Литовский режиссер Дали Руст начала снимать документальный фильм о Марине Тарковской - знаменитой сестре и дочери двух великих фигур русской культуры XX века.
В Тарусском доме Марины ни намека на сцену "художник и модель", "автор и герой". Оператор Арсений лежит на диване, помощник оператора Виолетта моет посуду, Дали ищет вазу для цветов, кто хочет, пьет чай.
- Она работает таинственно, - разводит руками Марина Арсеньевна. - Без сценария. Андрей так снимал "Зеркало". Редактор Нина Скуйбина умоляла: дайте хоть листочек, Андрей Арсеньевич, для отчета. И здесь ни одного листочка. Плывем, как рыбы в воде. Мутной. Светлой. Помнишь, - это она Дали - Амирханян нам говорил: жизнь - река, и по ней надо так спокойно, по-дзенски, плыть. Но у нас же темперамент, характер, нетерпение.
- Да-да-да, - киваю я и с ходу беру такое напряженное интервью, что Марина, едва оно кончается, решительно уходит в сад.
- А у нас с ней не журналистское знакомство, - бросает камень в мой огород Дали, - пришел, взял интервью, ушел.
- Что ты понимаешь в журналистских знакомствах! - думаю я в ответ. - Наши встречи с героями, как любовь у Акутагавы Рюноскэ, чем неуловимее, тем ярче.
Но как раз неуловимость - конек и метод Дали. Она говорит, что снимает фильмы о том, о чем не говорят. О любви к Родине. О любви к матери. О любви.
- Не скажешь же: я люблю Родину!
- А я люблю говорить, что я люблю Родину.
Пока притираемся, пикируясь, экран окна показывает нам Марину, живущую в саду по дзенскому сценарию. И так заметно, что это не "отдых - перемена деятельности", а переход к чему-то, что возвращает к себе. Потому что в компании, разговоре, в течение и давлении слов и мнений, так легко разминуться с собой. И так мало поводов, случаев и пространств для встречи - сад, сон, любимые кошки и собаки, пребывание вместе с очень понимающим тебя человеком... Дверь неожиданно закрывается , и - Боже мой - какое зеркало висит на стене за ним - старинное, невероятной формы, с невероятной рамой - тоже кстати повод встретиться с собой.
- Зеркала в доме Тарковских - это вообще отдельная тема, - со знанием дела говорит оператор Арсений.
Марина возвращается, когда мы, растеряв логику наметившихся споров, уже говорим о чем придется - о детях, о литовском музее этнокосмоса, о привычке начальников любых национальностей важничать, о могиле Канта. У нее в руках две фиолетовые астры и - маленькое чудо - ветка малины со спелыми ягодами в октябре. Астры ставим в стеклянную вазу, на которой написаны стихи Арсения Александровича ( подарок литературоведа Дмитрия Вака) и, оставив Марину отдыхать, идем к реке. Мимо храма Петра и Павла, мимо памятника застрелившемуся в окружении генералу Ефремову - к тому месту, где в россыпи свадебных букетов стоит Цветаева с желтой хризантемой в бронзовой руке. И пока оператор Арсений ловит след лодки на реке для будущего фильма, мы присев на бордюрчик, говорим с Дали о Литве и России.
Мы себе не очень представляем особенности культурной жизни в маленькой стране, которую можно проехать за 3 часа. А в ней, например, не прочитать Гофмана на литовском. Просто потому что не хватает культурных сил для перевода мировой классики. (Дали нашла только одну адаптированную для детей его сказку) Значит, Гофмана придется читать либо на немецком, либо английском, либо на русском. Немецкий и английский, знакомые до такой степени, чтобы можно было наслаждаться неадаптированным Гофманом, не столь распространенное явление. Стало быть - русский. Он не легче, но то ли выгоднее (все-таки на нем написана неоспоримо великая литература), то ли - странным образом - ближе.
