Первое в России исполнение моцартовской оперы "Идоменей" в музыкальной версии Рихарда Штрауса на сцене Камерного музыкального театра имени Б. А. Покровского представили дирижер Геннадий Рождественский, режиссер Михаил Кисляров и художник Виктор Вольский.
Еще несколько лет назад название "Idomeneo" в российской афише считалось бы раритетом. Но сегодня постановка этой оперы seria Моцарта идет в Мариинском театре, а московской публике два сезона назад в филармоническом проекте была представлена первая мюнхенская версия партитуры в исполнении Александра Рудина и Камерного оркестра Musica Viva. В данном контексте новинкой от Геннадия Рождественского выглядит не само название, а оркестровая редакция "Идоменея", точнее, полная переработка партитуры, сделанная Рихардом Штраусом по заказу Венского театра.
| |
| Видео: Сергей Михеев |
Очевидно, что в штраусовской версии "Идоменея" 1931 года манифестируются темы, актуальные для европейского сознания того времени, оказавшегося под ударами первых атак нацистской идеологии. И вместо изысканной оперы XVIII века, скроенной по образцу итальянской seria на мифологический сюжет, где критский царь Идоменей по воле Посейдона должен искупить свою кровавую победу над Троей и спасение в морской буре жертвоприношением собственного сына Идаманта, и где благородство Идаманта и любовь к нему пленной Илии трогают богов, возвещающих счастливый финал, в штраусовской версии сюжет "Идоменея" предстает более сумрачным и экспрессивным. Штраус вынимает из моцартовской партитуры все речитативы secco под клавесин, отсылающие к нежной эстетике барокко, все балетные сцены, партию ревнивой Электры, соперницы Илии, заменяя ее жрицей Исменой, пропагандирующей нацистские идеи, дописывает собственные номера, вторгается в воздушную моцартовскую оркестровую ткань, напрягая ее усиленной медью и плотной инструментовкой. В результате партитура Моцарта обретает "экстремальный" тонус музыки ХХ века, провоцируя в данном случае на радикальные интерпретационные решения.
Однако Камерный театр, отмечающий в этом сезоне 100-летие своего создателя, великого режиссера и реформатора оперной сцены Бориса Покровского, выставляет на публику поразительный образец театральной рутины - спектакль, где невозможно вычленить ни индивидуального режиссерского языка, ни времени, с которым соотносится этот спектакль, ни психологически убедительных характеров. На сцене разыгрывается бутафорский сюжет из "античности": древнегреческие воины в шлемах и со щитами из папье-маше, пленные фригийцы в веревочных пасторальных париках, Идоменей - Павел Паремузов, вываливающийся на сцену после "морской бури" в карикатурном образе не то викинга, не то пирата из "Острова сокровищ", бесконечные шествия воинов и пленных. Пространство спектакля аскетично: работают ткани, растягиваемые полотнами по диагонали сцены, скудная видеопроекция, напоминающая телевизионную рябь, у задней сцены в открывающемся со скрипом "треугольнике" застывают в картинных мизансценах костюмированные "фигуры". Сплошной набор клише, априори работающий мимо живого содержания и мимо того, что звучит: Моцарт, редакция Штрауса или сам Штраус. С Моцартом же рождается минимум музыкальных ассоциаций в спектакле. Певцы поют на русском языке и как будто вне всякого представления об авторском вокальном стиле. Безусловно, моцартовский стиль в версии Штрауса проявляется более условно. Но избавить исполнение от фальши и пустоватой патетики - стартовая задача для любого спектакля. Пока же на общем фоне выделяется работа Юлии Моисеевой в партии Илии, которой удается прорваться к внутреннему миру далекой во времени героини и убедить в главном - любовь побеждает все.