Галина Павловна Вишневская в мае сорок пятого ликовала вместе со всеми ленинградцами! Пережив блокаду, все долгие страшные девятьсот дней, она и сейчас считает этот день самым главным праздником в своей жизни! В преддверии Дня Победы великая русская певица вспоминает то нелегкое время...
Российская газета: Галина Павловна, что именно для вас значит этот день?
Галина Вишневская: Что для меня значит? Это избавление от мук, которые перенесли ленинградцы! Я всю блокаду, все девятьсот дней, пробыла там. Так что я знаю, что это такое.
РГ: Сегодня из каких фильмов, думаете, документальных или художественных, должен современный человек узнавать правду о войне?
Вишневская: Одно дополняет другое: надо и то и другое смотреть. Это слишком жестокая сторона жизни. Должна быть голая правда, как она есть. Такая правда должна быть открыта людям!
РГ: Чем вам запомнился День Победы в мае сорок пятого?
Вишневская: Когда кончилась война, я была в Кронштадте, в Петербурге. Ликовала вместе со всеми ленинградцами! А Парад Победы, боже мой! Ясно, что мы тогда его видели только в отрывках. Но больше всего запомнилось чувство гордости и такого торжества.
РГ: К празднику Победы телеканал "Культура" и Российский государственный архив кинофотодокументов подготовили уникальный совместный телепроект: 8 и 9 мая телезрители смогут впервые увидеть полностью редчайшие цветные фильмы того времени, среди которых "Трофеи великих битв" (1943), "Парад физкультурников" (1945), а также киножурналы с 1941 по 1945 год. Вы смотрели эти фильмы тогда?
Вишневская: Вы знаете, мне трудно вспомнить, смотрела ли я их. Я хорошо знаю, что перед киносеансом всегда давали еще и хронику. Это мы смотрели обязательно! Тогда мы не выключали радио; тарелки эти черные висели во всех коридорах, в коммунальных квартирах.
РГ: Первый киножурнал был снят 24 июня 1941 года (он будет показан 9 мая). В нем впервые прозвучал лозунг: "Враг будет разбит, победа будет за нами. За Родину, за Сталина!". А вам самой довелось произносить эти слова?
Вишневская: Нет, никогда.
РГ: Впервые в рамках телепроекта будет показан фильм о конвоировании 57 тысяч немецких военнопленных через Москву в июле 1944 года. Известно, что вы были очевидцем подобных событий в Ленинграде.
Вишневская: Да, помню очень хорошо, как я стояла на углу Владимирского и Невского проспектов (я там жила близко, на улице Стремянной). Стояла вместе со всеми, с толпой. Тогда весь Ленинград был на Невском, когда вели пленных немцев. Женщины кидались, а наши войска сдерживали толпу, чтобы не было самосуда.
РГ: Во время войны, находясь в дивизии местной противовоздушной обороны, вы выступали с концертами. Какие песни пели?
Вишневская: Репертуар Шульженко! Это моя любимая певица. Я слушала ее по радио, на пластинках, выучивала ее песни и пела.
РГ: Вы говорили, что любовь к концертной деятельности воспитала у вас именно она. Вы стремились ей в чем-то подражать тогда?
Вишневская: Обязательно! Я ее обожаю. Она была великая эстрадная певица.
РГ: Во время войны Мстислав Леопольдович Ростропович находился в эвакуации в городе Чкалове (Оренбурге). Что он рассказывал о тех годах своей жизни?
Вишневская: Ну что, господи, как у всех! Что может быть?! Война. Голод. Он учился там в музыкальном училище. У них умер отец. Мать осталась с двумя детьми: Славе было 14, а Веронике 16 лет. Поднимала двоих. Слава концерты играл со взрослыми артистами, где-то что-то добывал. Потом, еще до окончания войны, они вернулись в Москву. В 43-м он уже поступил в консерваторию.
РГ: Вы отмечали День Победы, когда уехали из Советского Союза?
Вишневская: Конечно, ну а как же! Это праздник на всю жизнь, пока ты помнишь. Для нас это был самый большой праздник!
РГ: Следующий год - юбилейный для вашего оперного центра. Вы отмечаете десятилетие. Как вы к нему готовитесь?
Вишневская: А что готовиться? Вот премьера "Бориса Годунова"! Что еще может быть?
РГ: Что нового привнесет ваш театр в постановку этого шедевра?