Дали сейчас для постижения языка читает "Анну Каренину", а для себя - Андрея Платонова ("Он мне помогает пережить смерть мамы"). Хотя почти все молодые люди в Литве - Дали знает это по собственным сыновьям - в Европу едут, как домой, а в куда более близкий Калининград - с ошеломлением и недоумением. Если не страхом. Она приучила сыновей к калининградскому маршруту - садимся на трамвай (в Литве трамваев нет), проезжаем по кругу, на остановке едим блины в киосках "Блин-ца-ца!" (в Литве и с блинами не так чтобы) и снова на трамвай.
- У меня даже такая формула появилась: "Ну что, поедем покатаемся на трамвае?" (то есть - поедем в Россию).
Но это вовсе не пафосный фамильный культурный десант по погружению в русскую культуру и географию, Дали привозит детей в Калининград, просто потому что она здесь работает. Почему она работает в Калининграде? Здесь снова - особенности жизни в маленькой стране. Когда ее можно проехать за три часа, в ней всего скорее - при самом глубоком укоренении высоких европейских стандартов бытового комфорта - никогда не найдется денег на серьезное кино. Даже на документальное. И даже на телепередачу.
А ее шатает при слове "кино". Когда она еще в советское время, получив в Вильнюсе экономическое образование, увидела в списке распределений слова "Директор кинокартины", сделала все, чтобы это место стало ее. Директорские ( коммерческие) таланты за все последующие годы в ней не прорезались. ("Может быть, если бы я хоть чуть была не равнодушна к деньгам, они бы у меня и водились?" - спрашивает она у меня, видимо, в надежде на критику. А зря, я, по Довлатову, уверена "бедность качество врожденное, богатство тоже".) А вот без кино она до сих пор не может.
И Калининград возник сам собой, потому что он часть большой страны, где пока по-прежнему, больше культурных возможностей и возможностей личностной реализации. (И мы это почему-то плохо осознаем, видимо, потому что не жили в маленьких странах.) К тому же в Калининграде Далины мама с папой всю жизнь продавали картошку, на вырученные деньги обучая ее в университете. И Калининград еще раз великодушно выручил Дали. Наше неревнивое "возлюбленное отечество" впустило не очень-то говорящую по-русски Дали в сетку телевещания, дало ей возможность делать роскошные авторские передачи и пронзительные первые фильмы.
- Она ведь работала и в Париже, - поправляет меня давно знакомая с ней коллега Света Песоцкая, - а выбрала Россию.
Но я опять думаю, что дело не в сантиментах и пафосе.
Вход во всегда якобы открытую Европу, может быть, для нее и заманчивее. Но ведь, чтобы в нее войти настоящим художником, английский (французский или немецкий) надо знать лучше, чем она знает русский, работая на калининградском ТВ. И другая более важная вещь - чтобы стать там услышанным и слышащим каждый нравственный и эстетический шорох художником, надо иметь со зрителями и читателями общие запахи дачного детства и все прочее из этого ряда. И тут, несмотря на все политические напряжения, видимо, по шорохам и запахам Литве Россия близка. Иначе не работал бы у нас тот же Римас Туминас.
Да, в Европе легче примут фильм в конкурсный список, справедливее раздадут награды, заметят талант. Но снять такой фильм, по которому твой талант заметят, можно только в России. В России, как во сне, в саду, в лесу, в любви, в церкви - легче встретиться с собою.
- На Калининградском ТВ все до сих пор содрогаются при моем появлении, - смеется Дали. - Потому что работать надо до полуночи. Первую неделю все горят в азарте, а потом гаснут, поняв, что пахота эта ничего им не даст - ни денег, ни повышения по службе, ни перемен - только задержку на работе.
Видимо, Дали - маньяк. То, что для окружающих - рутинная работа, она перфекционистски возводит в степень ей одной ведомого состояния шедевра. Но несмотря на испуг калининградских телевизионщиков, подходящая компания ей в России все равно находится. Оператор Арсений Троицкий до глубокой ночи снимал ей в Тарусе реку, потом закат, потом березовую рощу на фоне еловой (потому что Марина про еловую сказала: "О, "Андрей Рублев", а про березовую - "Иваново детство"). Потом поле за знаменитым тарусским кладбищем, где держался только им с Далей желанный и ведомый свет, а по дорожке с краю шла женщина с сумками.
