение". И ничего больше. Чтобы Он понял, что я не буду выцыганивать себе местечко рядом со сковородой. Нет - на сковороду так на сковороду! (Смеется.)
РГ: Знаменитый шукшинский вопрос: "Что с нами происходит?"
Петренко: Потихонечку лечимся, стараемся. Пьем лекарство православное. Даст Бог, поможет. Сейчас идет процесс лечения и реабилитации нашего больного организма, нашей изуродованной жизни. Это как пытаться играть на расстроенном музыкальном инструменте. Хоть какой гений возьмет его в руки, звук будет фальшивый. Настройщики нужны. Жаль, нет каких следует настройщиков. Есть пока промежуточные. Будем надеяться, они настроят хотя бы высокие ноты. А басы, основу приведут в порядок другие. Как у Островского в пьесе "Лес" Несчастливцев говорит: "А как пьесы ставят, хоть бы и в столицах-то. Я сам видел: любовник тенор, резонер тенор и комик тенор; основания-то в пьесе и нет". Тенорочки вокруг одни, фистулы!