Вишневская: Мы берем самую первую редакцию оперы: у нас нет Польского акта и нет Сцены под Кромами. Мы поставили так, как Мусоргский задумал сначала, и это получилось очень интересно! Опера как бы сжата, более заметна человеческая драма Бориса. Эпоха сохранена, естественно. Художником Валерием Левенталем, которого я знаю еще по Большому театру, сделаны потрясающее сценическое оформление и костюмы в технике тканевых декораций, идущих от традиций русского исторического оперного театра.
РГ: Это опера - еще и ваш международный проект, где вместе с певцами Центра заглавную партию пел всемирно известный бас Руджеро Раймонди. Насколько хорошо знаменитый итальянец вжился в образ русского царя?
Вишневская: У артиста должно быть воображение! Если нет воображения, ты не артист и вообще нечего тебе на сцене делать. Вообрази себя, кем хочешь! Вообразил, что ты царь - вот тебе и царь! Шапка Мономаха, скипетр, держава, и пошел! Открой рот и пой хорошо! Там все написано, там ничего не надо делать. Там надо иметь технику вокальную, быть одаренным музыкально и драматически, и все!
РГ: Вы говорили, что работа над "Борисом Годуновым" дает молодым певцам "опору" для дальнейшего творчества, открывает перед ними совершенно невероятные актерские и певческие возможности. Ваша первая роль - Татьяна в "Евгении Онегине". Стала ли эта роль для вас таким же боевым крещением?
Вишневская: Именно она и была! Роль - первая во всех отношениях. Первая опера, которую я услышала с патефонной пластинки. Это было открытие! В целый мир распахнулись ворота, в другой мир совершенно. Я была в упоении, пела с утра до ночи. Мне было 9 лет, я просто сходила с ума. Я - не из музыкальной семьи, меня воспитывали неграмотные бабушка и дедушка. Музыка просто сразила, перевернула во мне все, поставила наоборот все, что было приобретено в детстве. После "Онегина" сразу - первая любовь! Я влюбилась в мальчика и вообразила себе, что он - Онегин, а я - Татьяна, конечно. Написала ему письмо. Письмо списала полностью с пластинки, а не с томика Пушкина. Каждый раз, когда вспоминаю это, понимаю, что это было невероятно! Масса переживаний! Любовь моя несчастная была, очень сильная. В детстве - это очень глубоко переживается, остается на всю жизнь. Я его даже сейчас вижу, этого мальчишку: он - причесанный, пробор ровный, ухоженный и в брюках(!) глаженных. Вы представляете, что это такое: в наше сельское общество явился?!
В пятьдесят втором году я пришла в Большой. Первая партия - Татьяна. И последняя моя партия на оперной сцене - Татьяна. Это было в Париже, в Гранд Опера. Я спела восемь прощальных спектаклей и оставила оперную сцену через 30 лет, в восемьдесят втором году!
РГ: Сохранилась ли у вас запись этого спектакля?
Вишневская: Записи нет. К сожалению, я этим не занималась и не интересовалась. Как ни странно, этим занимается такой вот середняк: делают первые шаги на сцену и тут же фиксируют какие-то нужные моменты жизни, составляют свое досье. А артисты одаренные, к коим я смею себя причислить, поют, работают, добиваются партий хороших, спектаклей, гастролей. Выйти на сцену, отдаться публике - вот чем мы заняты. А те, кто делает себе карьеру, собирают - и правильно делают. Я не осуждаю. Я осуждаю себя, что сама не делала этого.
РГ: Вы с огромным пиететом относитесь к Мусоргскому. В свое время исполнили вокальные циклы "Песни и пляски смерти", "Без солнца", "Детскую". Что является самым трудным для вокалиста в музыке этого великого русского композитора?
Вишневская: Самое сложное - простота! Простота изложения его одновременно дает такое давление на исполнителя! Его очень трудно петь. Сложно проникнуть в его мир; в мир его жизни, его мышления. Как он жил, с кем он был, чего он хотел, в конце концов? Это очень трудный композитор. О технической стороне я уже не говорю. Все его речитативы написаны в среднем регистре и внизу. И оркестр, который давит на солистов, заставляет певцов форсировать голоса, потому что пробить оркестр в среднем регистре, если темпераментная героическая сцена идет (речитативы, диалоги), очень трудно. Итальянцы, наоборот, дают высоту. На какой-то фразе, где итальянец дал бы си-бемоль или ля второй октавы, русский композитор поставит на октаву ниже. И попробуй этим грудным звуком пробить оркестр! В этом дело. А тут еще надо быть царем!