Далино плечо заменило Арсению забытый в багажнике штатив, и сколько женщина шла, столько они снимали. А когда прошла, свет над полем еще остался. И на дорожку поставили меня: дойдете вон до того дерева, пять секунд постоите, развернетесь...
И я пошла.
Светлана Песоцкая, руководитель филиала "РГ" в Калиниграде:
- Дали Цибаускайте, которая работает под псевдонимом Дали Руст, сколько я ее знаю, живет на две страны. Мотается из литовской Клайпеды в российский Калининград, а теперь все чаще в Москву.
И почему-то ей удается воплощать свои красивые, абсолютно неприбыльные, но яркие проекты: создать художественную галерею в маленькой литовской деревеньке Молетай или выпускать журнал "Балтийские акценты" на двух языках - литовском и русском (он выходил в Калининграде и Клайпеде).
Когда Дали писала для "Российской газеты" (мы в шутку звали ее "наш литовский гастарбайтер"), делала забавные ошибки, но упорно осваивала "великий и могучий". Мы ей прощали языковые погрешности за то, что она умела находить в нашей родной, казалось бы, вдоль и поперек нами исписанной области неординарных людей. От нее, например, мы знали о "хранителе времени" - единственном в городе мастере, который чинит все калининградские башенные часы.
Но, видно, все же не хватало ей слов чужого языка, чтобы выразить всю полноту чувств, и она перешла к языку интернациональному - видеоряду. Ее авторские программы на калининградском телеканале "Женский акцент", "Акценты" и "Номер 7" получались удивительно нестандартными. А когда и рамки телесюжетов ей стали тесны, Дали перешла к документальным фильмам. Один из первых - "Матросовка" - был о человеке, который живет на хуторе, разводит лошадей, а параллельно подкармливает аистов в развалинах средневековой кирхи (их там образовалась целая колония). Вместо видеоконстатации любопытного образа жизни, как сделали бы 90 процентов ее коллег-тележурналистов, Даля сняла в этом живописном антураже посиделки у ночного костра с разговорами за жизнь "аистиного фермера" и знаменитого писателя и актера Евгения Гришковца, который жил в Калининграде.
Еще одна лента о человеке и птицах, "Зона грани", была снята этим летом. Но здесь птица уже - враг человека, во всяком случае он так считает. На Куршской косе, которую Литва и Россия делят пополам, существует колония бакланов (в Литве их называют корморанами). Пока их было мало, литовцы занесли их в свою Красную книгу, соорудили возле колонии площадку для наблюдения туристов за этими "экзотическими" птицами и этим гордились. За 30 лет бакланы расплодились, сейчас в колонии больше трех тысяч гнезд. И тогда возмутились рыбаки: из-за прожорливых корморанов уловы в Куршском заливе заметно упали. Человек почувствовал, что птица отнимает часть его рыбы и захватывает новые пространства в старой сосновой роще. Так сколько должно быть корморанов в этой колонии, чтобы птица осталась достопримечательностью и перестала быть врагом? Где эта грань? И вправе ли человек устанавливать ее?
Фильм о старейшем калининградском фоторепортере Олеге Максимове, не просто летописце истории региона, но человеке-эпохе, был представлен в Литве на фестивале "Кино павасарис" ("Весна кино"). Параллельно Дали организовала его фотовыставки в городах Литвы.
Один из ее последних фильмов - "Надежда" - об одинокой старой русской женщине, которая так давно живет в литовской деревне, что уже почти забыла русский язык. Кормит кошек, топит печь, ходит в магазин... Не знаменитость и не уникум, обычная судьба. Но что-то такое разглядела в ней Дали, что вышла пронзительная история - об утратах и вере, об одиночестве и чувстве вины, о надежде - которая остается всегда. Трудно представить, какого прокатчика заинтересует подобное кино. Но Дали этим совершенно не озабочена:
- Для меня была такая радость - узнать эту женщину и рассказать о ней. Я чувствовала себя очень нужной.
Проекты Дали становятся все глубже, серьезнее, дальше от масс-культуры. Но планов по-прежнему громадье. И когда в очередной раз в телефонной трубке я услышу: "Добрый день! Здесь Дали" - это означает, что найден очередной уникальный человек, о котором надо поведать миру...