РГ: Вы считаете золотым фондом русской музыкальной культуры пять опер: "Евгений Онегин", "Царская невеста", "Борис Годунов", "Хованщина", "Пиковая Дама". Три из них вы уже поставили. Планируете ли постановку "Пиковой Дамы" и "Хованщины"?
Вишневская: Понимаете, это такие оперы: "Пиковая дама", например. Здесь Герман должен быть уже готовый, созревший артист, который может спеть такую партию. А в "Хованщине" важнейшее значение имеют хоровые сцены. Там требуется огромный хор. У меня же нет хора.
РГ: Близится конкурс Чайковского. Становились ли выпускники вашего оперного центра его лауреатами?
Вишневская: Мои выпускники еще не участвовали. И мое отношение к конкурсам всегда было такое специальное. Я не признаю никакие конкурсы! Артист должен быть готов выйти на сцену. Но сейчас такое время, что молодыми певцами, в общем-то, никто не занимается. Они заканчивают училище, консерваторию и дальше, как котята слепые, мечутся! Они же все равно еще ничего не умеют! Получил диплом, научился петь: если не фальшиво поет - совсем хорошо уже. Но это так мало для театра. А надо идти в театр - быть готовым принять на себя его груз, его репертуар. Кто будет в театре заниматься молодежью? Никто! Театр - это машина, которая должна работать, каждый день должны идти спектакли. А учить молодежь надо в других местах.
Моя школа - это единственное место в мире, где есть эта возможность - "получить путевку в жизнь". Выучить здесь несколько главных партий. У нас идет полноценный оперный репертуар! Вот сейчас, премьера "Бориса", и все до единого - это солисты нашей студии. Там три первых баса должны петь: Борис, Пимен и Варлаам. Представляете, чтобы в обычном театре в один вечер вышли на сцену три первые басовые партии - молодые люди, которые и на сцену вообще не выходили ни разу?
РГ: Театральные фестивали, громкие премьеры, жаркие споры критиков. Это действительно способствует открытию новых имен в искусстве?
Вишневская: То, что делается сейчас в театре, в опере особенно (!), и в драмах, наверное, то же самое, - это что-то страшное! Перекройка, переделка сюжета, меняют тексты, меняют эпоху. Черт знает что творят! Я не понимаю, как может существовать профессиональное жюри, видя, как все поставлено с ног на голову! Это нельзя обсуждать, это нонсенс просто! Допустим, я возмутилась, - встала и ушла со спектакля. Но ведь все это серьезно обсуждается, как искусство. Какое искусство? Ничего нового они не делают, воруют какие-то уже давно прошедшие идеи и возбуждают, будоражат публику, чтобы скандал был, чтобы появилась даже плохая рецензия, чтобы о ней говорили! Я имею в виду режиссеров, новаторов так называемых. Просто хотят прикрыть свою неспособность поставить ничего по-настоящему!
РГ: Ваша подруга Майя Михайловна Плисецкая считает, что это своего рода поиск ...
Вишневская: Это трагедия страшнейшая. Вы представляете, если на такой оперный спектакль придет неподготовленный зритель? Он изначально становится обворованным духовно! Пришел человек насладиться стихами Пушкина, музыку Верди послушать, и вдруг ему преподносят! Это просто профанация искусства! Не нравится опера - не ставь ее. Или напиши другую, сам напиши! Может быть, будет лучше, чем Пушкин и Чайковский написали, и ставь ее хоть куда, и делай, что хочешь с ней - это твое!
РГ: На протяжении многих лет вы посвящаете свою жизнь преподавательской деятельности. Какие черты своего характера вы привносите в вашу методику?
Вишневская: Я - не теоретик, который получал специальное образование по этой части. Я передаю то, что знаю: мой опыт, мои знания, все то, чему научили меня мои незабвенные учителя. А черты характера, это уже впечатление тех, кто принимает.
РГ: Вы родились и долгое время прожили в Советском Союзе. А после возвращения стали жить в совершенно другом государстве. Гражданином какой страны вы себя ощущаете, или вы - гражданин мира?
Вишневская: Какой там гражданин мира! Есть у тебя паспорт, вот ты и гражданин. А кем я себя чувствую? Я русская! Я всегда была русская и не желала никогда быть никакой другой, и не пытаюсь. Моя земля, мой народ, я принадлежу этому народу и очень этим горжусь!